"Фантастика 2024-12". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
В Огородзенце были расквартированы тысяча двести душ личного состава, которые, в принципе, готовы были как отступать, так и принять бой и лишь ждали указаний. Однако, практически, перед самым объявлением отступления, польские националисты устроили диверсию и повредили почти всю технику, вследствие чего солдатам пришлось бы отступать пешком или забирать транспорт у гражданского населения. Не может такого быть, чтобы в городке не отыскались какие-нибудь грузовики.
Проблема, конечно, серьёзная, но решаемая. Опять же, можно было бы отправить к ним навстречу военные грузовики или ещё каким-то образом решить этот вопрос. Хоть основные маршруты отступления и проходили довольно далеко от того
В итоге Рокоссовский принял решение, что проще отправить технику прямо от укреплений, со свежими силами, которая смогла бы быстро загрузить людей и отправить их обратно, а не расщеплять отступающие силы, которые то и дело оказывались связаны боем с немцами.
Однако отправка техники казалась тоже непростым решением, потому как нужно было эту технику ещё подготовить, собрать экипажи и, собственно, отправить вглубь Польши. В общем, взвесив все «за» и «против», командир батальона — подполковник Тышкевич, к слову, чистокровный поляк и, как позже выяснилось, потомок Радзивиллов по материнской линии, вместо того чтобы возглавить отступление, упёрся рогом и принял решение вовсе остаться в родном селении и дать бой захватчикам. Военного смысла в этой обороне не было, но подполковник вспомнил о своей шляхетской чести и гоноре.
Учитывая прямой приказ командования, давать указания своим солдатам он не стал, только объявил, что сам остаётся, и все желающие, в качестве добровольцев, тоже могут остаться и занять оборону. Не знаю, что за речь он там произнёс, но две трети батальона, а именно восемьсот человек, решили остаться с ним и оборонять крепость. Кроме военных, нашлись воинственные горожане и селяне, тоже решившие взять в руки оружие и вместе с русскими солдатами защищать свою землю, а заодно и собственность.
— Восемьсот человек? — хмуро уточнил Джугашвили.
— Восемьсот, — кивнул Рокоссовский.
— А почему целый подполковник командует всего лишь батальоном? — спросил Джугашвили.
— Так не было раньше возможности для карьерного роста, — ответил Шапошников. Кадры были, а расти некуда. Только сейчас эту проблему и решаем, формированием новых подразделений.
В зале повисла тишина.
— Но восемьсот человек это ведь совсем не дело, — хмуро произнёс я. — Надо отдать ему приказ в ультимативной форме, чтобы он прекращал заниматься глупостями и своих солдат пинками гнал к границе. Если потребуется, бегом пускай бегут! То же самое с мирными жителями. Мы не знаем, как ведут себя захватчики. Рисковать жизнью мирного населения не имеем права. Мы и так вон уже Варшаву оставили, доподлинно до сих пор неизвестно, что там происходит. Вернее, известно, — я переглянулся с Фраучи.
Рокоссовский тяжело вздохнул.
— Отдавал уже приказ. И орал на него. А он стоит на своём, упёрся, как баран. Мол, он родился и вырос в этом городе и не может позволить, чтобы кто-то там хозяйничал.
— Он ведь и сам сгинет, и людей погубит, — вмешался Шапошников. — Нам сейчас не нужны такие потери. Мы все понимаем чем это закончится. Новости такие на пользу никому не пойдут.
— Пригрозите ему трибуналом, — предложил вдруг Пылаев, который в последнее время частенько присутствовал на военных совещаниях. Разумеется, когда приглашали.
Рокоссовский на него даже не взглянул, но всё-таки ответил:
— Говорит, что стоять будет до последнего, и к сожалению, вынужден проигнорировать приказ вышестоящего руководства. Мол — теперь над ним начальником лишь Господь Бог. Потом, по итогам, готов ответить хоть перед судом офицерской чести, хоть перед трибуналом, а сейчас землю свою не сдаст. Сказал, что знает крепость как свои пять пальцев, сможет удерживать хоть десятикратно
превышающие силы противника.Я вдруг вспомнил, что Рокоссовский сам этнический поляк. Наверное, тоже переживает из-за этой ситуации не меньше Тышкевича.
— Ой, глупцы… — протянул Джугашвили.
Рокоссовский хлопнул по столу ладонью.
— Да я этого офицеришку самоуверенного на гауптвахте сгною… если только выживет! Он же… ладно себя погубить решил, он же восемьсот душ за собой утащит! Надо думать, как их спасать. И при этом желательно не потерять ещё больше людей, потому как, чувствую, придётся отправлять им на подмогу кого-то, чтобы пинками их к укреплениям гнали.
— Что у них с вооружением? — спросил я.
— Там у них совсем невесело, — усмехнулся Рокоссовский. — Какое оружие может быть у пехотного батальона? Винтовки, пулеметы, да штук пять минометов. Это если по штатному расписанию. А как в реальности — не знаю. Могут и пулеметы оказаться сломанными, и мин к минометом нехватка. Там еще стоял дивизион ПВО, двенадцать зенитных пушек, но сам дивизион вместе с орудиями уже отступил. Правда, часть зениток выведены из строя в результате террористических актов националистов. Остались боеприпасы, довольно много, от тех же зениток — их вывезти не успели. Починить что-то из зениток можно. Однако на складах нашли старые пороховые пушки, чуть ли не времён Крымской войны. Оказалось, что к этим пушкам подходят снаряды от зенитных орудий.
Я усмехнулся. Что-то такое вроде и в моей истории было. Кажется, у Леонида Соболева читал рассказ «Пушка без мушки»?
Да уж, солдатская смекалка в действии, как обычно, творит чудеса. В штабе бы о таком никогда не додумались. А эти солдаты с пороховыми пушками решили давать отпор хорошо подготовленному врагу. Да уж, прав Джугашвили — глупцы. Или герои?
— Нормального оружия у них нету? — спросил Джугашвили.
На премьера покосились. Но он, хотя и был генерал-губернатором, человек не военный. Что значит — нормальное оружие? Вопрос в том, что каждое оружие предназначено для конкретного действия.
— Противопехотного оружия хватает, тех же пулемётов, достаточно. А вот тяжёлого оружия у них нет если. Когда пойдут танки, они и секунды не продержатся. Ту же зенитку можно использовать против танков, но сколько они навоюют с однозарядными самопалами? Да, пороховых пушек около пятнадцати, да и припасов с хорошим запасом. Но зенитки скорострельные, а пушки однозарядные.
— На что они надеются? — пробормотал я задумчиво.
— Полковник говорит, что он шляхтич, — ответил на мой риторический вопрос Рокосовский. — Мол, его предки были воеводами и, мол, на своей земле каждая травинка помогает, если её не бросать.
— А сами что думаете? — спросил я у генерала.
— А что тут думать? Сгинет он. Я же с ним по-всякому пытался. И орал на него, и по-хорошему пытался говорить, — Рокоссовский искоса поглядел на меня. — Говорит, если бы поляки поднялись на войну за освобождение земли от гнета России, он бы ещё подумал, на чьей стороне воевать и не отступить ли в сторону. Но раз кто-то третий влез на наши исконно славянские земли, вмешивается в спор славян между собой, то долг подполковника защищать Польшу в составе России.
Рокоссовский прямо не говорил, но суть я понял. Видимо Тышкевича не раз пытались завербовать националисты. Видимо, он таким образом ушёл от сложного вопроса — на чьей стороне воевать. Но повоевать с врагом внешним — святое дело для настоящего шляхтича, давшего присягу России.
— Понятно. Держите эту крепость и действия Тышкевича под особым контролем, — распорядился я. — Обо всех изменениях докладывать мне лично. Потом решим — наградить ли подполковника крестом, или расстреляем перед строем.