"Фантастика 2024-12". Компиляция. Книги 1-21

— Скажите, а если лишь в погоне за гонорарами, поэты или писатели начнут писать патриотические произведения? И, ладно бы, если бы эти произведения были хорошими или хотя бы посредственными… Но в погоне за модной — я бы даже сказал конъюнктурной темой, они начнут лепить откровенную пошлость или безвкусицу, что тогда? Вместо настоящих патриотических произведений, читатель получит всякую дрянь. В обычное время между читателем и писателем стоит редактор, оценивающий вещь. Но если имеется огромная потребность в тех же патриотических поэмах, рассказах и повестях, как тут быть?

— Что тут сказать? — пожал я плечами. — Любой писатель, как и любой человек, никуда не денется от конъюнктуры, то есть, от той ситуации и тех требований, что сложились в мире. И жить в обществе, и быть свободным от него нельзя. Факт, как говорят, общеизвестный. Кто-то считает, что писатели и поэты — это зеркало, в котором отражается общество… Значит, писать станут о том, что их волнует. Разумеется, будут и хорошие произведения и плохие. Но как мы отличим дельную вещь от дурной? Только сравнивая. А вот насколько удалась вещь — роман ли, поэма ли, подскажет сам читатель. Если читатель покупает вашу книгу, читает ее, то она удалась. И никакой критик не заставит покупать и читать то, что плохо. И, напротив, можно бесконечно расхваливать дрянь, а что толку? Повторюсь — единственный критерий, это читатель и зритель.

О взаимоотношениях читателя и писателя сказано много. А еще больше не сказано. Не буду беседовать с творцами об очевидных вещах.

— Но сейчас я хочу поговорить о другом. И я обращаюсь к вам с просьбой — нам нужен гимн.

— А разве у нас его нет? — удивленно вскинулся граф Толстой. Вишь, даже проснулся. — Чем плох «Боже, царя храни!»?

В опасении, как бы граф, пусть и не красный, не запел сейчас гимн, я поспешно отозвался:

— Гимн не плох. Но в сущности, это не гимн Российской империи, а гимн одного, отдельно взятого человека, призванного Господом Богом и случаем быть правителем. Этот гимн — я имею в виду «Боже царя храни», он никуда не денется. Но он, я бы сказал, для исключительных, чисто императорских торжеств. Мне бы хотелось нечто иное… Гимн должен призвать гордиться страной, ее традициями и историей.

— Ваше величество, — вдруг подал голос Булгаков, не вставая с места. — Вы же написали торжественную песнь — тот же гимн, посвященный этой войне? Не скрою — я решил вернуться к былой профессии после того, как услышал «Священную войну». Почему бы вам самому не написать государственный гимн?

Вот ведь… «Священная война» была много раз опубликована, автором слов указан г-н Василий Лебедев. А вот самого поэта отыскать не смогли, хотя претендентов на авторство было человек двадцать (не самая редкая фамилия!) и теперь отчего-то считают, что император сам и написал.

— Нет, господа, — покачал я головой. — У песни «Священная война» другой автор. Если бы я сам написал текст, скрывать бы не стал. Увы, писать стихи, а тем более гимны я не умею. Единственное, что я хочу сказать, что мне пришло в голову одно четверостишие, подходящее для гимна России. Но я не настаиваю, чтобы его брали за образец.

Я собрался напеть первую строчку гимна моей реальности, но с ужасом понял, что в голову лезет совсем не то!

Спасибо тебе, мой дорогой папа! Тот, который из моей реальности. Это он постоянно говаривал, что как выучил в свои далекие школьные годы гимн Советского союза, так новый запомнить не может, а если звучит музыка Александрова, то вместо российского гимна вспоминает советский. Вот, папочка ходил по квартире и напевал себе под нос:

Союз нерушимый республик свободных Сплотила навеки Великая Русь. Да здравствует созданный волей народов Единый, могучий Советский Союз!

Нет, про Союз еще ладно, а вот про свободные республики — это уже излишне. И про Ленина тоже будет перебор.

Но все-таки, сумел взять себя в руки и сказал:

— Нам нужно что-то такое… — Изобразив задумчивость на светлом челе, проговорил пару строк:

— Россия — священная наша держава, Россия — любимая наша страна.

Я замолк, растерянно разводя руками — мол, дальше не знаю.

На несколько секунд в зале повисло молчание. Творцы пожимали плечами… И вдруг… Откуда-то из глубины зала поднялся долговязый молодой человек в простой гимнастерке, с погонами унтер-офицера.

— Ваше величество… Позвольте?

— А это… — начал пояснять мне Пырьев, сидевший рядом, но я только отмахнулся — дескать, сам знаю. Еще бы не знать человека, что является литературным отцом «Дяди Степы» и еще множества замечательных произведений. Я его видел по телевизору в уже преклонных годах, но и молодого Михалкова (не Никиту!) узнать не сложно.

— Прошу вас, Сергей Владимирович, — милостиво кивнул я, приводя в замешательство и унтер-офицера, и остальных. Дескать — откуда знает?

— Россия — священная наша держава, Россия — любимая наша страна. Могучая воля, великая слава — Твоё достоянье на все времена!

Михалков, дочитав до конца, скромно сказал:

— А вот дальше я не сочинил, не успел, но досочиняю.

— Отлично! — похвалил я поэта.

А ведь и досочиняет. Может, сразу и дать задание Сергею Владимировичу? Но нет, так нельзя. Возможно, кто-нибудь напишет лучше, нежели Михалков?

— Итак, господа, пользуясь случаем, я объявляю конкурс на сочинение государственного гимна Российской империи. Думаю, что мое сообщение следует считать официальным объявлением конкурса. Иван Александрович, — повернулся я к Пырьеву, — будьте любезны, подскажите моему секретарю — как правильно оформить объявление о конкурсе. А еще, господа, что лучше — денежная премия в пять тысяч рублей или медаль «За трудовую доблесть» для победителя?

Сошлись, что лучше и премия, и медаль.

Глава 26 Неприятные новости

Давненько адмирал Столетов не являлся с личным докладом передо мной, но на этот раз он прибыл прямо в Царское Село, причём явился ко мне без доклада.

Морской министр имел на это полное право, но я не помню чтобы до этого он хотя бы раз этим правом пользовался. Обычно он испрашивал аудиенцию, да и редко мой морской министр находился в главном штабе вмф на Дворцовой площади. Всё больше предпочитал бывать либо в Крыму, либо в Мурманске, либо во Владивостоке, а то и Порт Артуре. Так и ездил от места к месту, предпочитая находиться среди своих подчинённых и контролировать службу.

— Присаживайтесь, Ваше высокопревосходительство — приветливо пригласил я министра.

Усевшись адмирал первым делом спросил:

— Ваше императорское величество, а как там поживает моя крестница?

— Да всё прекрасно отозвался я, передаёт глубочайший поклон и будет очень рада, если вы выберете время, чтобы отужинать с нами, — ответил я.

— Отужинать, к сожалению, не смогу, — покачал головой военный министр. — У меня уже и самолёт, образно говоря, под парами, зато у меня имеется подарок: два бочёнка прекрасного анатолийского мёда. Наши моряки, которые возвращались с турецкой базы домой, притащили с собой бочёнков десять, для императрицы. Уж все то десять я брать не стал, но два бочёнка пришлось, нельзя обижать людей.