"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
– Возможно, я должен что-то сделать. – Сората, наконец, разжал руки и закопался пальцами в волосах. – Но я не знаю, что. Мое слово против твоего сейчас и правда ничего не стоит, свою честь я смогу оправдать, лишь совершив харакири, но… Нет, я не отказываюсь, но все лишь усугубится. Я не сделал ничего из того, в чем ты меня заподозрил. Я не знаю, как мне это доказать. Что нам делать, Генри? Нельзя же все оставить так.
Окно распахнулось от порыва ветра. Погода снова портилась, будто природа желала присоединиться к их маленькой трагедии.
– Что нам делать? –
Сората опустил голову, длинные волосы упали на лицо, скрывая его в тени:
– Если я буду защищаться, ты станешь нападать. А это не имеет смысла. Каждое сказанное слово будет использовано против меня, ведь так? – Он посмотрел прямо на Генри. – Меня учили не оправдываться. Держать сердце горячим, разум холодным, а совесть чистой. Любое оправдание – это пятно на репутации, когда ты не виноват. Но иногда это еще и больно. Сейчас это больно. Но я приму любое твое решение, только прошу, не торопись с выводами.
Это важно для него так же, как это важно для Генри, но оба понимали, что им уже не договориться так просто. Время для разговоров по душам было упущено, все шансы исчерпаны.
Странная неудовлетворенность теснилась в груди. Ладони вспотели. Генри чувствовал, что ситуация изменилась. Теперь, с этого самого момента, именно его слова, его действия могут быть использованы против него. Даже признайся Сората во всех злодеяниях, мыслимых и немыслимых, Генри был бы первым, кто стал бы его оправдывать. Но стоило ли вообще начинать этот разговор, если в итоге сам обвинитель упадет перед обвиняемым на колени?
Но даже несмотря на искренность произнесенных слов, чего-то все равно не хватало. Чего-то очень важного для обоих. Генри опустил глаза:
– Прости, но я больше ничего не стану тебе обещать.
Кимура поднялся и пошел к выходу. Замер, прислонившись к двери:
– Ни я, ни Кику ни в чем не виноваты, нам нечего скрывать. Я докажу, просто дай мне последний шанс.
Скрипнула, притворяясь, дверь, и Генри с силой ударил по столу, роняя на пол лампу. Осколки стекла рассыпались по ковру. Чертовы чувства! Чертов Сората! Чертова Академия!
Хотелось крушить, рвать, вгрызаться зубами, кричать и ругаться на всех известных ему языках. Генри стиснул зубы и, упершись кулаками, склонился над столом. Одна за одной на отполированную поверхность закапали злые слезы. Дать шанс? Разве может один-единственный шанс спасти то, что им двоим так долго пришлось выстраивать? Сэм должен был погибнуть, чтобы показать – игры закончились. Если окажется, что Сората так или иначе к этому причастен, Генри без колебаний отдаст его под суд. Даже если потом никогда себя за это не простит.
– Генри-кун!
Макалистер выпрямился и вытер лицо, дрожащая влажная пелена еще стояла перед глазами.
– Я занят, – грубовато ответил он Асикаге, но девушка проявила столь неуместную сейчас настойчивость.
– Генри-кун, пусти меня. Это важно.
Пожалуй, ее голос сейчас звучал действительно серьезно, однако британцу хватило серьезных разговоров.
–
Генри-кун! Я буду стоять под твоей дверью, пока тебе не станет стыдно. Так и знай!Но через десять минут Руми все же ушла. И Макалистер остался в полном одиночестве.
Сората шел как раз ему навстречу по коридору, собирался на утреннюю пробежку. Когда-то очень давно, хотя на самом деле всего пару месяцев назад, Генри впервые увидел его таким – сосредоточенно распутывающим наушники плеера, в спортивном костюме и с собранными в высокий хвост волосами. Генри стиснул влажные от волнения ладони в кулаки. Странно, еще вчера он готов был оттолкнуть Сорату за еще пока даже не доказанные злодеяния, а сегодня до дрожи в коленях боялся причинить боль.
– Сората, – британец преградил ему путь, – на пару слов.
Кимура закончил наматывать наушники на руку и остановился. Поднял красные от недосыпа глаза – похоже, минувшей ночью Генри не был единственным, кто так и не смог заснуть – и едко процедил:
– Во-первых, доброе утро, Макалистер-сан.
Генри вздрогнул:
– Прости, но… – он хотел бы сразу сказать, что оно вовсе не доброе, однако слова колом застряли в горле. – Вчера я был слишком резок.
Сората вздохнул, спрятал за ухо выскочившую из хвоста гладкую прядку:
– Давай не будем об этом? – устало попросил он. – Мы оба были раздражены и наговорили глупостей.
– Нет, будем. – Генри куснул губу от напряжения. – Скажи, Кику была левшой?
– Нет. К чему этот вопрос? – Он нахмурился. – Что ты опять придумал?
Но Генри не собирался отвечать, главное для себя он узнал. Осталось самое неприятное:
– Сначала я должен извиниться. – Он глубоко вздохнул. – Кику ни в чем не виновна.
Кимура саркастически хмыкнул:
– Ну надо же! Разумеется, она не виновна, но ты не желал меня слушать. Я ни секунды не сомневался в ней, жаль только не удалось поговорить, – тут он помрачнел. – Но я обязательно все узнаю и предоставлю тебе доказательства. А пока мне не нужны твои поблажки.
Макалистер тяжело сглотнул. Пожалуй, зря он вызвался сделать это сам. Самому сжечь последний мост между ними:
– Это не поблажки, Сора… Сора, ты не сможешь поговорить с ней.
– Что это значит, Генри?
Он вскинул голову, заглядывая британцу в глаза, и тот знал, что он там увидит. Жалость.
– Сора, – Генри протянул руку, чтобы прикоснуться, но, так и не решившись, уронил. – Кику мертва.
Сората поморщился, потирая лоб, будто пытался уложить услышанное в голове. Попытался и не смог.
– Это самая неудачная твоя шутка.
– Я не шучу. – Генри сделал шаг вперед, и Кимура попятился. – Можешь думать обо мне что угодно, но я не шучу такими вещами. Кику мертва, ее больше нет.
Кимура промолчал. Генри не стал его торопить, понимал, что он чувствовал, понимал это упрямое неприятие и просто ждал, когда Сората сам все поймет.
Но Сората помотал головой, как капризный ребенок:
– Ты издеваешься надо мной. Вчерашнего было мало? Или ты ошибся. Скажи, что ты ошибся. Скажи же!