"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21

Гавотти… Не знаю, был ли известен в моей прошлой истории этот итальянец. Фанат авиации, наверняка он должен был разбиться на очередном деревянном аэроплане. Но я изменил его судьбу — и он уже вошел в историю как отец боевой авиации. Точнее, как изобретатель бомбового прицела, конструкция которого, без значительных изменений, сейчас стояла на готовящихся сбросить тонны смертельного груза многих сотен аэропланов.

По правде говоря, это было чистое умозаключение. Об это не было ни слова в утренних газетах, ни намёка в гуляющих по городу слухах и сплетнях. Но я был уверен, что в небесах над границей России сейчас летят сотни, если не тысячи бомбардировщиков — цифры по авиационному машиностроению Германии и Австро-Венгрии я помнил. В среднем они в первом квартале тысяча девятьсот пятнадцатого выпускали двенадцать авиамоторов. У нас, кстати, производилось десять.

Вот только они их производили в день. А Российская Империя — за месяц.

На эти пустопорожние размышления ушло ещё много драгоценных секунд. На залитых солнцем одесских улицах пятнадцатого года происходящее казалось невозможным. Невозможным даже гостю из следующего века. Только когда глаза уже начали различать силуэты приближавшихся самолётов, я вышел из оцепенения. И побежал к Новой гавани, где стоял ждущий меня пароход до Монтевидео.

Лишь только я слетел с лестницы, как пронзительный свист прорезал воздух и тяжелый удар раздался где-то вблизи. Где-то позади упала первая бомба. Молодая девушка захваченная бомбардировкой врасплох, скатилась по ступеням, опрокинутая воздушной волной. Через несколько мгновений свист и взрывы бомб слились в один ужасающий грохот. При каждом новом взрыве поднимались столбы пыли. Воздух мгновенно стал тяжел, запахло порохом и угольным дымом. Когда нарастающий свист приближался, приходилось открывать рот и затыкать уши, иначе, казалось, могли полопаться барабанные перепонки.

Протирая глаза от пыли, я попытался сориентироваться, не обращая внимания на женские крики. Где-то рядом с Новой гаванью должен был находиться портовый вокзал. Внезапно из всего окружающего грохота выделился пронзительный вой, который неотступно приближался, все время нарастая. В этом вое слышались зловещие нотки, и я упал на землю, прикрыв голову руками. В какой-то момент мне показалось, что, скрежеща и охая, бомба с четырёхмоторного "Штакена" пронеслась мимо. Но уже через мгновение земля содрогнулась, и раздался раскалывающий голову удар. Я почувствовал такой прилив воздуха в легкие, что долгое время не мог отдышаться. Воздушная волна прошла надо мной с кучей горящих осколков, и они, дымясь, падали вокруг. Поднялась такая пыль, что в двух шагах ничего не стало видно.

"Угольные склады", — слишком поздно пришла на ум очевидная цель бомбардировки. Постепенно пыль стала расходиться. Стало тише. Я огляделся. Ниже по Щеголевской улице со стороны моря город был объят багровым заревом пожара, казавшемся вдвойне старшным из-за густого черного дыма горящих построек эллингов у Потаповского мола и Нефтяной гавани. По небу, плавно кружась, летели искры. Пахло гарью.

Шатаясь, я поднялся с мостовой. Вряд ли немцы стали бы тратить ценные боеприпасы на бомбёжку гражданских кораблей, тем более, что многие из них ходили под флагами нейтральных стран. Надо только добраться до парохода, взойти на борт…

Одна или две бомбы попали по вокзалу одесского порта. Разрушений особых я не увидел — да и не до того мне было. В основном, сильно дымила надрывно гудящая трансформаторная будка, с которой сорвало крышу: вероятно, угольная пыль привела к короткому замыканию. Я как раз проходил мимо нее, как гул перешел в срывающийся визг. Оглянувшись, я увидел, как от пошедшего вразнос электрического оборудования вверх вылетает струя раскаленного дыма, а со слетевших проводов к трансформатору змеится молния.

В следующее мгновенье будка исчезла за розово-фиолетовым клубком пламени, полетевшим прямо на меня.

Глава 42

Самостоятельный мужик Дмитрий Гаврилов неторопливо ехал по степи в родную слободу…

Алиса Климова Вотъ Вамъ молотъ

Глава 1

Самостоятельный мужик Дмитрий Гаврилов неторопливо ехал по степи в родную слободу. Мысли его были печальны как трусца его более чем пожилого мерина. Чтобы уездный землемер Федулкин прирезал к участку три десятины никому не нужного сухого оврага, пришлось этому живоглоту пять рублей отдать. А пятерки — они в поле не растут!

В слободе об этом, конечно, никому рассказывать не стоит: овраг-то был прирезан хоть и из казенных земель, но всяко завистники найдутся. Нажалуются в волостное правление — и земличку-то и отберут. А если удастся года три деяние сие в тайне сохранить, то после уплаты второго поземельного налога земелька в собственности и навовсе останется. Не ахти какая земелька — а своя.

Федулкин же, гад, ехал впереди и распевал песни: радовался, что обобрал честного хрестьянина. Чтоб тебя, гад, громом стукнуло! Только откуда гром-то зимой?

Грома не было, но впереди, за холмом, куда только что скрылся Федулкинский возок, что-то полыхнуло — и до Дмитрия донесся вопль супостата: "Изыди, сатана!". Затем хлопнул хлыст, и удаляющийся визг землемера намекнул самостоятельному мужику, что за холмом что-то интересное случилось. Например, волк на Федулкина напал… А если и взаправду волк, то было бы неплохо его забить и шкуру забрать: линяют волки позже, шкура пока еще теплая, зимняя. И ее можно будет продать. Если волк большой, то рубля за три. А если белый волк… Белых волков в округе никто никогда не видел, но все с младенчества знали, что шкура такого защищает от сглазу, порчи и прочих напастей, а потому стоит очень дорого. Может даже пять рублей.

С этими мечтами Дмитрий завернул за холм — но волка не было. Вместо волка на снегу лежал странный человек, а перед ним чернела голая земля — как будто кто-то огнем полоснул. Точно, вон и трава еще дымится…

"Не иначе, как услышал Господь просьбу мою" — подумал самостоятельный мужик, — "хотя, ведь я же зла пожелал… а вдруг ее нечистый услышал и исполнил?". Но ведь все знают — с нечистым нужно сперва поговорить, душу запродать — тогда он желания и исполняет. Да и человек на Федулкина никак не походил. У человека, вон, лопата хорошая — а у землемера только мерная сажень с собой была. Лопату, конечно, прибрать надо, а человек — ну что человек, он же, по всему видать, помер.

Дмитрий Гаврилов соскочил с саней, взял — на всякий случай — в руку топорик, и с опаской направился к усопшему. Неожиданно мертвяк шевельнулся, поднял голову — и хрипло, но очень отчетливо, обратился в крестьянину по имени. Дмитрий от испуга, выронив топор, упал на колени и, судорожно крестясь, стал молиться…

Очнулся я от боли. Ощущения были такими, как будто на меня плеснули кипятком — причем на всего сразу. Только вот половина физиономии не так горела. Вдали кто-то кричал — наверное, молнии испугался — я же целиком сосредоточился на внутренних ощущениях. Понятно, когда тебя в кипяток макают, трудно сосредоточиться на чем-то ином. Сообразив, что половина морды не так болит просто потомку, что она лежит на снегу, я повернулся, чтобы в него легла и вторая половина. И одновременно с попыткой повернуться открыл глаза.

Мог бы и не открывать: засветка была такая, что все вокруг казалось белым. И только метрах в десяти смутно виднелся знакомый силуэт. Вроде как знакомый… Морде в снегу немного полегчало, и я попытался встать — но из этого ничего не получилось. Вдобавок я почувствовал нарастающую боль в спине — точнее, в самой нижней ее части. Поняв, что самому встать не получится, я заорал что было сил:

— Василич, мать твою так! Помоги же встать! А лучше — вези меня домой, что-то мне совсем хреново…