"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
И это было далеко не самым "интересным" из его развлечений — но описания многих его "шалостей" попали в том числе и в жандармские архивы. Поэтому, когда Евгению Алексеевичу понадобился человек, способный незаметно проникнуть в некое охраняемое место, он Андрея Павловича нашел и с ним побеседовал, после чего у Линорова в штате появился новый "специалист". А сейчас я дворянина (кстати, тоже из второй части Книги) де Фонтане и так далее привлек уже самостоятельно. И не зря — когда я изложил Андрею свои намерения, он тут же предложил довольно трудновыполнимое, но очень интересное решение, причем "трудновыполнимую" часть взялся сделать самостоятельно. Подумав, я такое решение одобрил — ведь в случае успеха проблема решалась кардинально (причем — не только в данном частном её проявлении). Правда, если бы я заранее знал, к чему приведет эта "работа"…
Сергей Игнатьевич "разобрался" с Гуаданини (точнее, с его финансовым положением) всего
Однако собранной информации для суда было маловато: ну ведь не из казны же крадёт тамбовский Голова. Поэтому Водянинов стал копать дальше — и вот тут-то ящик Пандоры и открылся.
Гуаданини оригинален не был, коррупция в России цвела и пахла. Относительно честных даже губернаторов в ближайшей округе было человек пять: мне как-то очень сильно повезло и с Мещерским в Саратове, и с Арсеньевым в Перми, а с Пащенко в Пскове вообще общение было на грани чуда. Да и Энгельгардт тоже держался. Газенкампф, правда, говорят, брал изрядно, однако Сергей Игнатьевич по этому поводу только хихикал: все "взятое" астраханский губернатор тратил на содержание больницы и школ — да еще из своих туда же добавлял немало. А вот прочие… Причем меня больше всего удивляло, насколько они себя дёшево ценили. Ржевский позволял местным властям грабить и население, да и из казны подворовывать всего-то за полторы сотни тысяч, а Брянчанинов — вообще за пятьдесят-семьдесят тысяч в год. До губернаторов мне было не добраться, но устроить демонстративную порку мелким чиновникам было просто необходимо. Самым сложным оказалось найти подходящие документы, подтверждающие реальные взятки, а уж правильно их подать было моим делом — и, конечно, де Фонтене де ля Гюярдьера, который справился на отлично.
После того, как Андрей Павлович "зашёл" почитать личные бумаги в особняк городского Главы, я отправился в Петербург к новому министру внутренних дел. К новому — потому что я как-то забыл о необходимости всяческого противодействия социалистам и господин Сипягин нас скоропостижно покинул. Ну а с Вячеславом Константиновичем я тут уже был хорошо знаком по "совместной деятельности" в концессии, да и Линоров успел создать "позитивный образ" моей службы безопасности в жандармской среде. Фон Плеве, вероятно думая, что я к нему прибыл обсудить вопросы по концессии, принял меня безо всяких задержек, а когда я рассказал, что именно меня привело к нему, решил отреагировать очень активно: способ получения министерского портфеля ему явно не нравился.
Он дал "срочное поручение" тамбовской жандармерии, и Николай Андреевич Малинин (начальник жандармского отделения), направив своих людей, обнаружил у Юрия Ивановича Гуаданини не просто "запрещённую литературу", а детальные планы покушения как на самого Малинина, так и на губернатора Ржевского. И — намётки плана покушения на Самого Императора. В силу должностного положения родителя и серьезности обвинений "дело" было передано "под надзор" опять же Вячеславу Константиновичу, а по Тамбову прокатилась волна очень и не очень громких арестов.
Самым забавным было то, что самое веское обвинение де Фонтане, как я узнал несколько позднее, сфабриковал. Правда, удивительно простым способом: дописав всего лишь пару черточек на одной из страниц дневника Гуаданини-младшего. Видимо, заботливый сынуля мечтал расчистить отцу дорогу к креслу губернатора, не сообразив, что градоначальника в губернаторы вряд ли повысят именно в таком случае: ведь "покушения" планировались осуществить в самом Тамбове. Что же до Малинина, то полковник видимо успел насолить восемнадцатилетнему юнцу, проведя небольшую чистку тамбовской гимназии — и в "план на уничтожение" попало и его имя. Кем был тот самый некий Николай — одноклассником или соседом — для меня осталось невыясненным, но написанного хватило для нужного результата. Собственно, все эти "планы" юноши были чем-то вроде "интеллектуальной игры" небольшой группы тамбовской "золотой молодежи", но, будучи записанными в дневнике представителя оной, двумя штрихами
превратились в абсолютно "неубиваемый" компромат. Нужный только лишь для того, чтобы "дело" было сразу же направлено на самые верхи Российского сыскного ведомства. А сам Иван Александрович через день после ареста сына убыл куда-то за границу.Перед отъездом я все же успел его посетить, и даже договорился о том, чтобы он продал мне кое-что из недвижимости. Хотя поначалу Гуаданини меня принять не пожелал, но, после того, как я велел передать, что речь пойдет о жизни его сына, согласился на встречу:
— И что вы мне желаете сообщить относительно сына?
— Для начала я хочу сделать вам одно чисто коммерческое предложение. Вот тут я подготовил купчие, на ваше поместье, дачу, дом. Поскольку для их подготовки мне пришлось понести некоторые расходы, да и вы своим упрямством нанесли мне определенные убытки, я предлагаю вам небольшую скидку. То есть за всё я готов вам выплатить двести тысяч рублей. Соглашайтесь, ведь без этого вашего сына просто повесят. Да и по справедливости выходит: ведь в ином случае вы и вовсе ничего не получите.
— Да Вы наглец! Убирайтесь из моего дома!
— Если я уберусь, как вы необдуманно предлагаете, ваш сын, да и вы скорее всего тоже очень скоро будете болтаться в петле. А семья ваша пойдет по миру.
— Интересно, за что же моему сыну вы прочите петлю? За дурацкую юношескую шутку?
— Боюсь, что после убийства Николая Павловича Боголепова и Дмитрия Сергеевича Сипягина Николай Александрович подобных шуток не понимает. А особенно их не понимает полковник Малинин, поскольку имеет императорский рестрикт, чтобы подобных шуток не понимать. И тем более он их не поймет, если узнает вот про эти две бумажки. Посмотрите, Иван Александрович, тут ничего особо тайного или неприличного нет. Это — банковская выписка, говорящая, что некий Йосиф Гоц взял а банке пятьдесят тысяч наличными. А эта — о том, что некто Гуаданини следующим днем уже на свой счет и в другом банке пятьдесят тысяч наличными положил. Вот только племянник этого господина Гоца отбывает ссылку на Сахалине за заговор против Императора, а деньги сей господин получает в Англии, от лиц, которые наших социалистов почему-то деньгами субсидируют. Вы про это не знали? Или знали? Впрочем, это неважно — важно то, что если эти бумажки я отдам господину Малинину, то Юру повесят. Вряд ли вы сможете объяснить, для чего дядя государственного преступника просто так вам подарил пятьдесят тысяч. Да и вас, скорее всего, повесят рядом с ним.
— Но ведь это обычное частное дело…
— Я могу допустить и такое. Но — не хочу, и тем более не хочу, зная, что имя сына Йосифа Гоца так же найдено в записках вашего сына как соучастника заговора. Может он решил пойти по стопам кузена? А Гоц, думаю, за жизнь сына охотно сообщит, что деньги вам передавал вовсе не из желания поддержать вас в тяжелую минуту. Поскольку по указу отправится он как раз на Сахалин, а вернётся ли — зависит лишь от меня.
— Вы хватаете меня за горло!
— Отнюдь. Я лишь надел петлю на две ваших шеи и раздумываю, выбить из под ваших ног табуретки или подождать. У вас сейчас простой выбор: умереть как героям-революционерам или отправиться в ссылку на Сахалин на пять лет, в качестве простого казнокрада. Разница лишь в том, что если я свои убытки компенсирую, с Сахалина вы сможете живыми вернуться…
— А если я подпишу купчие, что Вас отвергнет от передачи этих бумах Малинину?
— Мне это просто невыгодно — в этом случае сделку отменят. Сделки с заведомым преступником недействительны, а если Вы успеете выехать, то окажется, что я покупал всё у ещё честного человека. Но я, будучи — в отличие от Вас — действительно честным человеком, должен предупредить: лично Вы все равно окажетесь на Сахалине. Разница будет лишь для вашей жены: или она окажется за границей с деньгами, или пойдет по миру в России. На размышления у вас пять минут, а то Николай Андреевич у меня уже заждался в авто, недоумевая, зачем я к Вам заехал…
Малинин действительно не понял причин моего визита, и, когда я вышел из особняка бывшего уже городского Головы, поинтересовался:
— Вы хотели у отца узнать какие-то сведения по делу его сына?
— Нет. Сведений и так достаточно. Я просто по случаю недорого купил типографию, поместье с конным заводом, дачу на Черном море и неплохой особнячок. Вот этот, кстати.
— И вы это открыто признаете!
— Странно, что это мне говорит жандармский полковник. Мерзавцев надо наказывать, и бить их следует по самому больному месту, то есть по кошельку. Этот господин в своей мерзости превосходит всех социалистов — и, кстати, он же их и порождает. За восемь лет в этой должности он наворовал более миллиона рублей, что само по себе нехорошо. Но хуже то, что за этот миллион он позволил другим мерзавцам украсть уже более двадцати миллионов — а этих денег хватило бы, чтобы в девяносто первом году не было голодных бунтов в губернии. Что же до года нынешнего — вы сами видите, к чему природа нас ведет.