"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Хотя "неожиданными" мои меры показались действительно самым зарвавшимся: те, кто поумнее могли бы сообразить что сидеть и ждать, пока мне гадостей наделают, я не буду. На наглядных, так сказать, примерах — ведь "наступать на мозоли" я давно уже начал, и попытки напакостить уже случались. И уже пресекались, довольно жестко. В Воронеже-то было еще "мягкое" пресечение, но ведь одним Воронежем сфера моих интересов не ограничилась. Так что пакостили мне и в небольших городках, и в крупных, да и в селах подобные попытки "имели место быть". Так что волей-неволей пришлось организовать и соответствующую случаю службу охраны. Которая как раз и была заточена на "эффективное пресечение" — понятно, лишь "невменяемых".
Ну торговал ты себе мукой по рублю за пуд, с прибылью торговал — так и
В мелких заведениях провинциальных городов определенные меры безопасности были приняты уже давно. Ночные сторожа наняты (отставных солдат, повоевать успевших, в России всегда хватало), резинострелы им были розданы. И народу их продемонстрировали, чтобы избежать кривотолков разных. А вот в "зонах повышенного риска" меры эти были посущественнее. Так что обычно "стеклобоев" охрана магазина отлавливала за пару минут — правда, все же в относительной целости и определенной сохранности. А вот поджигателей из Минска взяли не всех — зачем брать угрюмые и очень молчаливые тушки? Охране, конечно, строго предписывалось "брать живыми" — ну, хотя бы одного, если группой вороги на дело идут. Однако в законодательстве Империи в случае явного "разбоя" такого понятия, как "предел необходимой самообороны", не было: а вдруг у подранка револьвер за пазухой заныкан?
Для простого мужика — ну, или для простого солдата, а пусть даже и унтера — человек-поджигатель однозначно был "татем", то есть — уголовником. Стекла бить — это и своего брата-мужичка подговорить можно, а вот поджег — дело другое. Осознанное — и полиция (тоже, как и все люди, не очень радующаяся всяким подорожаниям продуктов первой необходимости) особых возражений не имела. Как и большая часть населения. А меньшая часть резко осознавала степень своего падения…
За неделю после пожаров в магазинах несколько крупных купцов города Минска внезапно распродали все имущество, отправили семьи за границу, а затем, как сговорившись, повесились — оставив, понятное дело, предсмертные записки. В которых они сообщали, что всю жизнь они крали, обманывали и теперь горько в этом раскаиваются, но стыд не позволят им далее оставаться среди людей и смотреть им в глаза.
А до Рождества еще и с дюжину хлеботорговцев раскаялась аналогичным образом — но тут уж народу полегло больше, поскольку охрана мельниц и элеваторов при попытках захватов не стеснялась и пулеметы применить. Полиция, конечно, недоумевала, не обнаруживая "подранков" — но в общем-то ясно было: забоялись практически доказанных обвинений в бунтах и куда-то скрылись. Непонятно только куда…
На этом "безобразия" и прекратились, с начала тысяча девятьсот двенадцатого больше нападений на мою собственность не было — но неприятностей я огреб более чем достаточно. Думаю, Петр Николаевич (а, возможно, и сам Николай Александрович) долго раздумывали о том, что же со мной делать. С одной стороны, уж как-то слишком нагло все выглядело, с другой — никаких улик против меня не было. А с третьей — самой выпирающей из ряда вон — моя торговая сеть работала на "спокойствие и умиротворение подданных"…
Петр Николаевич Дурново в конечном итоге попросил (именно попросил!) приехать в Петербург "для обсуждения вопросов, касающихся известных событий". Ну и я прибыл — и "обсуждать" их пришлось несколько дней, причем не подряд:
— Александр Владимирович, — начал министр внутренних дел, — мне весьма неудобно об этом говорить, но полиция имеет существенные подозрения в том, что за странными самоубийствами ряда крупных промышленников стоите вы. Полиция, не я лично — быстро уточнил он, увидев мою довольно злобную (или рассерженную — как посмотреть) ухмылку. — Я-то как бы не лучше всех знаю, что любые дела, связанные с нарушением законов вы как раз полиции и передаете, собрав вдобавок доказательства воистину неопровержимые. Посему-то я и пригласил вас, чтобы обсудить, кто по вашему мнению способен действовать подобным образом…
— Повеситься в парке? Я думаю, что только сумасшедший
какой-то. Либо человек, доведенный до отчаяния — но, насколько мне известно, самоубийцы эти были далеко не обездолены. Но чужая душа — потемки, вот у нас в Царицыне вполне достойный господин…— Видите ли, Александр Владимирович, расследователи однозначно установили, что почти все они, самоубийцы сии, перед смертью дело свое вам продали, и недвижимость большей частью тоже вам…
— Сам теперь не знаю, что с недвижимостью этой делать. Петр Николаевич, давайте я сам с расследователями поговорю… а лучше отправьте их прямиком в юридическую службу моего предприятия. Вы же сами знаете — дело мое растет быстро, строю много чего — но не успеваю сам все нужное выстроить, а посему много чего покупаю. Всем господам этим — и, пожалуй, раз в десять большему числу не самоубившихся — давно уже были посланы предложения о продаже предприятий их, недвижимости той же. Выгодные, прошу заметить, предложения — вот, вероятно, когда им средства срочно понадобились, они этими предложениями и воспользовались.
— Непонятно тогда, почему они все именно в к вам пришли…
— Это-то как раз понятно: в деловом мире давно известно, что я не торгуюсь, но и от оферт своих никогда не отказываюсь. А сейчас, знаете, неурожай большой, цены изрядно на недвижимость упали, так что вероятно моя оферта для них превысила любые иные предложения. Даже наверное превысила: на недород я не закладывался, и, за всех не скажу точно, а Бугрову я оферту дал на девять миллионов, при том что Петербургский международный коммерческий все его дело и недвижимость оценил в восемь с четвертью.
— А чего же он раньше-то оферту вашу не принял?
— Видать, догадывался о засухе. Но не догадался о моих элеваторах: в октябре-то он муку объявил по три с копейками рубля за пуд, а я цены не меняю.
— Вот это и не очень понятно…
— Петр Николаевич, я уже вроде как сказал: я оферту не меняю. И потому и крестьянин ко мне идет, даже если я за зерно меньше плачу, и покупатель: всем нужна стабильность, поскольку лишь стабильность дает возможность не гадать, а точно предвидеть будущее. И им распоряжаться — к своей пользе.
— Для торговца вы рассуждаете несколько странно.
— И из-за странности моей в России как бы не больше половины товаров через мои магазины торгуется.
— Это верно. Но тогда появляется вопрос: а кому может быть выгодно… ну, изобразить, что за самоубийствами этими вы стоите?
— Кому? Не знаю… банкам, скорее всего. Британским и французским. У меня же в Европе идет изрядная торговля, а деньги все мимо них идут прямиком в Россию. А если рассуждения мои верны, то тут в первую голову как раз Международный коммерческий и стоит: я тоже обратил внимание, что по всем таким "срочным" сделкам все платежи через этот банк проведены были. Однако не выдумывают ли ваши расследователи сущностей излишних? Самоубийство с разоренья — дело нередкое, а тут — вы говорите, семьи из России выехали — по обязательствам усопших и стребовать не с кого, да и нечего…
— В этом вы правы, пожалуй. Есть тут в пользу вашего предположения замечание одно: разыскать семьи эти дознавателям нашим не получилось.
Я довольно громко хихикнул, и Дурново посмотрел на меня с явным недоумением.
— Вы уж извините, господин министр, но мне почему-то кажется, что и не получится их разыскать. Сдается мне, что они, денежки забрав, где-то в иных странах воссоединяются с усопшими главами семей, которые — вопреки природе — благополучно воскресли…
— Не совсем вас понял…
— Недавно, этим летом, вышла книжка детективная — то есть про расследование преступлений, в которой как раз описывался подобный способ избежать необходимости отдавать долги. Правда у способа есть один крупный недостаток: необходимо предъявить публике тело… Не было ли у усопших странных повреждений на теле? Или, скажем, следов жизни, богатству не соответствующей?
— Интересные вы вещи рассказываете, Александр Владимирович. Не смею больше задерживать… хотя теперь я думаю, что вам действительно стоит поговорить с расследователями и дознавателями по этим делам. Вы не спешите покинуть Петербург? Я смогу упомянутых лиц собрать для через три…