"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
"Лето" я успел снять в сентябре, а все остальное… Ленин, взятый на "вторую главную роль", с изрядным удивлением поделился:
– Мне кажется, что вы, Александр Владимирович, решили устроить революцию в кинематографии. Мне и в голову прийти не могло, что фильму можно снимать столь долго… и столь достоверно!
Ну да, достоверности будет хоть отбавляй, но будет позже – а пока был объявлен перерыв и я занялся более приземленными делами.
"Колхозная" программа начала работать уже с середины октября: во-первых, народ понял, что жрать будет нечего совсем, а во-вторых, пропаганда тоже сделала свое дело. С первого сентября передача "Слово канцлера" превратилась из еженедельной (выпуски по воскресеньям в час дня) в почти ежедневную – я теперь каждый день, кроме воскресенья уже, сообщал людям что творится и что я по этому
Ну а где-то изнутри все выглядело гораздо иначее: янки, после некоторой торговли, согласились, что "продуктовое эмбарго" со стороны России стоит чуть больше двенадцати миллионов долларов, но если я немножко добавлю (денег, в смысле) то "любой товар за ваши деньги" в сумме до пятидесяти миллионов долларов я могу грузить в американских портах хоть завтра – и "никто не узнает, где…" то есть, что я увожу. На чем возить – у меня было, а "хотелки" Второва, все же согласившегося "попробовать упорядочить отечественную текстильную промышленность", уложились в сумму менее десяти миллионов. Ну ладно, еще столько же и даже немного больше ушло на оборудование для заводов прецизионного машиностроения – которое так же в Россию обычным образом не поставлялось, но остаток оговоренной суммы тратить на то, что можно купить в других местах и дешевле, я счел не очень умным делом – и закупил кукурузу и то, что янки именуют "бобами" – то есть черную фасоль. Много.
Кукуруза – она дешевая, а так как я ее закупал не в мешках а "навалом", то выходило чуть ли не даром. Фасоль – она вообще "товар не биржевой", вдобавок при ограниченном спросе имелось практически неограниченное предложение: выращивали ее в южных штатах для еды, причем для еды "долговременного хранения", и запасы ее – частью урожаев чуть ли не прошлого века – были очень немаленькими. Вдобавок в соседней Мексике ее было вообще сколько угодно, чем американские зерноторговцы воспользоваться не преминули. Конечно, перевезти более миллиона тонн зерна было не очень просто, но при наличии балкеров на двадцать пять тысяч тонн задача вполне подъемная: прошлой зимой я только из Аргентины ими перетащил почти шесть миллионов тонн. Причем я и здесь у зернотрейдеров выторговал скидку: образовавшийся небольшой дефицит той же кукурузы помог им поднять цену для европейцев ещё на несколько процентов.
На самом деле уже имеющиеся запасы зерна в государственных элеваторах вполне могли обеспечить относительно сытую зиму во всей стране, но такой закупкой я как бы показывал крестьянам, что "канцлер о своих колхозниках так заботится, что аж из Америки хлеб везет" – стимулируя "запись в колхозники". А во-вторых, помогал американцам перекачивать золото из Европы за океан, что для меня тоже было крайне выгодно: из-за океана я к себе перетаскивал почти столько же, сколько они тащили из Европы и никто пока этого не замечал.
То есть на самом деле все и так знали, что бритвы, допустим, как механические так и "безопасные", в США были исключительно российской выделки. И кофе растворимый – ну так это же мелочи! Но вот сколько было таких "мелочей", американцы пока догадаться не могли. Взять хотя бы чемоданы…
Хороший фибровый чемодан германского производства стоил в той же Америке долларов десять. А такой же – только из пропитанного карболитовой смолой картона – русский обходился долларов в шесть-семь. Но у "русского" была и выдвижная (причем запатентованная) ручка, и колесики (тоже запатентованные), а в США народ "обладал повышенной мобильностью", так что миллион-другой чемоданов в год там легко находили благодарного потребителя. Еще этот самый благодарный потребитель радостно потреблял кастрюли и сковородки из нержавейки, одноименные ложки и вилки – да и та же "бытовая техника", которую "пока не успели придумать хронотуземцы". Точнее, успели, но не успели именно "массово внедрить".
Те же телефоны… Изяслав Михайлович торговый-то бизнес Роджерсу передал, а "про телефоны мы не договаривались". Но ежегодно только аппаратов продавалась за миллион штук – я уже не говорю про практически "монопольную" плату за сами разговоры. Небольшую, так что даже американские "антимонополисты" сюда
не лезли, но американские граждане за дистанционное сотрясение воздуха радостно отваливали мне больше сотни миллионов долларов в год. Я уже не говорю про "консервного монополиста" Абеля, так что мне – дабы не настораживать "вероятного противника" исчезновением золота в обороте – приходилось заботиться о пополнении "золотого запаса" США. Ну, еще некоторое время заботиться…Околхоживание шло по четким – хотя, возможно, и не самым лучшим – правилам: колхоз признавался учрежденным, если в него записывалось минимум сто дворов – неважно, в одной или нескольких смежных деревнях. При непременном условии, что земли всех колхозников получалось "консолидировать", то есть после передела собрать в единый массив. Если народу записывалось меньше или же по разным причинам землю в один кусок собрать не выходило, то записавшиеся переселялись в другие места, ну а их землю "объединяли" в пределах прежней их общины и переводили в казенную. Собственно процесс земельного передела был назначен на февраль, так что особой спешки не было – у новых колхозников не было: прокорм они получали сразу. И, конечно же, сразу получали и работу: я постоянно напоминало в своих передачах о том, что бесплатно никто никого кормить не будет, но работы, чтобы себя прокормить, всем хватит.
Если где-то на колхоз народу не хватало, а переезжать крестьяне не возжелали – то получался "ТОЗ" – не совсем колхоз, но и такому объединению некоторое количество плюшек от меня обламывалось. И, кроме собственно техпомощи, ТОЗ тоже имел безусловное право землю всех своих членов консолидировать, причем невзирая на хотелки прочих селян. Право это веско подкреплялось "уездными войсками" (то есть милицией, в обязательном порядке создаваемой "новыми уездными начальниками" из отставленных офицеров), и ТОЗовцы чувствовали себя более-менее уверенно. Но работой на зимний период обеспечивались в первую очередь все же именно колхозники, хотя ТОЗовцам тоже изрядно ее перепадало.
И работы хватало: это только кажется, что зимой в деревне заняться нечем. То есть на самом-то деле там действительно делать нечего, но если запастись сырьем и оборудованием… Вязать – на спицах или крючком вязать – умела, вероятно, каждая русская баба. Так что если привезти из той же Австралии балкер с шерстью, спрясть – на фабрике – нитки, покрасить их разнообразно – бабской половине деревни работы хватит. Народу ведь нужны шарфы, варежки, свитера…
С мужиками было несколько хуже, ведь мало кто из них вязать умеет, и еще меньше согласится этим заниматься: бабское же ведь дело-то. Но в России отхожие промыслы были не в диковинку, так что тех мужиков, кто записывался в колхозы, направляли на привычную селянам работу: копать. Копать придорожные канавы, оросительные каналы, водохранилища опять же…
Дочь наша этому богоугодному делу дала очень неплохой почин. Занявшись после переезда в Можайск "облагораживанием" уезда, она придумала и весьма забавный способ повышения урожайности полей. Дороги-то ведь крестьяне не только в Подмосковье прокладывали – и Машка направляла можайцев "оказывать братскую помощь" дорогостроителям Черноземья. Чернозем же – это сплошная грязь в дождливую погоду, а дороги требовались "всесезонные", вот можайцы со строящихся дорог этот чернозем и убирали. Аккуратно складывали его в кучки, а затем грузили эти кучки в вагоны…
У дочери нашей уже выработалось четкое убеждение "все хорошее делай себе сама" – и она научилась этот тезис внедрять в головы "подчиненных". Не пинками – убеждениями. Еще году так в седьмом она "убедила" довольно много крестьян в Можайском и соседних уездах, что "совместный труд для общей пользы облагораживает" – и, пользуясь, правда, как "админресурсом" (в части "добычи" главным образом отходов коксового производства) так и "личным обаянием" (в плане уговаривания инженеров придумать что-то ей нужное) выстроила узкоколейную дорогу сначала от Можайска до Калуги, затем продлила ее до Ельца и Старого Оскола, а в девятом году рельсы дотянулись уже до Харькова и начали продвигаться к Полтаве. Рельсы – вообще восьмифунтовые – и крепеж она брала со своего "плавучего" заводика, куда еще раньше проложила дорогу от Старого Оскола, саму дорогу клали мужики практически "за прокорм": ведь из-под Калуги в уезды везли "почти бесплатный" уголь для отопления, а из "подальше" – "наверняка Мария Петровна знает что там нужного взять можно".