"Фантастика 2024-13". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Егор уселся вплотную к столешнице, сознавая плюсы и минусы диспозиции. У двоих напротив, включая Лося, руки под столом, не видно, что они держат. Заточку — ладно, а если пистолет?
Зато им не видны руки Егора, если опустить их тоже.
Интерьер напоминал декорации к фильму «Джентльмены удачи», эпизод «Доцент, червонец давай, керосинку покупать надо». Жильцы выселены, мебель оставлена абы какая, межкомнатыне двери вырваны. Урки приспособили брошенный дом под временный штаб. Электричество не отключено — по обычной советской бесхозяйственности или сами залезли в распределительный
— Сэр Батя и рыцари круглого стола, — резюмировал Егор.
Биологический отец сидел справа, сцепив парафиновые пальцы поверх газеты, заменившей скатерть. Затем трое, два из них памятны по инциденту у Борисова. Водитель белого «москвича», подвозивший Егора, стал слева и чуть сзади, подперев стену. Он вызывал наибольшее беспокойство, выпадая из поля зрения.
— Батя, — согласился Нестроев. — Для них. Для тебя — просто папа.
— Хочешь отдать задолженность по алиментам маме за все эти годы? Не возражаю, перешлю сестре.
Среди уголовников почувствовалось движение. Возмущение. Но, скорее, не смыслом слов, а непочтительной интонацией. Едва зашёл, а сразу наехал на «Батю».
— Давай не будем ворошить старые счёты, сынок. Или вернёмся к ним позже. Знакомься, это моя семья.
Одни мужчины. Семья? Как пелось в песенке, «голубая-голубая, не бывает голубей». Не похожи на пидарасов. Разве что все активные, зло подумал Егор.
Одолев первую неприязнь, они поздоровались и представились. Лейтенант попробовал запомнить клички остальных.
— Допустим. Что ты хочешь от меня? Чтоб приезжал сюда чифирить с вами в компании, называть тебя папочкой?
— Не ершись, — тихо ответил Нестроев, называть его Егором Евстигнеевым было невозможно никак, даже про себя. — Всё же выслушай. Мы все сидели. Кроме Гвоздя, не по одному разу. И решили — хватит. Но идти на завод, крутить гайки… Меня не поймут. Да и не возьмут такого.
Он приподнял кулаки, накачанные парафином и испещрённые наколками.
— Жить хотим нормально. Как люди! — вякнул сидевший посерёдке и осёкся под взглядом Бати.
— Поэтому я объявил: никакого баловства с ментами. Ставим только тех, кто не побежит к мусорам. Подобрал парней. Жаль, надёжных мало. Всего четверо да я. У нас много кто был на крючке. Говорков, участковый. Ты его точно знал. Знал?
Егор кивнул.
— Застрелился.
— Ой ли? А вот я думаю — мочканули его. Многовато знал.
Кроме «мочканули», Нестроев почти не употреблял воровских выражений. Наверно, опять хотел казаться перед Егором почти интеллигентом.
— Век воли не видать — завалили капитана, — встрял сзади водитель. — Его пацаны как один говорят — не было ему никакого резону стреляться.
— Видишь ли, там какая интересная штука закрутилась, — продолжил «Батя». — Гаврилыч держал гаражи и стоянки. Все угнанные тачки — его. Взломы гаражей — тоже его. Жил не тужил, пока его пацаны не наткнулись на гараж с чёрной «волгой», такой длинной — с будкой. В ней два кавказских жмура, один с дыркой в балде, второй, наверно, задушенный. Гаврилыч перессал и забашлял мне, мы увезли и закопали трупы. «Волга» поменяла несколько хозяев, пока её не купил какой-то мент, а его из-за
руля вытряхнули залётные кавказы.— Почему меня должны интересовать эти детали? — Егор изобразил лёгкое нетерпение.
— Потому, что ты крутился тогда около жучилы Бекетова. Гаврилыч наезжал на него. Тот исчез. И опа — ты прибрал любовницу-блондинку Бекетова, отжал себе «Верас», потом перекинул дело на «Счастье»… Закопал соперника и забрал себе трофеи. Я понял — ты мой сын не только по крови. По духу. Только я долго по неправильной дороге ходил, зона-воля, зона-воля, зона-воля. Ты сразу понял, как надо жизнь устраивать. На свободе и с удовольствием. Молодец!
— Не скажу, что тронут похвалой. А теперь хватит темнить, — Егор легонько шлёпнул пальцами по столу. — Я же вижу, ты меня прессуешь. Даёшь понять, что знаешь, где мой дом, моя невеста, практически уже жена, моя собака, мои активы. Позволь, угадаю, можешь стукануть моему начальству, что у лейтенанта Евстигнеева отец — вор-рецидивист, а связь с криминалом ставит крест на карьере. Ты мне угрожаешь? Ещё намекнёшь — я вашей банде отстёгивать должен?
— Нет. Наоборот, я могу тебя защитить. Думаешь, наша семья — одна такая в Минске? У тебя два новых «жигуля» во дворе — весь Сельхозпосёлок знает. Кому интересно — тоже.
— Что взамен?
На худой, узкой и слегка небритой физиономии уркагана нарисовалось подобие удовлетворённой улыбки.
— Другой базар. Ничего. Всего несколько условий. Ребят моих запомнил? Встретишь — не трожь.
— Легко. Что ещё?
— Нужна информация. Я понимаю, служба, борьба с преступностью, — последние два слова он уронил с интонацией, до боли напомнившей высокопарную манеру Жабицкого. — Если тебе падает на стол уголовное дело, ты его расследуешь.
— И не делаю послаблений.
— Но иногда… — в голосе «Бати» прорезалось давление. — Иногда ты задеваешь интересы наших людей. Вот те же автогонки. Сделаны правильные ходы. Молодёжь, ходившая смотреть, ты в том числе, не при делах. Свидетели. Глеба нет. Отвечать будут водители и тот лох, что стоял на стрёме. КГБ так решило.
— КГБ, отмазав «золотую молодёжь», передало дело в производство моего следственного отдела. Ничего не стоит снова закрутить гайки и надрать зад «золотым мальчикам».
— Не надо! — почти ласково попросил вор. — Тем более, ты в деле как свидетель, а не как следователь. Кстати, что с Глебом произошло? Я видел, как от тебя выходила бедная девочка. Она потеряла брата?
— Да, — кивнул Егор, ничем не рискуя, тела обоих утопленников не далее как вчера выданы родственникам. «Бать Тереза», видно, ещё не успел узнать. — Пытался сбежать, провалился под лёд и утонул.
— Жаль… Но ты посмотри. Столько полезного от тебя услышал. Причём ты ничуть не нарушил свой ментовской устав. Информация, сын, это главный капитал.
— Добро пожаловать в семью! — добродушно вставил Лось, щербато улыбаясь без пары верхних зубов. Никаких счётов, понял? И за то, что на шоссе, мы не в обиде. Товар твой, мы не трогаем. Мы — за тебя, ты — за нас, — остальные урки неохотно кивнули, пахан промолчал. — Но семья — это навсегда. До гроба. Предашь — сам понимаешь. Закопаем.