"Фантастика 2024-148". Компиляция. Книги 1-16

Председатель читал в газетах звонкие заголовки «На колхозном фронте». Он почувствовал себя фронтовым командиром, владыкой и повелителем трехтысячной колхозной дивизии, с кавалерией, тракторно-танковыми частями, обозами и штабной канцелярией.

Вместо производственных совещаний и коллективно обдуманных решений он ввел систему единоличных приказов по колхозу. По одному параграфу одних людей гнали на работу, часто непосильную и бессмысленную, по другому параграфу другие люди освобождались и сладко лодырничали, по третьему, четвертому, десятому параграфам колхозники получали выговоры, благодарности, штрафы и награды.

Петухов гордился своей стройной системой управления. Колхоз был похож на совхоз. Вернее, он ни на что не был похож.

Колхозники ломали перед строгим председателем шапку… Основная гуща, бедняки и середняки, сразу как-то осела под твердым нажимом самовластного председателя. У нее еще не было опыта борьбы за свою артельную демократию. Хуже того — многие из вчерашних единоличников простодушно полагали, что эта унылая служебная лямка — это и есть настоящий колхозный распорядок, что иного не бывает.

Зато отлично обжилась подле Петухова кучка зажиточных, попросту кулаков, которых председатель принял, дозволив предварительно распродать скот и богатый инвентарь. Они образовали вокруг председателя законодательную палату и управляли колхозной массой от имени шефа. Управляли так, что бедняк взвыл, а середняк, мухановский, тростниковский, Михайловский, федоровский середняк, тот, что раньше так охотно тянул руку за колхоз, стал потихоньку выписываться. Петухов делал вид, что не замечает отлива. Вместе с кулацким своим сенатом этот левейший колхозный администратор говорил об уходящих середняках как о ненужных лодырях

Казенщина в управлении скоро дала себя почувствовать. Никто не хотел работать на полную силу. Никто не тревожился, не боялся за посевы, за уборку, за использование машин. Хозяйство начало хиреть и разоряться».

«Твоя статья «Действующие лица», я ведь правильно цитирую? Кстати, тебе ее, Кольцов, тоже припомнят». «Моя, да, я ведь правду написал». «Вот именно, ты уловил тенденцию, именно этого тебе и не простили. Страна переходит к именно такому — командному стилю руководства, и от этого никуда не деться».

Парадокс заключался в том, что решение остаться в СССР и попытаться что-то в своей судьбе изменить мы с Кольцовым приняли единогласно. А вот ЧТО делать, чтобы ее изменить, оставалось совершенно непонятно. Дело в том, что моя судьба находилась в руках Сталина. Пока еще не всесильного вождя, пока еще человека, который только старался укрепиться на вершине власти, выращивая и продвигая преданную лично ему молодую партийную элиту. Правда, еще чуть-чуть, новая партийная бюрократия окрепнет и покажет свои зубки, столько крови выпьет из нашего многострадального народа (и я имею в виду весь советский народ, уточняю, если кто-то подумал по-другому)! И тут небольшой отпуск, как раз даст мне возможность этот самый план спасения разработать. Лично у меня, после анализа всего, что я знал о нашей с Мишей судьбе, сложилось впечатление, что Сталин не простил Кольцову Испанского провала. У вождя была такая черта — он давал своим соратникам сложные, даже сверхсложные задания и смотрел, кто и как справляется с ними. И в некоторых случаях не выполнить поручение было чревато. Тогда человеку вспоминали всё. И тут мои горькие мысли прервал телефонный звонок. Поднимаю трубку и бросаю в раздражении:

— Кольцов у аппарата!

— Минуточку, с вами будет говорить товарищ Сталин.

И через несколько секунд.

— Товарищ Кольцов! Добры вечер. Как ваше здоровье?

Этот голос не узнать невозможно. Неужели привычка вот так внезапно звонить разным людям по телефону уже появилась у вождя? Не припоминаю. Отвечаю, как можно бодрее.

— Товарищ Сталин, благодарю вас за заботу, чувствую себя намного лучше. Готов немедленно приступить к работе.

Последняя фраза показалась мне уместной. Уверен, что Сталин звонил мне с каким-то поручением.

— Не спешите, товарищ Кольцов. Есть мнение, что вам надо как следует подлечиться, поправить здоровье. Врачи утверждают, что вы переработались. Поэтому мы приняли решение отправить вас на лечение в санаторий. Ваше здоровье — это наше народное достояние. Постарайтесь его восстановить, товарищ Кольцов.

И в трубке задались губки отбоя. На том конце повесили трубку. Я остался стоять в комнате в своеобразном ступоре и никак не мог понять, что это было.

Глава шестая. Марфино

Подмосковье. Марфино. Дом отдыха «Красный лётчик»

4 февраля 1932 года

В ту ночь я так и не заснул. Был взволнован. Честное слово. Блин, Миша, ну что ты, как маленький… А я именно как маленький. Вот так, ни с того, ни с сего… Прикоснулся, можно сказать, сподобился. Кроме того, мне надо было завершить разговор с Кольцовым. Конечно, мне ведь не нужно реальное раздвоение личности, мне нужно, чтобы Михаил мне помогал, и не вмешался в какой-то ненужный момент.

«А что насчет фабрик? Разве они не принадлежат рабочим? Ими управляют рабочие коллективы». «Ага, только без профессионалов-управленцев, у нас их называют на англицкий манер, менеджерами, так вот без оных заводов управляются откровенно плохо, производительность труда крайне низкая. А процент брака, знаешь, какой реальный процент брака на новых предприятиях? Доходит до восьмидесяти процентов, а шестьдесят процентов — это уже очень хороший показатель. Очень!». «Что за херня, Миша, откуда у тебя эти данные?» «Они не у меня, Кольцов, Ты Мехлиса знаешь? Так вот, он с Землячкой, её ты тоже знаешь, надеюсь, проведут они проверки от комиссии партийного контроля незадолго до войны. Вот тогда за головы и похватаются». «И что? Ничего сделать нельзя?». «А что завещал великий Ленин? Учиться, учиться и ещё раз учиться! А у нас всюду в руководителях неучи. Знаешь, за что я Сталина больше всего уважаю? За то, что он умел учиться и делал это постоянно. От него останется библиотека с сотнями томов, исписанных его пометками. И великая страна, с атомной бомбой, победившая в самой страшной войне. А похоронят его в заштопанных носках». «А у нас толковый руководитель — редкость. Ну а потом получится, что рабочим всё равно ничего от предприятий не достанется. Выведут новый тип руководителя: советская номенклатура называется. Профессиональные управленцы. Вот только, если дело завалил, то тебя с одного тёплого места переведут на другое, но из обоймы ты не выпадешь. А чтобы наказать, то это вообще». «Почему?» «Хотел бы ответить, что по кочану, так ты еще и обидишься. Ладно, потому что запретят органам разрабатывать руководителей, в первую очередь, партийных. И образуется новая каста неприкасаемых, этакая рабоче-крестьянская аристократия». «Нежданчик». «Ну вот, хоть не пускай тебя, Кольцов, в мою память, нахватался слов-паразитов из моего времени, ты это, прекращай, что позволено попаданцу, то хроноаборигену зась!» «Вот сейчас точно обижусь». «В общем так, Миша, я что тебе сказал, что образовалась рабоче-крестьянская аристократия. А про психологию феллахскую помнишь? Помнишь, у тебя пока что с памятью всё в порядке. У тебя с совестью Миша, не всё в порядке». «Ты это чего?» «Стоп, мыслю закончу, потом тебе кое-что объясню. Так вот, такой профессиональный директор завода-гиганта ездит по миру, договора заключает, смотрит на западную жизнь, и видит, что живёт хуже мелкого инженеришки у капиталиста». «Ему что, таких инженеров специально подбрасывают?» «Да нет, уровень жизни у себя они реально подняли, за счет того, что ограбили колонии. Но у нашего директора появилась мысля. Что если бы он владел заводом сам, то жил бы как капиталист-миллионер, и у него было бы три машины, большой дом, участок земли и всё его, а не чье-то, тем более, не государственное. Он ведь из кого вышел, из крестьян. И очень хорошо понимает разницу между СВОИМ и государственным. И потихоньку нашу элиту тупо начнут скупать. За бумажки. Доллары, фунты, марки, кому как повезет».

Опять захотелось чаю. Почему-то этот чай из бумажного простенького кулька показался мне намного вкуснее самых дорогих сортов, которые я пил в своё время. Сообразил

чай, обнаружил в буфете вазочку с печеньем, точно, брат Боря оставил. А я сладкое люблю. Тем более, это домашняя выпечка, а не магазинное. Такие печеньки его супруга печет: сам видел, из теста стаканчиком фигурки вырезает: солнышко, луна, якорь. И почти без остатку. Обычное песочное, но до чего же вкусное! Заколотил сладкий чай, но без фанатизма, не так, как в первый день попаданчества. Прихлёбывая горячий напиток, продолжил беседу с самим собой, только хроноаборигеном.

«А потом очень хитро рабочих кинули, даже видимость того, что им принадлежат заводы забрали. Получилось это так, расписали имущество завода на акции, которые раздали рабочим. Но при этом зарплаты перестали выдавать. Вот и стали рабочие свои акции продавать ушлым кадрам. Так очень тихо, и за не очень большие деньги заводы снова перешли в частные руки. Это назвали прихватизацией». «И много прихватили?» «Всю страну, Миша, не ёрничай. Это у тебя аппетита нет, а у богатого человека такой аппетит, ему всё мало, никак не нажрётся». «Да ну, бл.». «Ну вот, ты не веришь. А ведь так и было. Растащили страну, разодрали». «А куда смотрела партия?» «Скурвилась партия, сама и стала во главе развала, напели им в уши, что они могут стать богатыми, элитой, допущенной к управлению миром, надо только великий социальный эксперимент свернуть. Вот они и свернули, нах.». «Не верю. Этого не может быть!»!!!!!!