"Фантастика 2024-161". Компиляция. Книги 1-29

Под утро, только начало светать, подъехали к облюбованной мною на карте горушке. Само собой Гардарика высадила на холме лес, потому укрыли броневики у подножья и к наблюдательной позиции поднимались пешком.

Меня отчего-то стали беспокоить руны на груди, будто потеплели. Исходя из неясных самому соображений, я оставил пятерых бойцов охранять, а остальных позвал посмотреть на работу нашей авиации.

Парни охотно приняли приглашение и направились за мной. Лес в этот раз попался лиственный, без особого труда залезли на берёзы. Сидим на ветках, я смотрю в бинокль, другие просто глазами смотрят на цель.

Ну, как всегда, территория окружена колючей проволокой, окопами, дотами, вышками с прожекторами и пулемётами. Видно позиции пушек 85-мм, ездят лёгкие танки. А тяжёлой бронетехники европейцу уже не хватает, чтобы отвлекать для охраны, «тигров», «пантер» и «фердинандов» нет.

В центре группа землянок. Над одной крайней шесты антенн, а возле центральной ровная площадка, три автомобиля и дорожка ведёт к единственному КПП.

Свои самолёты мы услышали за минуты до начала. Шум быстро усиливался, превратился в рёв. К моторам прибавился визг падающих бомб, и вдруг выросли столбы взрывов.

Они сразу заполнили объект, всё закрыли. Восемь групп самолётов, восемь серий, хотя разрывы не пропадали, вроде, стояли одни и те же, только колыхались.

Опала земля последних взрывов, территорию объекта как перепахали. Не было колючей проволоки, не стояли вышки, не видно пушек, с трудом уже припоминалось, где были их позиции. Горели на боках и перевёрнутые лёгкие танки, некоторым сорвало башни. Землянки в центре разметало, виднеется бетонное основание.

Шум моторов стал стихать, а я сидел на ветке неподвижно. Руны на груди горели. Какая мне может угрожать опасность в этой ситуации? Холм не окружён врагом, в меня не стреляют. А если с неба? Но откуда кому-то знать, где я сижу?

Хотя… кое-кто знает, где я должен оказаться через десять минут. Я сидел на этой берёзе и смотрел в бинокль.

— Командир! — позвал с другой ветки Ваня. — Теряем время!

— Всем оставаться на местах, — приказал я. — Подождём десять минут.

Ваня посмотрел на часы и примолк. Показалось, что сидели молча целую вечность. Через десять минут Ваня снова заговорил:

— Время, командир.

Руны на груди пекло почти нестерпимо.

— Ждём ещё немного, — прохрипел я. — Если ничего не случится, через пять минут можешь меня расстрелять.

— Скажешь тоже, — проворчал Иван и согласился. — Ладно, ещё подождём.

Я честно не хотел, чтобы за эти несчастные пять минут что-то произошло. Пусть мне просто кажется, руны раззуделись, по моей глупости потеряли пятнадцать важнейших минут, пусть! Только бы ничего не случилось!

Я почувствовал, что назначенное мною время закончилось, сноровисто спустился с берёзы. Парни вокруг спрыгивают с деревьев. Я бегом спускаюсь с холма и снова слышу гул авиационных двигателей. Замедляю бег, ребята тоже останавливаются, задирают лица.

Над нами опять пролетают восемь групп бомбардировщиков. Послышался вой авиабомб и грохот разрывов со стороны объекта. Я прыжками возвращаюсь к высокому дереву, забегаю по стволу, помогая себе когтями на передних лапах. Парни через минуту залезли на деревья и тоже смотрят на взрывы на объекте. Где мы должны быть в эту секунду.

Грохот прекратился, самолёты улетели. Руны на груди успокоились, вообще не чувствовались. Мы неспешно спускаемся.

— И как ты только почувствовал?! — спросил меня Ваня.

— Руны на груди, — ответил я.

— Может, ошибка какая-то? — сказал Женя.

— Может, — согласился я. — Пошли, у броневиков поговорим.

Мы ровным шагом спустились к бронетранспортёрам. Ребята обступили меня полукругом, и я сказал:

— Говорите, ошибка? Так нам и объяснят. А потом снова ошибутся. И будут ошибаться, пока не убьют наш отряд. По ошибке. Мы слишком много знаем. И мы очень много можем. А на войне от нас избавиться проще всего, ведь на войне убивают.

— И что делать? — растерялся Иван.

— К европейцу уже едет помощь, мы всё равно ничего толком не успеваем, — принялся я рассуждать. — Возвращаться с пустыми руками к своим — это придирчивое расследование, может, даже трибунал. Все наши рассказы будут восприниматься как оправдания, то есть их никто не учтёт, — я замолчал, понурив голову, и сказал глухо. — Вы как знаете, а я пойду сдаваться в плен. Можете меня расстреливать.

— Так если мы окажемся в плену, война сразу закончится, — проговорил Ваня. — Я пойду с боярином.

— Поедем на броневиках, — возразил Женя. — Ещё не хватало ходить, когда есть техника, — он усмехнулся. — А кто сдаваться в плен не хочет, пусть идёт к своим и расскажет всё. Авось его не пристрелят.

— Я с командиром, — сказал один боец. — Я тоже к европейцу, — проговорил другой. — В плен, — молвил третий…

Последние высказались новички:

— Ну, нам и положено сдаваться немцам, — выдал Карл.

— Мы с отрядом, — добавил Пауль.

— А я один тем более никуда не пойду, — признался Генрих.

— Тогда отломайте ветку под древко и найдите белую тряпку, — распорядился я.

Через две минуты я вёл колонну броневиков к разбомбленным позициям немца. За рычагами сидел Ваня, а я выглядывал из люка и размахивал веткой с привязанной за лямки майкой Генриха. Он один носил белые майки.

* * *

Адольф Шульце у себя в кабинете грустил над очередным отчётом. Другой человек на его месте не вылезал бы из запоя, но Адольф не пил, не курил и много времени уделял семье, жене Элизабет, старшим дочкам подросткам Хелен и Марте и младшему сыну одиннадцати лет Густаву.

На листах первых отчётов о русском наступлении или о высадке англосаксов Шульце писал резкие замечания, потом топал ногами и кричал на генералов. Он мог сломать пальцы об карту, но что-то изменить уже тогда было не в его власти.

Наконец, пришло понимание неизбежности разгрома, а с ним и печаль. Теперь он читает новые отчёты, понимает, что прямо на его глазах рушится всё, во что он верил, и просто грустит.

А крушение это грандиозней падения Римской империи! Римляне же не строили самолёты? По мнению экспертов, Германия капитулирует, самое позднее, в первой половине следующего года. Так, несмотря на всю бессмысленность, англичане и американцы усиливают авиационные удары по городам Германии. Сожжён Киль, по Дрездену работали в три волны, третья уничтожила расчёты пожарных и спасателей.