"Фантастика 2024-161". Компиляция. Книги 1-29
Шрифт:
Но самое главное в том, что теперь голем мог думать и обладал самостоятельностью. Сам оценивал окружающий мир и на основании накопленных знаний делал выводы и принимал решения. И первым был ремонт себя самого.
Голем закрыл свой корпус, взял сварочный инструмент и принялся запаивать дверцу. Ощущение чужих рук, беззастенчиво копавшихся в его корпусе, пришлись машине не по нраву, и та решила, что больше такого не допустит.
Завершив работу со сваркой, голем навесил снятые мастером пластины брони.
Члены Гильдии Големостроителей, прибежавшие на сообщение взбудораженного мастера, шарахнулись в стороны, пропуская вышедшего из мастерской голема,
Темные тучи простирались над морем. Пенистые барашки на гребнях волн, казалось, касались неба.
В черной воде, выбиваясь из сил, плыл мужчина. Глаза пловца были красными, с полопавшимися капиллярами. Дышал человек шумно и редко — сил не хватало, чтобы постоянно держать голову над водой, потому он набирал в легкие побольше воздуха и сберегал его, выдыхая только тогда, когда грудь начинало жечь, а перед глазами плыли темные пятна.
Он не помнил своего имени. Не помнил, как оказался в воде, не помнил, зачем плывет. Жажда жизни толкала его вперед — к обрывистому берегу, до которого плыть оставалось не больше минуты.
Наконец он доплыл до берега. Ему повезло — волна не бросила его на камни, сдирая кожу о выступы. Ему удалось ухватиться за острую грань и не порезать руки. Волна отхлынула, и мужчина, помогая себе руками и ногами, вскарабкался выше. Оттуда перепрыгнул на другой камень, а потом залез на третий, до которого волны не доставали. И принялся на четвереньках карабкаться выше, пока пальцы не впились в дерн, пока руки в последний раз не напряглись, выволакивая тело на траву, пока он не залез на обрыв и не остался валяться там, шумно и хрипло дыша, глядя в низкое темное небо.
Он наслаждался тем, что теперь ему не приходится сражаться за свою жизнь. Он уже сделал это — тут его не достанет море.
Перед тем, как потерять сознание, провалившись в спасительное небытие, мужчина успел вспомнить свое прозвище, которое почему-то отдавало металлом и тенью. Тенеплет.
Очнулся он от бесцеремонных тычков, а когда открыл глаза, увидел маленького пузатого мальчонку с палкой. Этой палкой человечек тыкал Тенеплета прямо в бок.
— Что ты хочешь сделать? — спросил Тенеплет и закашлялся: горло ужасно саднило.
Услышав вопрос, ребенок отбросил палку и задал стрекача. Но Тенеплета уже не волновал пузатый малец. Он сел и принялся осматривать и ощупывать себя.
Короткие шорты, в которые был одет мужчина, побелели от морской соли. Кожу стянуло, волосы на ощупь были, как пакля…
Тенеплет почувствовал легкое удивление, коснувшись волос. Будто раньше было как-то по-другому. Как-то иначе.
Однако время отдыха прошло, настало время нового испытания: к нему направлялся уже виденный мальчонка. Впереди паренька, что-то громко крича, шли трое мужчин, и смотрели они на голема не слишком добро.
Тенеплет плавно поднялся, отмечая, что тело уже не болит после долгого купания. Это тоже не вызвало удивление — его скорее удивляла предшествующая боль. Глаза мужчины странно блеснули, а тень под ногами на долю секунды стала черной, будто провал во мрак.
— Где ты был?! — на непонятном языке залопотал самый крупный из троицы, подходя ближе. — Батька тебя обыскался! Думали, утоп… О пятеро, твои волосы торчат, как пакля — ты действительно плавал? Ты что, поплыл в море в шторм?!
Мужчина, подойдя ближе, попытался дать пловцу подзатыльник, только вот удар цели не достиг: Тенеплет привычным движением поймал руку и столь же привычно вывернул ее, задирая вверх. Неосмотрительный и медленный соперник взвился
на носочки, сдерживая жалобный крик.Вот это было понятным. Агрессия на агрессию, агрессия на страх, агрессия на все. Вот в таком мире жить было привычнее, чем плыть по морю, ощущая, как ноют мышцы и задавать себе вопрос — почему?
Квинтус Номен
Старуха
Пролог
— Мне вот интересно, почему все они с какой-то маниакальной настойчивостью старались получить электричество с помощью реакции синтеза? — ни к кому конкретно не обращаясь, поинтересовался седой мужчина. Совершенно седой, хотя он и был самым младшим в собравшейся в этом зале компании. Всего-то сорокалетним, а поседел он будучи чуть старше двадцати: наследственность, по мнению старшего были в его предках татары. Правда кто такие эти татары…
Впрочем, сидящие в зале четыре человека все про татар знали. И про татар, и про ольмеков, и вообще про всех, кто раньше на Земле жил. Работа у них была такая: про всех, кто раньше, всё знать.
— Все это жадность человеческая, — ответил самый старший. Старик уже, ему скоро сотня стукнет… если успеет. — Видели они, что энергии получается невероятно много, вот и старались ее как-то использовать, причем без малейшего напряжения мозгов.
— Почему без напряжения? — с некоторым ехидством поинтересовалась единственная в зале женщина. — Как раз мозги они напрягали более чем изрядно.
— Они не те мозги напрягали. Придумывали, как получить плазму с температурой под полмиллиарда градусов…
— Но ведь получили! То есть почти всегда получали!
— А подумать, каким образом эти сотни миллионов градусов от реактора отвести и с пользой применить? От обычного ядерного взрыва с жалким десятком миллионов от предметов тень остается, причем полупрозрачная — потому что предмет, причем любой, успевает испариться быстрее, чем нагреться. Я думаю, что если бы сначала они думали над проблемой теплоотвода, то вся эта термоядерная энергетика дальше пошлых анекдотов никогда бы и не продвинулась. А потраченные на нее огромные ресурсы люди смогли бы к общей пользе как-то применить. И я даже допускаю, что мы бы сейчас не сидели на этой станции…
— Эверетт говорил, что реальности мгновенно расходятся, причем навсегда.
— Он такого не говорил. И Бартини считал, что они еще некоторое время друг на друга воздействуют. И, как мы уже убедились, Бартини был прав!
— То, что мы некоторое время получаем информацию из другой реальности, трудно назвать воздействием, — заметил средний из мужчин, — во-первых, это длится очень недолго, а во-вторых, что-то мы никаких изменений так вокруг себя и не ощутили. Даже то, что мы все еще существуем здесь, свидетельствует об отсутствии таких воздействий, и Эверетт был прав в том, что реальности расходятся навсегда.
— На самом деле Эверетт насчет «навсегда» не был категоричен, — сообщил старик, — более того, он допускал, что реальности еще и сливаются, причем иногда даже частично, обмениваясь друг с другом отдельными фрагментами. А то, что мы ничего не ощутили, так это, наверное, потому что ни одна из инициированных нами реальностей не дотянула в цивилизованном статусе до середины двадцать второго века. Хотя я даже иногда думаю, что мы и начальную информацию оттуда не получаем, а видим результаты просчета наших же моделей — а вот насколько эти модели точны…. Однако, если вспомнить странствующих голубей — откуда-то они у нас вдруг появились?