"Фантастика 2024-18". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
— Куда поедем на этот раз? — как ни в чём не бывало, осведомляется шофёр. — Вы неосмотрительны в желаниях, я больше не приду на зов. Если куда-нибудь снова влипнете, выпутывайтесь сами.
Чёрт! Я и забыл, что в прошлый раз меня предупредили.
— Три желания? — криво улыбаюсь я.
— Примерно так, — сухо говорит мой проводник. — Первый раз не считается — я выполнял приказ, а вот потом дважды являлся на зов. Сегодня в третий раз.
— А чей был приказ? — спрашиваю я. Мы уже едем, собаки не видно, тёмный лес беззвучно скользит назад.
— Может быть, вам
Я вздыхаю: мой ответ, наверное, покажется дурацким.
— Сам не знаю. Мой друг Роман просил выяснить некие оптимальные характеристики плазмы. Те, что дают эффект затемнения в фокусе плазменных образований…
«Волга» рыскает в сторону, шофёр долго молчит.
— Чёрный свет, — наконец роняет он. — Теперь понятно.
— Что понятно? — я начинаю сердиться. — И что такое чёрный свет?
— Узнаете, — горько говорит шофёр. — Всё в своё время… Выходит, это и в самом деле судьба.
— Вы говорите загадками, — бурчу я.
— А вы слишком жаждете разгадок. Не живётся спокойно.
Возможно, он прав. Я откидываюсь на спинку сиденья, мрачно оглядывая пейзаж.
И поражаюсь, как всё изменилось. Совсем светло, заснеженный лес куда-то исчез, слева стоит густой туман, а справа тянется ограда из дикого камня.
— Где мы? — спрашиваю я.
Мой спутник криво улыбается:
— Я путешествую с вами в последний раз. Вот и решил сделать небольшой подарок. Мы проедем у самых границ Сада.
— Чего? — удивляюсь я.
Шофёр молчит. В тумане начинает разливаться жемчужное сияние, словно там восходит солнце. На каменной ограде блестят капли росы. Мы едем по изумрудной траве, и всё больше цветов появляется по сторонам. Я хочу открыть окно, но оно само уползает вниз, и я поражаюсь свежести воздуха. Грудь непроизвольно расширяется, пытаясь полнее вобрать волшебные ароматы.
Туман становится золотым. Водитель останавливает машину и поворачивает голову к ограде. Над ней поднимаются деревья, а ещё выше встаёт стена неимоверной голубизны, по ней катятся пенные гребни. Я с шоком понимаю, что вижу море, и только тогда оно опрокидывается к горизонту. Но шофёр смотрит на что-то ближе, и я тоже перевожу взгляд.
Сначала мне кажется, что это большая красивая птица. Но чем дольше смотрю, тем более странно себя чувствую. Вдруг на какой-то миг птица оказывается женщиной в роскошном изумрудном плаще: она сидит на ограде, небрежно свесив босые ноги, а волосы золотятся как птичье оперение…
Затем она начинает петь, и я перестаю чётко видеть. Только нечто изумрудно-золотое, потому что на глаза сразу навёртываются слёзы.
Пение завораживает, но мелодию я не могу запомнить, что-то прекрасное и печальное одновременно. Песня завершается стоном, от которого трепещет сердце, и сквозь слёзы я вижу, что женщины-птицы уже нет. Мрачные туманные волны накатываются через стену, волшебная голубизна моря быстро меркнет, и вот уже только тёмные стены тумана стоят с обеих сторон.
— Что… кто это был? — с трудом выговариваю я.
— Вам повезло, — шофёр трогает машину, в голосе слышится горечь. — Мало кто из живущих слышал
пение птицы Гамаюн. Оно приносит счастье.— Мне песня показалась скорее печальной, — вздыхаю я.
— Кто не испытывает печали, не испытает и радости, — глухо отзывается шофёр. — Сейчас мы поедем по земле, где одна печаль, а радости нет.
Понемногу опять светает — тёмный туман превращается в серый полусвет. Мы едем по сумрачной равнине без всякой дороги. В траве растут бледные цветы на высоких стеблях, но их вид не радует. Низко нависает серое небо, на горизонте маячат горы.
— Где мы теперь?
— В окрестностях Стикса, — спокойно говорит проводник. — Не знаю, позволят ли вам узнать то, что хотите, это запретное знание. Им ведает одна из Вечных — та, кого египтяне называли Эсетой, а греки Изидой. На вашем языке имя пока скрыто. Нам надо в Исейон.
И куда меня только несёт!
— Странно всё это, — бормочу я, тоскливо озираясь.
— Привыкайте, — буднично говорит проводник. — Раз уж повадились странствовать по иным измерениям времени. Здесь средство передвижения не ноги, не автомобиль, а сила мысли. Как-то вы спрашивали, почему «Волга», а не «Мерседес»? В «Мерседесе» вы вряд ли ездили, а вот интерьер «Волги» представить значительно легче. Ваше сознание не может адекватно воспринять другой мир, тут слишком много нового, вот и подставляет привычные образы. Для вас это в значительной мере мир иллюзий, и иллюзии создаёте вы сами. Важно среди них не потеряться.
Только теперь я догадываюсь оглядеть себя: та же рубашка и джинсы, те же туфли, даже немного жмут. И это лишь плод моего воображения?
Тем временем горы вырастают фиолетовыми тенями в сером небе. Цветы становятся крупнее, походя на белые лилии. Однообразный шум слышится вдали. Машина легко катит под уклон и останавливается.
— Мы почти приехали, — сообщает шофёр.
Впереди обрыв — в глубине мрачного ущелья катится поток чёрной воды. Он гладок как стекло, над ним струятся белые пары, порой поднимаясь до края ущелья.
— Не вдохните их, — предостерегает шофёр. — Иначе на свой свет не вернётесь.
— Это Стикс? — хрипло спрашиваю я. — Никогда не думал, что эта река существует на самом деле.
— Так называли её греки, — равнодушно говорит шофёр. — Каждый народ знал о мёртвой реке, просто давал ей разные названия. Финны звали её Туонелой, а славяне Чёрным ручьём…
На другой стороне ущелья у подножия гор виднеется здание с широко раскинувшейся колоннадой, и я киваю в его сторону:
— Нам туда?
— Нет, — насмешливо отзывается шофёр. — Разве что хотите остаться здесь навсегда. С другого берега Стикса не возвращаются… — тут его голос вздрагивает и становится еле слышен. — Или возвращаются уже другими.
— Тогда куда? — хмуро спрашиваю я.
— Знаете, куда впадает Стикс? — вопросом на вопрос отвечает странный проводник.
Вот зануда. Почти как профессор, которому я сдавал экзамен по греческой философии, тот тоже заставлял описывать в деталях космографию Платона.
— В Тартар, — сухо отвечаю я. — Надеюсь, в эту дыру мы не поедем. Бензина не хватит.