"Фантастика 2024-181". Компиляция. Книги 1-27

— А как… — начал было задавать Нисимура следующий вопрос, но тут розетка с тихим печальным потрескиванием выпустила дымок.

— Эвакуация-3! — в полном соответствии с должностной инструкцией скомандовал дядя Илья, и дядя Вадим кинулся надевать мне на лицо респиратор.

Не менее полно инструкцию соблюдала и Виталина, одним прыжком оказавшаяся рядом со столом. Наклонившись, она коротким ударом в челюсть нокаутировала бедолагу-редактора, тем самым купировав потенциальную угрозу — к этому времени дядя Илья уже тащил меня подальше из кабинета.

— Помогите сенсею! — попросил я нашедшихся в кабинете японских копов, даже не пытаясь вмешиваться в происходящее — «дяди» себе не враги, поэтому всесокрушающий маховик эвакуации уже не остановить.

Парочка «коридорных» копов и наши (для наблюдения и мешать уничтожать улики) вошли в кабинет, а меня бравая Госбезопасность потащила к лестнице.

— Вы же понимаете, товарищи, что розетку просто закоротило? — спросил я охрану.

— А вот х*й его знает, — ответил дядя Илья и сообщил открывшему для нас дверь на лестницу коллеге. — Эвакуация-3!

— Принял! — отчитался тот и побежал вперед, нести благую весть остальным.

— Может там капсула с ядовитым газом, которая вот так вот активируется? — спросил дядя Илья.

— Тоже верно, — вздохнул я, сняв респиратор. — Вам тяжело может? Я мог бы бежать рядом.

— А нас за твой бег потом со службы попрут, — напомнил дядя Илья.

— Ё*аные загранки! — взгрустнул я.

Уронив бегущим в авангарде дядей Антоном неудачно подвернувшегося работника издательства, мы выбежали в фойе, где наши и местные уже сформировали живой коридор до машины. Дисциплина!

— Гоменасай, — успел я извиниться перед собирающим разлетевшиеся при столкновении листочки аборигеном.

Лимузин тронулся с пробуксовкой, и, следуя за очищающей нам путь ревущей сиреной полицейской машиной, мы полетели к посольству.

— Когда вернемся, придется кланяться и извиняться, — продолжил грустить я.

Раздался душераздирающий скрежет, нас тряхнуло.

— Иванов, мать твою! — рявкнул дядя Илья. — Не дрова везешь!

— Виноват, поцарапал чуть-чуть. Но не кошку же давить! — жалобно ответил водитель.

— Какой вы хороший человек, дядь Вась, — умилился я. — Если вас за царапину уволят, я вас на хорошую работу устрою на Дальнем Востоке.

— Хрен ему, пусть до пенсии работает! — злорадно ответил дядя Вадим.

Поржали, вымещая легкий стресс, и дядя Илья выдал должностные инструкции:

— Антон никого с ног не сбивал — тот япошка упал сам. Это если он нажалуется.

— Не нажалуется, — гоготнул я. — Японец же.

— Когда мы вернемся, он будет кланяться ниже всех за то, что помешал эвакуации, — поддакнула Виталина.

Поклоны начались еще у посольства — неведомо как Эйдзи-доно добрался сюда раньше нас. Увы, ответить тем же не удалось — меня протащили мимо его низко опущенной плешивой макушки.

— Простите за это чудовищное недоразумение! — с отчаянием в голосе выпалил он нам в спины.

— Простите за это недоразумение и нас! — не удержавшись, проорал я в ответ.

Посольство стояло на ушах — на территории занимали позиции товарищи с «Калашниковыми», окна первого этажа закрывали ставнями, чтобы было удобнее держать оборону. Меня благополучно занесли в глубины подвала и спрятали в оснащенную кроватью, сантехникой и ящиком советской тушенки комнату, оставили с Виталиной и попросили закрыться изнутри при помощи вентиля на бронедвери.

— Жесть! — оценил я степень паранойи.

— А консервного ножа нет! — оценила Вилка степень бардака.

— Минут на пятнадцать, наверно, — сев на кровать, предположил я.

— Где-то так, — опустилась рядом девушка.

И мы принялись убивать время привычным способом.

А вот и стук в дверь.

— Пароль?

— Клавдий Август-младший, — правильно ответил посол.

Я открыл и спросил:

— Можно возвращаться на интервью?

— Это было бы лучшим вариантом, — одобрил Олег Александрович. — Твоя охрана все сделала правильно, но опасности там не было — простое замыкание, и наши японские партнеры сильно о нем жалеют.

Как и ожидалось, весь путь до кабинета главного редактора — в этот раз, «для надежности», интервьюировать будет он — нас сопровождали низко опущенные, кающиеся головы аборигенов.

Потешная у них тут страна все-таки. Само собой, мы не забывали кланяться в ответ. Благополучно надиктовав пару часов материала, попрощался с главредом, и мы поехали обратно в посольство — переодеваться к следующей встрече.

* * *

Японский театр Кабуки не может похвастаться сложными декорациями, продвинутой работой осветителей или, боже упаси, новаторством. Его красота и культурная ценность заключаются в другом — именно это «другое» я и пытался уловить всеми фибрами своей неотесанной душонки, сидя задницей (не возбраняется — многие так сидят) на подушке рядом с сидящим на коленях относительно молодым (по крайней мере без палочки ходит и не сутулится) Акирой Куросавой перед сценой, задний план которой был украшен плохо нарисованными, покрытыми зеленью горами, на которыми висела (натурально) веселая желтенькая луна. Между горами, не заморачиваясь какими-то там отражениями лунного света, расположилось озерцо. На переднем плане только что произошла финальная самурайская дуэль (это когда персонажи пробегают мимо друг друга, нанося по единственному удару, а потом надо ждать кто из них упадет) между главными героями — стариком в исполнении Ямады-сенсея и загримированным под гейшу молодым японцем — в миру Окава-сенсей.

Потому что женщинам в кабуки играть нельзя.

— Ты просчитался! — драматично выкрикнула «гейша» с миной неземного спокойствия на покрытом белилами лице. — На самом деле Гиндзи, Мясник из Эдо — это я! — самодовольно озвучил сюжетный твист.

Поднявшись на ноги, он вытянул руку к луне и плачущим, жалобным, полным надежды голосом спросил:

— Видел ли ты это, отец?

И рухнул на сцену. Умер, получается.

— Браво! — начали аплодировать зрители-аборигены.

Гайдзины на такое редко ходят. А чего это актер-старик с такой улыбкой смотрит на отомстившую «главную героиню»? Ты же должен играть труп! Ладно, почти незаметно, а актеры уже поднимаются на ноги — немая сцена, в которой все умерли, продлилась буквально секунд пять.

Дядя Вадим вручил мне проволочный круг, на который солнечными лучами были приклеены купюры достоинством десять тысяч йен. Не могу же я ударить в грязь лицом, заслужив упреки в неуважении к древнему виду искусства? Куросаве, по словам Эйдзи-доно, билеты сюда достались очень нелегко.

— Примите мое искреннее восхищение вашим мастерством, Окава-сенсей, — повесил я местный аналог цветов (гораздо практичнее на мой взгляд) на шею молодому актеры.

От женщины не отличить!

— Спасибо большое за столь высокую похвалу, Тукачеву-сенсей, — поклонился он.

Я посторонился, пропуская других желающих наградить актеров денежными ожерельями и направился к своим.

— Как тебе спектакль, Сергей? — спросил Куросава, поднимаясь с подушки.

— Мастерство актеров достойно высочайшего восхищения, — ушел я от прямого ответа. — За видимой легкостью их движений скрываются тысячи часов упорного труда, — и от греха подальше перевел тему. — В самом финале Ямада-сенсей едва заметно улыбался, глядя на Окаву-сенсея.

— Не многие способны разглядеть эту улыбку! — вроде как проникся ко мне чуть большей симпатией Акира. — Ямада-сенсей подобрал трехлетнего Окаву на улицах Осаки и воспитал как своего собственного сына. Теперь он может по праву гордиться тем, что отыскал такой талант. У вас остались силы на ресторан?