"Фантастика 2024-197". Компиляция. Книги 1-36
Шрифт:
— Хорошо рассуждать подобным образом, имея близкого друга в окружении наследника. Но раз мы откровенны, то не верю, что ты, Пётр Никитич, сделал это просто так, — немного сварливо ответил фаворит, но быстро погасил всплеск недовольства, — Я же вижу, что вы чего-то задумали. Знай, можете на меня рассчитывать. И дело не в Иоанне, который может оказаться ещё хуже. Но смотря, кто будет его направлять. Против вашей партии мы ничего не имеем. Потому и предлагаем объединить усилия.
— Иван Иванович, постарайся поменьше рассуждать о подобном вслух. Тут наши московские друзья, кои хотели втянуть в свой смешной кружок и меня, уже поставили себя под удар. Каждая дворняга уже знает об их потешном заговоре против Её Величества, — с усмешкой произнёс князь, — Неразумным невдомёк, что
Некоторое время фаворит обдумывал слова князя. Затем вздрогнул от раздавшегося из леса рёва довольных добытчиков. Ещё немного помолчав, он молча кивнул, будто соглашаясь сам с собой, и произнёс.
— Я понял. Придётся ждать и молчать. Мы к этому готовы и изначально не собирались спешить. Сколько?
— Года два, не меньше, — сразу ответил Пётр Никитич, — Кроме Шешковского и этого тихони Суворова, который тоже бдит, есть ещё что-то. Будто двойное дно в сундуке. Только мы никак не можем разгадать эту загадку.
Фаворит просто кивнул и показал знаком собеседнику на стол, предлагая отметить удачное завершение охоты.
Глава 6
Зимняя дорога — это просто волшебство! Бесконечные леса и поля, уже хорошо запорошённые снегом, вызывали у меня просто детский восторг! Да я и есть ребёнок, если называть вещи своими именами. Хорошо, что оба наставника спокойно воспринимали моё состояние и постоянные возгласы удивления.
Из Шлиссельбурга в Царское Село и далее в столицу я ехал в закрытом фургоне. И даже на коротких остановках был лишён возможности рассматривать окружающий мир. Низко надетая шляпа и шарф, намотанный на лицо, сильно сужали обзор. Да и я старался не злить надзирателей, лицемерно называемых лакеями.
А сейчас в нашем возке целых два окошка! Пусть стекло мутноватое и его постоянно приходится протирать ото льда, но оно того стоит! Сначала за окном проплыли, показавшиеся мне бесконечными улицы столицы. Вы даже не представляете, насколько красив и огромен город Петра! Затем пошли предместья, а далее лес. Я перемещался по скамье слева направо и обратно, стараясь рассмотреть как можно больше. Меня восхищало всё — дома, проходящие мимо повозки и, конечно, природа!
Когда мы переезжали первую речку, покрывшуюся льдом, я упросил Панина остановиться и с удивлением рассматривал это чудо. Майор рассказывал о воде, и её способностях переходить из одного состояния в другое. Но ранее мне не удавалось видеть такое количество льда. Сопровождавшие наш поезд гвардейцы из конвоя сначала не могли понять моего состояния. Затем посмеивались в усы, но без особой злобы. Никита Иванович тогда уговорил меня продолжить путь и более сдержанно проявлять чувства. Ему легко говорить. А какого труда мне стоило давить рвавшийся наружу восторг?
Даже остановки на ямских дворах, не поумерили моего восхищения. Панин всё больше ворчал, пеняя на плохую пищу, хотя и захватил в дорогу повара. Пока мы ограничивались весьма скудным перечнем блюд, приготовленных из продуктов, взятых с собой из столицы. А ещё были те самые отхожие места, жутко раздражающие графа и веселящие князя. Чего говорить о ночлеге, когда Никита Иванович не мог сомкнуть глаз и уже готов был возвратиться. Но просьба императрицы сродни приказу и её необходимо выполнять.
Наставник, было, решил останавливаться в дворянских поместьях, расположенных вдоль тракта, но отказался от этой мысли. Во-первых, сильно увеличится время пути. А во-вторых, подобному изменению резко воспротивился поручик Столыпин [39] , командовавший нашим конвоем. Молодой кавалергард весьма серьёзно относился к поручению и был весьма строг в вопросах дисциплины. Своих людей он не тиранил, да и в наши дела не лез, соблюдая некую дистанцию. Но при этом являлся педантом и формалистом, как обозвал его едкий
на язык Щербатов.39
Алексей Емельянович Столыпин (1744–1817) — пензенский помещик из рода Столыпиных, губернский предводитель дворянства (1787–1790), прадед М. Ю. Лермонтова и П. А. Столыпина. Сын отставного капитана, пензенского воеводского товарища Емельяна Семеновича и жены его Марфы Матвеевны. Службу начал в 1749 году в армии. В 1757 году учился в гимназии при Московском университете, в 1758 году переведён в конную гвардию.
Кстати, князь вёл себя спокойно и относился к происходящему с иронией. Панин сначала злился на шутки попутчика, связанные с отсутствием должных условий. Но затем смирился и начал посмеиваться вместе с Михаилом Михайловичем. В дороге оба наставника скинули столичный лоск и наносную щепетильность. Нет, выражения они выбирали, но стали заметно проще.
В первый день мне дали возможность насладиться дорогой и переварить полученные впечатления. А вот затем началось обучение. Приятно, что оно проходило в форме чтения лекций на определённые темы, перемежаемые спорами с оппонентом. Аргументы обоих вельмож мне давно понятны. Но оттого уроки не стали скучнее, а скорее, наоборот. Кроме лекций, я получил немало знаний о Северной войне, проходившей в этих краях и подвиге русской армии, победившей вопреки всякой логике. Здесь настало время Щербатова, который рассказывал об интригах, сражениях и реформах, упоминая мельчайшие подробности, но при этом умудрялся очаровывать слушателей. Даже Панин похвалил князя, чем сильно его удивил и порадовал. Я же снова впитывал знания и засыпал наставников множеством вопросов.
— Вставайте, мой принц, — раздался голос испанца, вырвавший меня из приятного сновидения, — Не время лежать, пора заниматься.
Дон Алонсо удивил моё небольшое окружение, изъявив желание ехать с нами. В отличие от француза и двух других учителей, осторожно отказавшихся от поездки, испанец был твёрд в своём намерении. Несмотря на учеников, оставляемых в столице, он решил продолжить издевательства над телом одного арестанта. Шучу, конечно. Но с каждой неделей наставник увеличивал нагрузки, не желая слушать никаких возражений. Я-то помалкивал, но в спор с учителем фехтования вступили его коллеги, испугавшиеся за моё здоровье.
Впрочем, все упрёки остались бесполезными. Более того, синьор де Кесада добавил дополнительный урок по освоению огнестрельного оружия. Для меня это стало приятной неожиданностью, так как ранее я удостоился только вручения палки, обзываемой учителем тренировочной шпагой. А здесь сразу пистоль! Правда, сразу пострелять не получилось, ибо сначала пришлось освоить все механизмы оружия и уход за ним. Но испанец пообещал, что в дороге предоставит мне такую возможность.
Зато никто не отменял утреннюю разминку. Надо заметить, что тренировки теперь проходили три раза в день, но наиболее тяжело было утром. И дело не только в морозе и предрассветной темени. Мне приходилось бегать по колено в снегу, а затем изображать стойки на едва утоптанной поверхности, выслушивая едкие комментарии Алонсо. Благо сразу после занятий я оказывался в тёплой избе. А там мой новый слуга Пафнутий заранее готовил сменную одежду, грел воду для омовения и заваривал чай с травами. Испанцу же, полагалась солидная порция глинтвейна, которую он употреблял с явным наслаждением.
Сопровождающий нас доктор Крузе, тоже возмутился столь насыщенным занятиям на морозе. Мол, его подопечный может схватить какую-нибудь простуду. На что Алонсо с присущей ему прямотой ответил, что от хорошей пробежки и махания шпагой ещё никто не умирал. Греющиеся в тепле лежебоки имеют больше шансов заболеть, нежели человек, развивающий своё тело. Также он добавил, что меня не смогло загубить даже многолетнее заключение, поэтому медик зря беспокоится. Подобное заявление вызвало явное неудовольствие Панина, который после этого имел короткий разговор с испанцем. Тот более не упоминал про моё заключение, но продолжал выражаться весьма откровенно.