"Фантастика 2024-40". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Зато в Поморье, а особенно в самом богатом торговом городе севера — Белянах — иконоборцев всячески привечали. Местный каштелян, пан Будрыс Ошава, разрешил чернорясым проповедовать наравне с коричнево-белой братией из традиционных монастырей и одетыми в белые одежды чернецами ордена Длани Господней из-за гор. Зачем он это сделал? Люди разное предполагали. Одни высказывали мнение, что пан Будрыс уважает свободу вероисповедания своих подданных. Другие считали, что белянский каштелян, будучи отнюдь не дураком, отвлекает внимание как рыцарства, так и смердов от собственных неблаговидных делишек, к коим относили неуемное мздоимство и любовь
Как бы то ни было, зацепившись на севере, в левобережье Словечны и на берегах залива Седых скал, иконоборцы огляделись, приосанились, если можно так сказать — расправили перышки, и ринулись осваивать новые пространства. На восток, в Лютов и Грозин, путь им был заказан — кому ж охота железную руду кайлом добить и в корзинах наверх вытаскивать?
Но на юг, в Заречье, проникнуть оказалось попроще.
Во-первых, целая куча мелких королевств — из одного с треском выгонят, всегда можно к соседу перебраться, чтобы приголубил несправедливо обиженных.
Во-вторых, здесь отродясь не строили больших монастырей, способных забрать себе власть над соседними землями и поспорить с иным князем или королем, как, скажем, на Хоробровщине.
В-третьих, коль нет многолюдных городов, значит нет и многоглавых соборов, облеченных доверием иерархов из тех, что обычно возглавляют гонение на ересь и преследование еретиков.
Вот и ползли по дорогам Заречья цепочки босых, облаченных в черные затертые рясы святых отцов, привлекающих внимание непоказным самоограничением, суровостью и простотой суждений.
Странствуя в левобережье Оресы, Годимир слышал об иконоборцах много всяких небылиц и быличек, но познакомился лишь в ясевой корчме. После он сталкивался с ними — причем, все с той же четверкой под предводительством отца Лукаша, сурового и непримиримого — на границе между Ошмянским и Островецким королевствами, на мосту через Щару, где словинец вызвал на кулачный поединок могучего полещука, пана Тишило герба Конская Голова, и был побит. Отец Лукаш даже немного лечил его, ибо оказался сведущ в лекарском деле. Расстались они у ворот Ошмян и с той поры не виделись. Годимир и думать забыл о вечно постившихся святошах, и они, надо полагать, тоже вряд ли вспоминали молодого рыцаря-неудачника, с которым их свел неисповедимый промысел Господний.
Ан, нет!
Старший иконоборец прищурился, нахмурил брови, от чего лоб разрезала надвое глубокая вертикальная морщина.
— Пан Годимир?
— Истинно так! — неизвестно чему обрадовался словинец.
— Пан Годимир герба Косой Крест.
— Точно!
— Если мне не изменяет память, то пан родом из Чечевичей, что в Бытковском воеводстве Хоробровского королевства. Так?
Рыцарь спешился.
— Я польщен, — только и смог сказать он, склоняя голову перед полуголым священнослужителем.
Отец Лукаш размашистым движением осенил его знамением Господним. Бросил взгляд на Аделию.
— Думаю, сын мой, ты не станешь возражать, если мы позаботимся о приличиях, надев на себя одежды, по сану нам предписанные? Ибо, если бы не крайняя нужда…
— Конечно, конечно, святой отец! — Годимир сделал широкий жест. — Как будет тебе угодно!
— Благодарю, сын мой. Вижу,
ты скромный и достойный юноша.Иконоборец щелкнул пальцами, и его спутники кинулись к распятым на кольях балахонам. Резво кинулись, с азартом, словно измученные дальним походом дружинники к возу с бочонками пива.
Пока монахи одевались, подпоясывались вервием и, вообще, приводили себя к облику достойному и внушающему уважение, Годимир махнул рукой королевне и лесному молодцу, призывая их покинуть седла.
Озим покряхтывал в курчавую бороду, но глядел доброжелательно. Видно, грабить священников в хэвре Сыдора не принято. И то верно, хоть что-то святое должно быть в сердцах даже самых закоренелых преступников?
Аделия, брезгливо поджав губы, оглядела сложенный из ломаных веток сухостоя костер, куски черного хлеба и луковицы на расстеленной тряпице. Покачала ногой корягу, на которой раньше сидел кто-то из монахов. Не сказала ничего, хотя, по всей видимости, скромное молчание далось ей тяжело. Зато и наградой ей послужило истовое знамение, сотворенное иконоборцем, и благословение.
— Небогато живете, святые отцы… — Озим глядел недоверчиво.
Видно, думал, что не может такого быть, что успели монаси прибрать и окорока, и баклажку с брагой…
— Чревоугодие, сын мой, — укоризненно склонил голову к плечу отец Лукаш, — ведет прямым путем к греху и мукам вечным в посмертии. А скромность и умерщвление плоти есть дорога в Королевство Господне.
Лесной молодец замялся, потупил глаза.
— Задумайся о душе, сын мой, задумайся! — Иконоборец благословил его.
Тем временем приблизились и остальные монахи. Двое в рясах, черных, затертых до невозможности и сырых. Третий в долгополой рубахе из некрашеной холстины. «Не его ли одежкой разжился некогда Ярош?» — подумал Годимир.
— Прошу к нашему костру, тебя, благородный рыцарь, и твою спутницу, несомненно, панну высокого происхождения, и твоего слугу.
Лесной молодец скривился при слове «слуга», но смолчал.
Рыцарь поклонился иконоборцу, а Аделия сдержанно поблагодарила.
Когда все уселись у костра (вернее, не все — Озим отпускал подпруги коней и снимал уздечки, оставляя их в недоуздках, чтоб ничего не мешало пастись), Лукаш торжественно, будто на королевском обеде, указал на хлеб и лук:
— Если возжелаете разделить также и нашу скромную трапезу…
Глаза его при этом блеснули хитринкой, давая понять, что он уверен в отказе. Годимир не замедлил ему подыграть:
— Благодарю, святой отец, мы не так давно вкушали ниспосланные Господом дары. Запасы наши довольно скудны, но я считаю своим долгом разделить их с вами…
— Не откажусь, не откажусь, сын мой, — склонил голову иконоборец. — Господь велел делиться.
«Само собой, — закралась к рыцарю непрошеная мысль. — Делиться, конечно, нужно, но у одного взять нечего, а другого и обобрать можно как липку…»
Но как откажешь святому отцу? Хоть и еретической конфессии…
— Озим! — крикнул словинец. — Мешок где?
— Брату Отене отдай, — воистину королевским жестом отмахнулся Лукаш, а руки за мешком, щедро наполненным гнилушчанами по приказу Сыдора, протянул тот самый низкий и кривоногий монах, вознамерившийся удрать, бросив спутников на произвол судьбы.
Озим недовольно скривился, но послушно отдал припасы на верное разграбление.
— Как давно из Ошмян, отец Лукаш? — вежливо поинтересовался Годимир.