"Фантастика 2024-42". Компиляция. Книги 1-21

Ночные поэты, ночные поэты, Жрецы запоздалые вечного лета, Встречают вас горы, заснув до рассвета, И звездная россыпь приветствует вас. Ночные поэты, ночные поэты, Вы радугу видите звёздых дождей, Вы музыку слышите в звёздном клубленье, И жизни кипенье недвижных камней. Ночные поэты, ночные поэты, Лишь тени бесплотные — ваши портреты, Взлетают куплеты, что вами пропеты К зелёному глазу безумной луны…

— Это северная школа, — прокомментировал Анмист. — Любят они побаловаться с рифмой и размером, зато интонация… будто сразу всё пришло, как по наитию. Ну и туману любят напустить — такой уж у них стиль.

Следующим перед публикой появился ушастый седоватый здоровяк с широким, растягивающимся до ушей ртом.

Блажен дурак, из тех, кто верит, Что он на свете не один, А тот, кто меру жизни мерит, Давно отсёк его аршин Блажен, кто верит в постоянство Покоя, мира и добра, Лелеет хрупкое пространство От рока злого топора Но мудрость есть в непонимании Того, зачем мы родились. О бедах лучше быть в незнании, Пока они не начались.

— А это — столичный, — продолжал тихонько комментировать Анмист, — я его и раньше слышал, давно ещё. Матёрый малый… И при дворе его любят. На все руки мастер. Всё больше на заказ пишет, и эпиграммы, и посвящения, и оды, и в стиле старых поэтов, если попросят…

Гембре почему-то вдруг сильно захотелось сказать Анимисту, что он не услышал и не понял самого главного — не то КАК пишутся стихи, а то, ЗАЧЕМ они пишутся. Но она сдержалась. Тем более что в этот момент она краем глаза заметила странную красную фигурку, мелькнувшую поодаль между деревьев. Не ускользнула она и от внимания Анмиста. Молча переглянувшись, они осторожно двинулись в сторону густых кустов олеандра, где скрылось таинственное существо.

— Провалиться мне на этом месте, если это не тот самый попугай! — шептала Гембра, стараясь как можно тише ступать по опавшей листве.

— Провалиться и мне на этом же месте, если это действительно попугай. А вообще-то с такими словами надо поосторожней — помнишь, что он там, на площади, устроил?

Подойдя вплотную, они осторожно раздвинули ветки с крупными нежно розовыми цветами. Красное существо возилось на маленьком пятачке среди густых кустов. Движения его были совершенно непонятны и необъяснимы, но в результате из чего-то напоминающего полуосла-полуптицу образовывалось нечто человекоподобное. Существо деловито возилось, вылепливая само себя, и вот уже на широкие покатые плечи села приплюснутая ослоносая голова с пурпурными перьями вместо волос, хвост попугая окутал фигуру франтоватым плащом, из-под которого даже блеснула рукоятка короткого меча. Оперенье крыльев свернулось до пышных разукрашенных лентами рукавов, а птичьи ноги с копытами на каждом когте обернулись расшитыми золотым узором алыми сапожками.

— Мне кажется, он нас видит, но нарочно внимания не обращает, — едва слышно прошептала Гембра.

— Анмист мягко прикрыл ей рот рукой.

Красное существо на миг застыло, будто прислушиваясь. Затем широкий капюшон упал на его, с позволенья сказать, лицо и с довольным видом оглядев свою внешность, демон шагнул из кустов, направляясь прямо к самой галерее.

Гембра и Анмист, сохраняя почтительное расстояние, последовали за ним.

Тем временем перед публикой предстал известный своими каламбурами комический поэт. Придав лицу серьёзно-вдохновенное выражение, он воздел руку к небу и торжественно изрёк:

Да! Стихи — моя стихия, И легко пишу стихи я. Черту мне черти очертили, Червём черёмуху черня…

В публике уже послышались смешки, но продолжить стихотворцу не случилось. Рядом с ним будто из-под земли вырос тот самый красный… Он артистично закинул за плечо длинную полу своего плаща и картинно оправил капюшон.

Привет вам, рождённым из чрева людишкам, — разнёсся над садом его резкий стрекочущий голос. Привет, меж сторон коротающим век, Привет вам, над мёртвой природой царишкам, В круги повторений впряжённым навек! Вы тщитесь собрать естества половинки, В разорванном небе заштопать дыру, Спокойной утробы слепые картинки Менять не хотите на мира игру. Здесь я и не-я — половины Вселенной, А душу сжимают чужого тиски, И выбор вас давит плитой тяжеленной, Глотки единенья жестоко кратки. Слова и дела, и мотыги и троны — Лишь хрупкая штопка меж парных сторон, В единстве предвидите счастья бутоны, Но вновь пополам разрывается сон. Всё гуще плетенье земных рукоделий, Что с миром роднит позаброшенный дух Всё дальше блаженство звериных безделий, А память младенца — испорченный нюх. Теперь вы бежите вперёд, надрываясь, В надежде из рваного мира удрать, Как старую штопку, всё то, что распалось, К большим полюсам навсегда привязать Бегите, бегите, ловцы горизонта! Плетите и рвите — хватило бы сил! Вам грезится рай, но плетенья работу Оценит, кто вам горизонт очертил!

Небывалый поэт застыл на несколько мгновений, артистично вытянув вперёд красную пернато-волосатую руку с семью короткими когтистыми пальцами.

Никогда ещё под сводами галереи Длисарпа не стояла такая полная и гнетущая тишина. Безмолвные слушатели будто приросли к своим местам, а поэты в своём оцепенении сами стали подобны задним колоннам, среди которых они стояли.

Валпракс откинул капюшон и обвёл слушателей удовлетворённым взглядом своих огромных прозрачно-ореховых глаз. Затем он упал на корточки и, неуловимо изменив формы своего тела, стал похож на получеловека-полужабу. Одним прыжком перемахнув через головы публики, он плюхнулся на землю прямо перед стоящими поодаль Анмистом и Гемброй. В следующий миг его невообразимая голова оказалась прямо перед лицом Анмиста, который с немалым трудом сохранял невозмутимый вид, сжимая, однако, под плащом рукоятку меча.

— Ну как стишки? К какой школе ты их отнесёшь, ты, знаток форм и стилей? А впрочем, это совершенно неважно! Ты, я смотрю, тоже любишь поиграть. Что ж, давай поиграем! Только не думай, что тебе на самом деле дано устанавливать правила, — поразмысли над моими стишками. Да, кстати, тот, кого ты ждёшь, скоро появится. Жди — и дождёшься. Кто ищет, того найдут! Кто просит, тот допросится! Так что, дождёшься, дождёшься — точно тебе говорю! Я ж его приятель — уж я-то знаю! Вот тогда и поиграем! Все вместе! Хи-хи-хи… Увидимся ещё… Желаю всего покойного!

Игриво, с оттенком причудливого кокетства подмигнув Гембре, демон стремительно взвился в воздух, и через несколько мгновений дружно задравшие головы люди едва различали быстро удаляющуюся алую точку среди наползающих на небо густых осенних облаков.

— Пойдём отсюда, — сдавленным голосом сказал Анмист, впервые за время их знакомства беря Гембру за руку.

— Пойдём, — тихо ответила та, с неожиданной лёгкостью подавив внутреннее сопротивление.

Глава 23

Потерял, потерял, потерял!… Плющ, бесконечный плющ, вьющийся по голым острым камням… Вверх, вверх, скорее вверх! Холодный горный ветер студит виски, и прерывистое дыхание надрывает гортань. Но всё это — ничто перед лавиной тревоги и безысходной тоски. Найти! Найти, найти, найти! Главное, внимательно смотреть под ноги и не рассеять внимание, поддавшись однообразной игре жухлой травы и каменных разводов… Я найду, я должен найти! До крови закушенная губа, ветер, хлопающий длинными полами жёсткой чёрной одежды, и носки широких кожаных туфель, отчаянно пинающие равнодушные камни. Тревога и тоска. Тоска и отчаяние…

Этот сон много раз приходил к Сфагаму с самого детства. Последнее время он стал приходить чаще, как правило, под утро, когда при внезапном пробуждении детали видятся ярче и острее. Но они не помогали разгадать сон, и было что-то тягостное в этой многолетней неразгаданности. Словно кто-то много раз присылает одно и то же письмо на непонятном языке.

Ещё с малых лет Сфагам особенно белезненно относился к потерянным вещам, несоразмерно расстраиваясь и тревожась. И даже блестяще освоенные позднее приёмы успокоения духа не извели эту тревогу до конца, а лишь оттеснили её глубоко внутрь.