"Фантастика 2024-42". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Это никого не огорчило. Главное – успели закладку сделать к годовщине Октября. Правда, пришлось последнюю неделю в три смены работать, но профессор, похоже, проникся энтузиазмом комсомольцев и рвал жилы наравне со всеми.
Размером новое творение немецкого гения должно было стать, если считать по-старому, аршинами, двенадцать с тремя вершками, а если считать новомодными метрами, то примерно восемь с половиной в высоту и метров пять шириной, но этого, по уверениям профессора, должно было хватить, чтоб поднять несколько человек за атмосферу.
На
Когда смонтировали ребра жесткости, вокруг которых стали нарастать стены корабля, Ульрих Федорович лично установил двигатель, собственными руками проверил все, что можно проверить, и напоследок с тряпкой прошелся по нижней части корабля, стирая следы грязи и копоти.
Деготь, смотревший на него снизу, поинтересовался со скрытой иронией.
– Ну, теперь-то полетит?
Немного смутившись, профессор сказал:
– Зря вы улыбаетесь, Владимир Иванович… Великое дело должно быть чистым…
– Что ж тут великого? – спросил Федосей и тут же себя поправил: – Дело конечно, большое, но не Революция ведь…
– А вот именно что Революция, – чуть обиженно проворчал немец. – Вот на этом…
Он ласково похлопал свое изобретение по металлическому боку и тут же протер тряпкой.
– Вон на этом мы с вами освободим Человека от цепей тяготения и сделаем всемогущим! Мы на нем на Луну полетим, на Марс, к звездам…
– А как назовете?
Немец не понял и вопросительно посмотрел на Дегтя.
– Какое имя дадите своему аппарату? Должно же быть у него имя…
– Нужно ли? – подумав, спросил он. – Он все-таки первый…
– И что с того?
– Вы думаете, у первого человеческого корабля было имя?
Федосей тем же ласковым движением коснулся бока машины. Внешне в нем не было ничего от аэроплана, но все же это была машина для летания.
– Про корабль не скажу, а у самолета было… «Флайер-1», если память мне не изменяет.
– «Летун-1»? – уточнил профессор. Федосей кивнул.
– Емко и по существу…
Ульрих Федорович посмотрел на аппарат другими глазами. То, что стояло перед ним, и в самом деле уже принадлежало истории. Самое простое и емкое слово, отражающее самое главное в аппарате – «Летун», уже было занято. Не называть же его «Летуном-2»? До такого самоуничижения он еще не дошел. Может быть, тогда просто «Яйцо»? Смысл в этом есть. Все в этом мире из яйца… Нет. Нехорошо все же… Яйцо – это хрупкость, ненадежность…
Десяток секунд он шевелил губами, перебирая названия, но выражения удовольствия от удачной находки на профессорском лице не проступало.
– Как-то ничего не приходит в голову, – честно сказал он, помучившись. – Может быть, вы сами что-нибудь предложите?
– А что… И предложу! – решительно сказал Федосей, припомнив алую надпись по борту цеппелин-платформы. – Предложу! Что нам на прошлое оглядываться? Прошлое нам теперь не в помощь, а скорее как ядро на ноге, что
вперед двигаться мешает. Но есть человек, который на себе сейчас всю страну в будущее тащит. Из тьмы из косности, из безграмотности и бескультурья. Раз уж мы на этой красоте к звездам полетим, то пусть и название в будущее смотрит! Пусть зовется «Звездолет «Иосиф Сталин»!СССР. Москва
Март 1929 года
Опеку профессора Федосею неожиданно пришлось прекратить. Распоряжением руководства его отозвали из Свердловска в Москву, чтоб отчитаться перед товарищем Ягодой о состоянии дел на объекте.
Собственно, это даже не отчет был, а так… беседа.
Генрих Григорьевич внимательно слушал, изредка перебивая Малюкова вопросами по существу – настроения сотрудников, возможности аппарата, профессорские разговоры, не говорит ли профессор о себе, о своем прошлом.
Федосей, как мог, отвечал.
Ягода слушал молодого чекиста о нападении белобандитов во время испытательного полета и вдруг перебил, словно тот говорил о чем-то неважном.
– А что товарищ Малюков… Вот вы профессора знаете почти год… Так?
– Так, товарищ Ягода. Даже чуть больше.
Заместитель председателя поднялся из-за стола, жестом остановил попытавшегося подняться гостя, прошелся по кабинету.
– Не показалось вам что-нибудь странным в его поведении…
– Странным?
Ягода кивнул, не стараясь дополнительными вопросами облегчать положение Малюкова.
Федосей озадаченно посмотрел на него, незаметно вытерев о галифе вспотевшие ладони…
Он понимал, что от него чего-то ждут, но не понимал пока, чего именно. Что может быть странного в гении? Все там может быть странным. От привычки застывать в задумчивости, а потом соображать, где он, до умения из нескольких разрозненных фактов делать не просто верный вывод, а выдавать конструктивное решение… Только для гения это, вероятно, норма…
– Да нет… Нет. Иногда правда задумается о чем-то и потом смотрит так, словно не узнает…
Он вспомнил действительно странную вещь и со смущенной усмешкой сообщил:
– Крестится вот иногда по-православному…
Ягода промолчал и Федосей неуверенно продолжил:
– Только ведь это среди представителей умственного труда не редкость? Заработался человек и…
– Ну, ну, – приободрил его Ягода. – Интересно…
С минуту Федосей вспоминал еще что-нибудь примечательное, но…
Видя, как чекист старается припомнить что-то еще, зампред ОГПУ махнул рукой. Хоть других дел было по горло, хоть людей катастрофически не хватало, а профессора нужно было брать в разработку всерьез. К слишком серьезным вещам оказался допущен немец. Слишком большие надежды на него возлагались. Сам Генрих Григорьевич вполне мог представить себе человека без будущего, повидал таких, но вот человека без прошлого – нет. Было у профессора прошлое. Было. Существовало. Только вот куда оно подевалось?