"Фантастика 2024-45". Компиляция. Книги 1-19

Что понудило вас прийти на помощь русскому войску?

Ужели предсмертная просьба маленького домового?

Или страшная сила заклятий «Некрономикона»?

И можно ли понудить богов?

Или прав сказавший: «Пути Господни неисповедимы»?..

Аль-Хазред почувствовал неладное еще до атаки русских дружинников.

Колдун должен ощущать присутствие враждебной ему магической силы. Абдул Аль-Хазред был самым сильным колдуном Магриба еще несколько веков назад. И не спутать было безумному арабу нехорошее, гаденькое предчувствие плохого. Да, Аль-Хазред еще помнил, что на свете есть плохое, однако дать такую оценку мог только неприятному для себя.

Постоянное незримое присутствие Безымянного Бога, с которым араб сроднился, как с привычкой дышать или есть, нежданно исчезло. Аль-Хазред растерялся, как пес, сорвавшийся с поводка.

Пропал Итаква, высокомерно не попрощавшись.

Самое же страшное – впору сойти с ума, если бы это не произошло много времени тому назад, – залючалось в том, что Аль-Хазред больше не чувствовал той волны ярости и гнева, которая шла от утраченной страницы «Некрономикона».

Аль-Хазред знал, что ужасные заклинания, записанные им же самим на выделанной человеческой коже несколько веков назад, повели себя, получив материальное воплощение в буквах, подобно живым существам. Магическая страница могла возникнуть и пропасть, чернила, замешанные на крови, сливались в безобразное пятно или просто выцветали до невидимости, не дав читателю почесть написанное.

Нельзя было даже предположить, зачем страница «Некрономикона» оказалась на Руси, что она здесь делала и куда дальше путь держит. Одно стало ясно упорному даже в безумии арабу – в Путивле ее уже нет.

Закрыв глаза, Аль-Хазред взглянул в багровый мрак внутри себя и увидел, как проступили из темноты невысокие деревянные башни неведомого русского города. Решетка воротной башни была поднята, и в город втягивался небольшой купеческий караван.

– Как торговля? – расслышал Аль-Хазред вопрос одного из купцов, обращенный к городской страже.

– У нас в Римове рынки не пустуют, – донесся до араба и ответ стражника.

Теперь Абдул Аль-Хазред знал, где ему надо быть.

Он зажмурился еще крепче, стараясь разглядеть самые мелкие детали последней из телег каравана.

Затем он осторожно прикоснулся к грубому сукну, наброшенному на сваленные в телегу товары. Нашел свободное место. Сел в телегу.

Купец, правивший лошадью, оглянулся и сказал:

– Друже, не подашь кувшин. В горле пересохло!

– Держи!

Аль-Хазред взял кувшин, пододвинулся поближе к вознице.

Купец отпил из горлышка, крякнул и заметил, оглядываясь на потемневшие от времени покосившиеся деревянные заборы, скрывавшие дома горожан:

– Дрянь городишко! Не будет нам здесь удачи!

– Посмотрим, – усмехнулся своему Аль-Хазред.

Араб не удивлялся и переброске в пространстве через всю южную границу Руси, и отсутствию реакции у купцов на появление чужака буквально из ниоткуда.

Он так пожелал.

Единственным желанием, еще не исполненным для Аль-Хазреда, было владением полным текстом «Некрономикона».

В горячке битвы половцы не заметили исчезновения араба. Добавилась еще одна лошадь без всадника – так сколько их бегало уже по полю сечи?

Княгиня Ярославна алым навершием стрелы ворвалась в подбрюшье половецкого войска. Красный плащ, распятый по спине княгини попутным ветром, прижался в страхе к своей хозяйке. Алый шлем с позолоченным навершием блестел на выглянувшем солнце, безгласно созывая русских дружинников быть ближе к своей госпоже. И пока еще, до сближения с противником, острием вниз направлена булатная сабля арабской работы.

– Не позорь доспех, он для мужчины, не для бабы! – закричал Гзак на русском, погоняя своего коня навстречу княгине.

– Ты, что ли, мужчина? – раздался в ответ звонкий, совсем еще девичий голос.

Княгиня Ефросинья Ярославна почти незаметным движением руки снесла голову первому из врагов, неосторожно приблизившемуся к ней, приподнялась на стременах.

– Гзак! – глумливо сказала она на тюркском, чтобы понял любой из диких половцев. – Мне говорили, что ты хотел повидаться со мной! Я пришла, соломенноволосый! Где же ты? Почто ждать заставляешь?!

Русские дружинники громко расхохотались. Княгиня отметила про себя, что смеялись они не нарочито, а от души, значит, издевка удалась. Даже среди диких половцев мелькали здесь и там ухмылки, а уж бродники скалились во все зубы.

Гзак побелел от оскорбления. Его темные, как душа грешника, волосы ясно говорили каждому в степи о неполноценности происхождения, смешении кровей. Гзак выглядел как простой погонщик коней, а не как хан. Высокородный – так будь светловолос, словно на голове у тебя не шапка волос, а стог сена, и голубоглаз. Как счастливый жених Кончаковны – князь этого города Владимир Игоревич, чудом извернувшийся из расставленной Гзаком западни. Как сам Кончак.

– Зазорно мне с тобой говорить, – скривился Гзак, пытаясь сохранить лицо.

– Трус!

Короткое слово княгини пощечиной ударило половецкое войско.

Затих звон булата и стали. Перестали свистеть в воздухе стрелы.

Не дожидаясь приказа, русские и половцы разъезжались в противоположные стороны, освобождая место для поединка.

Так в бою смывается оскорбление – кровью.

Или же закрепляется навечно, вернее любой печати, привешенной на шнурах к грамоте.

Княжич Владимир тихо сидел, прислонившись спиной к зубцу стенной галереи-забрала. Он попытался впервые в жизни призвать помощь языческих богов. Православная церковь считала их бесами, посланными нечистым для искуса и пагубы некрепко верующих, и княжич с ужасом думал, не погубил ли он свою бессмертную душу.

Любой старик, окажись он поблизости, заметил бы на это ворчливо, что молодости свойственно сначала поступить бездумно, а только потом каяться. Более того, юноше может оказаться и невдомек, что деяние-то было от Бога, а вот покаяние – от лукавого.

– Для тебя, Любава… – прошептал княжич.

Он еще раз взглянул с высоты крепостной стены на закрывшие посад дымы пожаров, прислушался к неясному шуму битвы, доносившемуся от городских стен, и, вздохнув, начал собирать разбросанные под ногами книги.

Владимир, мучимый совестью, решил сегодня же сжечь всю колдовскую литературу, могущую принести зло людям. Правда, он успел сделать про себя и оговорку, что труды по алхимии к вредным книгам не относятся.

– Уходит наша вдовушка, – заметил дозорный с соседней башни, увидев, как княжич понурившись спускается по пристроенной с внутренней стороны стены лестнице вниз, к ее основанию.

– Отпела, птичка, – добавил другой. – А между прочим, сестра-то его сейчас, поди, кровь проливает!