"Фантастика 2024-54".Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
В стационаре Ксюша в самом деле почувствовала себя лучше. Приступы панического ужаса постепенно сошли на нет, она по-прежнему не переносила зеркальных отражений, но как-то осмысленно относясь к своему психическому повреждению. Не шарахалась, не кричала, но обходила стороной, скорее как страдающий избыточным весом, решительно воздерживающийся от мучного, чем приговоренный, бегущий от виселицы. В стационаре ее любили. Послушная, угловато-неловкая, ей нравилось помогать с уборкой, будто бы место ее насильственного содержания за семнадцать долгих лет и впрямь сделалось родным домом. Черноволосая, черноглазая – глубокие тени и длинные, печальные ресницы, – похожая на пленную турчанку, она была бы весьма хороша собой, если бы не легкая асимметрия лица. Отсутствие гармонии в чертах не делало Зеркальную Ксюшу безобразной, но и привлекательного оставалось мало. Зато ласковой услужливости во взгляде, точно в противовес природному изъяну, было не занимать. Ольга Лазаревна в
Но был один момент. Я вспомнил с большим опозданием, и вспомнил его исключительно из-за той, в чем-то роковой и поворотной ночи, когда пришли за Феноменом. Однажды к слову, без заднего умысла, а так, будто бы в порыве усталой откровенности Мао сказал мне. Сказал один на один, я просто случайно оказался рядом по несущественному вопросу, главный просматривал и подписывал в очередной раз истории болезней, рутинная скучная работа, он закрыл и отложил в сторону папку Ксюши Бережковой. Отложил и сказал:
– Чтобы я с ней делал, если бы не Мотя! – сказал так, будто бы иначе свет сошелся клином.
Потом он сильно смутился, а я удивился и не поверил, наверное, решил – он пошутил или оговорился. Конечно, Мотя общительный пациент, но никакой особенной дружбы между ним и Зеркальной Ксюшей вроде бы не было. Да и ни с кем не было, среди наших подопечных он выделялся преимущественным положением, с ним почтительно держался даже Бельведеров, а ведь N-ский карлик к самому Мао не проявлял должного уважения.
И вот. Маленький смешной пророк в фиолетовой шапчонке из ангоры, а за его правым плечом бледная женская фигура, уже показавшаяся мне задним числом и зловещей. Я не знал, что подумать. И вообще тогда многого не знал. Не догадывался. А вы? Как я сказал, судите сами. Если у вас хватит воображения, конечно.
Объявление войны внешне прошло обыденно малозаметно. Усилили бдительность и только. Но вот внутри! Внутри лично медбрата Коростоянова произошел… поворот, перелом, перегиб, – этого не выразить одним словом. Тем не менее, состояние, испытываемое мной, пожалуй, знакомо многим. Первое чувство было растерянность. Не потому, что я не представлял дальнейшие свои действия, тут нужна лишь голова на плечах, глядишь и придумается, чистая прерогатива разума, но речь шла именно о чувстве. Я растерялся от ощущения падения, выбитой из-под ноги привычной повседневной почвы, от сумрака неизвестности, который обещал сгуститься во тьму. И малодушно на мгновение пожалел, что залетные черти не побрали с собой Феномена. Вдруг бы все стало на свои места? Я внезапно оказался одинок среди людей, сам за себя, но этого было мало, чтоб уцелеть. Надо еще и за другого, но за другого не хотелось, да и за себя не хотелось нисколько. А сколько? Сколько потребуется. Тут торгуйся, не торгуйся! Зато я узнал – самое страшное это не внезапный конец мира и покоя, и не катастрофа в момент ее стихийного торжества. Самое страшное, это после. Когда ясно и отчетливо осознаешь: то, что было «до», уже не будет, и вопрос, сможешь ли ты выжить в сложившихся обстоятельствах? На войне, на пепелище, на голой земле. Потом настигает злость. Хочется возопить: какого, блин, ё-моё и в три этажа! Вопишь, как последний, и кулаком в стену. Но реальных путей всего два. Сбежать или отважиться. Что, в общем-то, одно и то же, к прежней жизни все равно вернуться нельзя. Дальше омерзение. Тошнота от бытия, умный поминает Сартра, который предупреждал, дурак – бога, который угрожал, а кара для обоих одинакова. Держи в себе, не сблюй на людях, им и без тебя плохо. Следующий шаг натуральное отупение. А пошло все…, адрес насколько хватит фантазии. И ничего никуда не уходит. Наконец, заключительный аккорд: что, так и буду сидеть? Пока меня, пока нас…, в зависимости от ситуации… не прибьют, не притопят, не придавят к ногтю.
Все стадии я преодолел девятибалльным штормовым накатом, будто выплеснул наружу цунами из помоев. Почувствовал себя чище и на другой планете, но лучше не стало. Наоборот, стало хуже, потому что нашло затмение обреченности. Раз уж так, раз никуда не денешься, зачем помышлять о будущем, если настоящее – точка прибытия и отталкивания одновременно. Необходимо было изобрести положительный предел, награду для храбреца или утешение для труса, или морковку для осла. Лидка. Если смогу вернуться с войны, то Лидка. Я, наверное, буду уже другой человек, давший отпор ворогам-завоевателям, и сам сделаюсь завоевателем. Женских сердец, точнее, единственного, нужного мне.
Мао, вероятно, уловил флюиды, исходившие от подчиненного медбрата и заражавшие пространство, определенное оградой стационару, велел отдохнуть денек, на службе ни-ни, не появляться. А как же…? Как-нибудь выкрутимся. В крайнем случае, я или Оля заступим на дежурство, не переломимся, да и М.В.Д. не останется в стороне, со стариком еще выйдут проблемы, горячий старик, как бы ни натворил «штрафных» глупостей.
Возьмется за свою берданку, старое охотничье ружьишко, еще пристрелит кого-нибудь, тем более из-за Феномена. Вполне! Вспомнит боевое прошлое в настоящие волчьи времена. Вы, Феля, его не науськивайте. С чего вы взяли, Марксэн Аверьянович? И впрямь, с чего? На Мао переложить хомут еще туда-сюда, но на дядю Славу… Я в своем уме. Даже тогда был.Мне оставалось одно. Вернуться в свою конуру, лечь на продавленную койку, и думать, думать. Ну, разве хлебнуть пивка для рывка мысли, и успокоения сердечного. Мао поутру выдал мне квартальную: чтобы ему днем раньше, не пришлось бы позориться с «Буратино», и было бы чем ответить заморскому фату Джеку Дэниелсу. Правда, я прозревал – премия уделена мне вне очереди, что опять же не добавило настроения, но внушило тревогу – Мао ждет от меня. Чего? Кота в мешке. Повезет, если породистого.
Узнать о мумии тролля, о «мертвом» Николае Ивановиче. Легко сказать! А чего проще? Видно, пиво наставило меня на правильную стезю. Мне же не подробности биографии нужны. Где, когда и с кем, и в какой позиции. Все остальное выдаст тот же старлей Кривошапка. За бутылку, и вовсе без Джека Дэниелса обойдемся. Одной «пшеничной» местного разлива. Перспектива распития с буйным «игуменом» мне отнюдь не доставила удовольствия, а кто обещал, что будет малиново-сладко? Толченного стекла в глотку!
Тем же вечером я потащился на гуляй-поле. Часов этак около восьми. Чтоб Кривошапка уже успел вернуться, но еще не успел набраться. И был бы особенно рад подношению. Обставить свой визит великих трудов не потребовало. Слухи, вездесущие, точно акции МММ, скорее всего, уже добрались до любознательного правового хранителя, ну а я, в частном порядке: вам же проще, товарищ старший лейтенант, без лишней бумажной возни, приглядите одним глазком, ну, форменное безобразие, открыто внаглую, алкаши проклятые. И сразу буль-буль-буль, сто грамм. Как-то так и случилось.
– А-а-а, Фелька! – это он говорил мне спустя каких-то два часа, – Бляди, бляди все! И жена, и мать ее, сука!
Кривошапка заплакал. Я заплакал тоже. Почему нет? За компанию и жид удавился. Мне захотелось, взял и пустил слезу, кому мешает? Вдобавок я был пьян изрядно. Если бы не фельдшерская практика в ашхабадском госпитале, то и в драбадан. Но опыт не подвел. Тем более, после водки пили разбавленный спирт. А, ну ее! Старлей расщедрился, достал народный оброк, на треть пустая бутыль «рояля», как обзывали в Бурьяновске заграничный девяностошестипроцентный. Воды в кране было навалом, в тот день не отключали, чтоб не бегать туда-сюда, Кривошапка сразу набрал в раковине полное пластиковое ведерко, по моему подозрению – бывшее мусорное. Оттуда черпали пол-литровой походной кружкой, два к одному, смешать, но не взбалтывать, для осадка заедая по ходу дела китайской тушенкой. Мне, как гостю, полагалась алюминиевая гнутая вилка, старлей вкушал консервированный продукт прямо с ножа – настоящей, отобранной у кого-то по случаю «финки». Порезал язык, и заплакал еще горше. А я сообразил, пришло время спросить о своем интересе.
Ответ вышел для меня неожиданным.
– От этого хмыря держись подальше, – Кривошапка даже частично протрезвел. – Пидор залетный, из Москвы. Благотворитель! А сам под Пензой срок мотал на строгом.
– Вор в законе? – подбавил я огоньку, очень уж сочеталось с мумией тролля. Как я раньше не сообразил? Точно в чернушном кино, и пробы проходить не надо. Тюрягой за версту.
– Кой там, в законе! – бедняга «игумен» чистосердечно изумился. – Ворюга, бля! Тырил миллионами стройматериалы, еще под Гришиным, шестерка, молодой, да ранний, загремел на полную катушку. Откуда знаю? Все знают – спросил, где надо. Чего он у нас забыл? Фу-ты-ну-ты, сучок, напылил своими телегами, говнюк такой. Нужно было ему пальнуть по колесам, кто тут власть? Я власть! Говорят, Ельцин его выпустил, как жертву репрессий, – с обидой констатировал старлей и непонятно к чему добавил с пьяной злостью: – Ельцин – мандула! Вот получу «кресты» на погоны, всех у…бу на хер!
Пока Кривошапка забористо и наивно вслух мечтал о будущем капитанском чине, я пытался собрать расползающиеся мысли. Николай Иванович Ваворок, бывший зек, хищения в особо крупных, у деляг Мутного Времени в чести, а сам-то кто? Коммерсант, урка или еще чего похуже? Спрашивать у старлея выходило бесполезным, я это понял. О текущих делах мумии тролля он явно осведомлен не был, хотя и любопытствовал, но не сверх меры – чего он у нас забыл? Чего забыл, я не стал говорить тоже. Потому, нельзя было предугадать наперед, правую или доходную сторону займет Кривошапка, случись ему выбирать. Распитая совместно бутылка ничего не значила, назавтра буйный «игумен» вполне мог вообще меня не узнать и безучастно пройти мимо. А тут взаправдашний капиталист, подобных ему в Бурьяновске отродясь не видывали. Деньги страшная сила, никакой красоте за ними не угнаться, тем более моральному облику рядового милицейского офицеришки против не устоять. У Кривошапки свой интерес, глядишь, пидор и говнюк превратится в многоуважаемого Николая Ивановича. Еще по шапке даст, если кто назовет иначе – такой вот каламбур.