"Фантастика 2024-6". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Я шел, стараясь производить как можно меньше шума, пока не расслышал отголоски разговора, отдающиеся от стен. Из-за многократного отражения звука разобрать слова было нельзя, но тона объяснения явно были повышенные. На каждое тоненько-заискивающее «тю-тю-тю-тю-тю» моего спутника в ответ доносилось мрачное, краткое «бу-бу-бу» его невидимого отсюда собеседника.
Реплики сменяли друг друга все чаще — очевидно, в ход пошли самые крайние средства убеждения. Наконец разговор оборвался на решительно отрицающем «бубу!» долгой, долгой паузой…
Которую пресек глухой удар и пол укрик-полухрип. Нехороший такой, многозначительный, весьма смахивающий на последний.
Проклиная решение
Инсургент был жив-живехонек и невредим, по крайней мере, на первый взгляд. Чего никак нельзя было сказать о втором гноме, который неподвижно лежал лицом вниз с торчащим из затылка острым стальным жалом. Оказывается, у моего попутчика имелось-таки оружие помимо мелкого хозяйственного ножичка — до поры до времени спрятанный в бесчисленных одежках то ли топорик, то ли кайло, который малолетний заговорщик отнюдь не стремился обнаружить в моем присутствии.
Предосторожность законная, но заставляет слегка иначе смотреть на того, кто делит со мной путь и ночлег. Неизвестно, какие еще сюрпризы найдутся у него в запасе на крайний случай. Может, и страх перед магией, старательно демонстрируемый гномом, окажется не столь велик…
— Он отказался уйти и пригрозил обернуться, — пояснил инсургент извиняющимся тоном, чуть ли не со слезами в голосе. — Иначе было нельзя…
Сразу видно — мал еще, не привык убивать. Чужая смерть не требует оправдания. Особенно когда уже все сделано, и ничего не поправишь. Причем сделано так ловко, что даже рудничная лампа с капризным огоньком в медной сетке не опрокинулась — вон как ровно стоит.
— Ты клевец свой прибери, да карманы ему обшарь, — ободрил я незадачливого, но подающего надежды убийцу.
Тот послушно выдернул острие из затылка трупа, обтер его о войлок нижнего пончо… и, чем-то щелкнув, снял железку с рукоятки. Сунул в поясную обойму рядом с полудюжиной других на любой случай, а рукоятку привесил рядом. Необычная конструкция, и сразу стало ясно, отчего раньше я не смог ее приметить — сейчас, когда части порознь, не враз догадаешься об их назначении.
Обирать мертвеца гном не торопился. Побаивался, что ли — хотя теперь-то уж чего бояться? Разве что…
— Ты чего там о псалмах говорил? Самое время для них, — в мои планы не входило пугать его еще больше, но тут лучше перестраховаться, чем дотянуть до реальных страхов. — Первый мертвец часто встает неупокоенным.
— Это не первый… — инсургент уставился на меня поверх пыльных очковых линз отчаянно виноватыми глазами. — И не последний! Меня никто не должен видеть, только слышать можно… Второй гейс такой!
Только истерики мне тут не хватало! Несообразность оправданий гнома заставила меня выпалить без всякой задней мысли:
— Что, и меня тишком прирежешь, как буду не нужен?
Неожиданно малолетний устранитель всех свидетелей своего внезаконного существования успокоился и расслабился.
— Ты не в счет! — махнул он на меня рукой в драной перчатке без пальцев. — Гейс касается только Любимых детей Матери. А вы, люди, тут вообще ни при чем, сами по себе…
Спасибо и на том, хотя попахивает от такого подхода каким-то смутно ощутимым высокомерием. Не похожим на эльфийское, но тем не менее весьма явно читаемым в таком вот обособлении рода человеческого. Да и себя подгорный народ титулованием не обидел — в Любимые дети самовольно возвел.
Хотя, может, и не так уж самовольно. Если верить преданиям, то, удалившись от мира, Мать скрывается в жарких
глубинах Подгорья. Таким образом, гномы на самом деле оказываются ближе прочих к Первофениксу если не духовно, то территориально. А то и взаправду, единственные из всех разумных рас, поддерживают общение хоть с одним из Породителей…Эти неожиданные соображения отвлекли меня от происходящего. Меж тем инсургент, вняв моему совету, вполголоса читал над мертвецом какую-то из местных молитв, пестревшую упоминаниями Каменной Птицы, внучки ее Заабе Мудрой и еще целой орды загробных мамушек и нянюшек. Все они, по идее, должны были обеспечить покойному столь раздольную потузавесную жизнь, что у того не могло появиться даже мысли о неурочном возвращении в сей бренный мир.
Некоторые из обещанных благ ожидались столь специфического свойства, что вогнали бы в краску даже ГранМадам всея борделей моего родного Анарисса. Другие, напротив, отдавали такой дремучей невинностью, что могли соблазнить только младенца или окончательно впавшего в детство маразматика. Закончилось все, правда, на редкость реалистичным пожеланием не изведать любви хозяйки старшей луны. Называть отродье ненавистных эльфов Лунной Богиней у гнома, понятное дело, язык не повернулся.
Что ж, ему простительно. Сам же я почтил Лунную полным окольным титулованием и сложил охранительный знак из пальцев, едва услышав, как ее поминают. На чем и закончилась отходная служба по дневному сторожу.
Обобрать его карманы инсургент так и не сподобился, в итоге этим пришлось заняться мне самому. Почтенный труд мародера принес неплохую добычу, начиная с давно желанной фляжки для шнапса и заканчивая тем же мелким хозяйственным ножиком. Кроме них, обнаружился бумажник с парой тисненых кожаных банкнот и резной костяной мелочью, а также пухлая расчетная книжка в переплете бурого сафьяна. Ну, при сложившемся раскладе мне это низачем, только лишняя улика к подвисельному делу…
Что интересно, оружия при этом стороже, смотрителе, или кем он там был при жизни, не оказалось. Даже столь несерьезного, как то, которое послужило причиной его гибели. Разборный топор-кайло-мотыга и демоны знают, что еще, у моего попутчика оказался настоящим сюрпризом — не знаю, как и назвать подобную диковинку.
— Бергбейль это, — отозвался на озвученный вопрос малолетний владелец инструмента. — Малый универсальный, без долота. Зато курить его удобнее, рукоять-чубук не такая длинная, как у большого.
Это еще и курят… Воистину гномы созданы для непечатных выражений — при каждом новом знакомстве с порождениями их изворотливого ума хочется выдемониться если не со злости, то от изумления. Все наособицу выделано и приспособлено к своей цели так, что только диву даешься.
Увы, такая обстоятельность имела и оборотную сторону. Ни верхнее замшевое пончо, судя по всему, зажиточного покойника, ни теплые войлочные накидки под ним мне не подошли. Скроенные по росту владельца, человеку они не доходили даже до пояса, так что придется и впредь обходиться брезентовыми самоделками из чехла моего флайбота. Но бросить столь качественные вещи не позволила элементарная жадность, так что одежда заняла место в свертке с принадлежностями для ночевки.
Закончив с выморочным барахлом, я выпрямился, машинально отряхивая руки, и попытался расшевелить спутника, так и застывшего у дальней стены после всех отходных ритуалов.
— Ну что, пошли, что ли! Теперь-то путь свободен?
Ответ гнома поразил своим оптимизмом:
— Свободен, только… Там будет трудно идти. Мы с братом раз полезли, но забоялись и с полдороги повернули обратно, — краска на физиономии, покрытой бархатной шерсткой, проступить не могла, но выражение лица у него было самое смущенное.