"Фантастика 2024-76". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Они узнают его?..
— Они говорят?..
— А разве они могут?..
— А как же река Забвения?..
Изумлению злосчастных искателей Граупнера, позабывших под бесконечное перечисление дел сурового громовержца свою беду, не было предела.
Но больше всех поражен — причем, в самое сердце — был Олаф.
Его идеал, его идол, его божество, бесстрашный рубака, бесшабашный задира и бестрепетный храбрец, оказался тайным покровителем каких-то земляных червей, позорящих имя настоящего отряга?!..
— Мьёлнир?.. Это правда?.. Они и вправду?.. Ты взаправду?.. — только и смог потеряно, жалко выговаривать он, не в силах даже начать формулировать
— Да, — гордо распрямился и кивнул сын Рагнарока.
— Мьёлнир… Но это же… они же… они же простые крестьяне!!!..
— А ты — простой дурак!!! — неожиданно рявкнул бог, и сын конунга отшатнулся, споткнулся и хлопнулся задом на обломок кирпича.
Лукоморцы и маг с трудом оторвали глаза от подошедших почти вплотную, но не касающихся зловеще поблескивающих черных прутьев призраков, окинули взглядом ставший им тюрьмой мертвый город, и ахнули.
Со всех сторон, насколько хватало глаз, к месту их заключения устремлялись безучастные ранее обитатели Хела.
— Их тысячи… сотни тысяч… — с благоговением прошептала Серафима. — Или даже миллион…
А голоса из-за решетки тем временем становились все громче и громче, бестелесная масса увеличивалась, росла, напирала…
— Не приближайтесь к решеткам! — вскочил, оборвав было робко умолкших призраков, бог, но через секунду шорох потусторонних голосов, то усиливавшийся, то затихающий, как шум набегающей на берег волны, всколыхнулся.
— …не волнуйся, Мьёлнир…
— …это всего лишь пустота…
— …как пуста комната…
— …или кувшин…
— …или голова…
— …а пустоту в горшке ли…
— …в комнате ли…
— …и даже в голове…
— …всегда можно заполнить…
— Но как?!..
— …просто…
— …просто…
— …просто…
— …просто…
Колышущаяся стена призрачных тел вдруг дрогнула, подалась вперед, и, один за другим, тени давно забытых земледельцев, тех, кого надменные работники меча и топора считали немногим выше кротов и жужелиц, с кроткими улыбками на усталых лицах объяли злобно поблескивающие им навстречу осколки вечной пустоты.
— Нет!!! Не делайте этого!!! Не надо!!! Не надо!!! Прошу!!!..
— …Мьёлнир…
— …пустяки…
— …ты помог нам…
— …а теперь мы можем помочь тебе…
— …это — наша благодарность…
— …наше спасибо…
— …ведь больше мы ничего не можем для тебя сделать…
— …а ты живи…
— …помогай нашим детям…
— …и внукам…
— …и правнукам…
— …им ведь так нужен дождь в засуху…
— …и снег в морозы…
— …и кто-то, кто смотрит на тебя сверху…
— …и кому не всё равно, сожрет ли твои посевы саранча…
— …прощай, Мьёлнир…
— …прощай…
— …прощай…
— …прощай…
Словно объятый безумием, как раненый лев, Мьёлнир рычал и метался вдоль прутьев клетки, будто желая одной силой воли и мысли разорвать их, схватить тех, ради которых он жил, остановить, уберечь, спасти, но, каждый раз, когда руки его приближались к зловеще сияющим мраком и смертью решеткам, что-то останавливало его, и он, отпрянув, кидался к противоположной стенке, и всё начиналось сначала.
Тихо шелестя слова благодарности и прощания, безымянные тени безвестных людей десятками, сотнями и тысячами безмятежно уходили в сочную тьму, словно в открытые двери, исчезая, улетучиваясь, растворяясь там навсегда, и злобно щерящаяся ядовитым блеском пустота медленно тускнела, меркла и бледнела…
Под конец громовержец уже не бросался от решетки к решетке, но неподвижно стоял посредине, провожая дрожащим невидящим взглядом уходящие в холодное небытие души тех, кто любил его, и кого любил он.
Десятки…
Сотни…
Тысячи незаметных людей, для которых он был единственным небесным защитником и радетелем …
Десятки тысяч людей, ради которых он жил, и ради которых должен остаться жить.
Сотни тысяч таких разных и таких одинаковых в своем порыве душ с последней улыбкой своему богу навечно вошли в зияющую пустоту, по доброй воле оставив после себя лишь короткую вспышку да память…
И Гуннингап сдался.
Потерявшие блеск и ауру опасного зла решетки вдруг покачнулись, как травинки на ветру, стали на мгновение беглой серой тенью… и пропали.
Окруженные со всех сторон изрядно поредевшим сонмом призраков, неподвижно стояли люди и бог.
— Спасибо… — первым нашел слова — единственное слово, которое он мог сейчас сказать, не опошлив, не приземлив, не спугнув всё прекрасное величие момента, Мьёлнир. — Спасибо… Спасибо… Спасибо…
Протянув руку, словно для рукопожатия, сделал он шаг вперед, и остановился напротив бесцветной колышущейся под неосязаемым ветром толпы теней.
— Спасибо… — хрипло повторил он и мазнул утыканным заклепками наручем по глазам, царапая покрытые копотью Мусспельсхайма щеки. — Клянусь… Я… сделаю всё, что в моих силах… чтобы надрать задницу этому ублюдку Падрэгу и его сброду… И я обещаю… что буду заботиться и беречь ваших детей и внуков… как берег вас.
— …удачи тебе, Мьёлнир…
— …успехов…
— …пусть у тебя всё получится…
— …добрые боги да пребудут с тобой…
— …да поможет тебе Провидение…
Шепча неслышно прощальные слова и благословения, души стали поворачиваться, чтобы уйти.
С почти невыносимым стыдом чувствуя себя какой-нибудь снарядо-стрело-ядронепробиваемой бронированной леди, последней бессердечной неотесанной чуркой, пьяной обезьяной в музее фарфора, Серафима залезла на обломок фундамента, привстала на цыпочки и прошептала на ухо погруженному в какой-то свой, теплый и далекий отсюда мир, богу: