"Фантастика 2024-83". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
Замечу, что торговлю зерном с Китаем эта статистика не учитывала вовсе. Восточное направление все еще продолжало считаться третьестепенным, а объемы туда поставок — не заслуживающими внимания. Хотя я, по понятным причинам, так не считал. Но и шум поднимать не спешил. Во-первых, хлеб вывозился в Китай из Сибири, вовсе не ведающей о таком понятии, как голод. Во-вторых, привлечение излишнего внимания к русско-китайским торговым связям неминуемо повлекло бы за собой создание бесчисленных комиссий дабы «привести в соответствие и упорядочить». А, к сожалению, у нас, любое активное участие в чем-либо государства ни к чему хорошему привести не могло.
Выкупные платежи и подати крестьяне обязаны были платить осенью, сразу после сбора урожая.
И, главное, всех кроме крестьян такое положение устраивало. Особенно крупных хлебных спекулянтов. Потому как наше русское зерно, честно говоря, было не особенно высокого качества. Мелкое, с низкими показателями какой-то там клейковины, и зачастую — сильно засоренное, извините за тавтологию, семенами сорняков. Европейский потребитель и вовсе отказался бы от русских поставок, если бы американцы в состоянии были бы давать на свою высококачественную муку столь же низкую цену, как наши торгаши на русское зерно.
В общем, по моему глубокому убеждению, многострадальное мое Отечество вполне могло и вовсе обойтись без экспорта продуктов питания. Тем более что вырученная на голодных смертях податного сословия валюта тратилась там же за границей, и на всякую ерунду вроде казино в Монте-Карло или кутежи в Париже. То есть никакой пользы экономике России не приносили.
Сразу скажу — идей было много. От совершенно драконовских, до излишне либеральных. Спорили долго, и в итоге пришли к выводу, что одним законом, одним царским Манифестом, дело не решить. Проблема требовала комплексного подхода. И тогда я предложил создать так называемую — естественную монополию.
И исходил я вот из каких соображений: Я всерьез полагал, что ключевым вопросом в хлебной теме был экспорт зерна или муки. Внутренний рынок совершенно не устраивал крупных спекулянтов хотя бы уже в силу относительной слабости рубля, как валюты. Нет, наши золотые монеты с удовольствием принимали в европейских столицах. Но вывоз золота у нас был существенно ограничен. Суммы, превышающие десять тысяч золотом, пропускались таможнями только по документально оформленному разрешению министра финансов или лично Государя. А помещикам, привыкшим отдыхать в Баден-Бадене, требовалась конвертируемая валюта.
Конечно, можно было поступить в стиле Николая Первого. Просто объявить государственную монополию на экспорт продуктов питания. Только чего бы мы этим добились? Новый всплеск коррупции?! Дополнительные расходы на организацию нового министерства? И что происходило бы на рынках, пока мы были бы заняты преобразованиями? Где гарантия, что европейские потребители стали бы ждать, пока новая система у нас переболеет «детскими» болезнями и Империя сможет, наконец, гарантировать поставки по контрактам?
Николай же, как и я, считал, что страна и вовсе может обойтись без хлебного экспорта. Данные статистики недвусмысленно демонстрировали отсутствие каких-либо излишков. Специальная комиссия отмечала, что урожайность земель коренных губерний низка, а потребление хлеба и мяса на податную душу не дотягивает до самых нижних пределов в сравнении даже с самыми бедными странами Европы. Все что вырастало на полях России, Россия же способна была употребить.
Тем не менее, я не считал нужным полностью прекращать торговлю хлебом. Уменьшить объемы — да. Совсем уйти, замкнуться в пределах Державы — нет, ни в коем случае! Потому что урожайность можно повысить, если наладить производство дешевых удобрений и вывести новые сорта пшеницы и ржи. В Отечестве все еще существовали огромные никак не используемые территории на юге и востоке. В Степном крае и Сибири. Приобщение этих гигантских пространств к землям сельскохозяйственного
оборота могло дать миллионы пудов зерна. Нужна была единая программа развития и деньги. И если с первым решить было не особенно сложно. Благо не оскудела земля наша светлыми головами. А вот с финансами у нас было плохо. Бюджет страны вырос с шестьдесят девятого года в три с половиной раза, и два последних года исполнялся с небольшим профицитом. Однако, выделить дополнительные средства на новый, более чем финансовоемкий проект означало влезть в новые долги.Создание полугосударственной — когда Империи принадлежал бы контрольный пакет акций, а остальные доли свободно продавались бы на рынке — корпорации, обладающей монопольным правом экспорта зерновых, разом решало все наши беды. На собранные от частичной приватизации средства можно было и организовать переселение крестьян на целинные земли, и создать опытные селекционные станции, выстроить сеть элеваторов и амбаров, выучить целую армию агрономов и заказать на отечественных заводах современную технику…
В теории все это смотрелось исключительно привлекательно. А на практике — требовало провести целый ряд кардинальных реформ. Начиная с отмены выкупных платежей и перехода на новую систему налогообложения, до изменений в Уголовные Уложения Империи и смены приоритетов в таможенной политике. А еще нужно было совершить настоящий переворот в умах образованной части населения страны. Убедить, что занятие торговлей и производством — это труд вполне достойный и, больше того — полезный для Державы. Что недобросовестные, компрометирующие все сословие, дельцы рано или поздно будут наказаны по Закону. И наоборот — те из негоциантов, кто ведет дела честно — люди достойные, государством и Государем уважаемые и поддерживаемые.
Понимаете теперь к чему тут мельница, построенная несчастным Фейгиным и доставшаяся прямо-таки каноническому купчине-крохобору Овсянникову? Она, согласно нашему замыслу, должна была позволить сыграть гамбит. Стать той самой фигурой, которую жертвуют, дабы заполучить игровое преимущество. В данном случае, на волне тщательно организованного общественного возмущения, Государь должен был пойти навстречу народным чаяниям и обнародовать Манифест о введении в Державе целого пакета новых давно готовых реформ, так или иначе затрагивающих хлебную тему. Это была самая очевидная и главная цель операции. Так сказать — основной слой. Конечно же, были и другие…
Однако было чрезвычайно важно, дабы момент «жертвоприношения» наступил именно в нужное время, и случился непременно «благодаря» преступному умыслу самого хлебного короля. Степану Тарасовичу, устами одного из его же приказчиков, внушили мысль, что идеальной развязкой в этом затянувшемся противостоянии с Кокоревым, стал бы какой-нибудь несчастный случай, в результате которого мельница прекратила бы существование. И уж совсем будет хорошо, если перед катастрофой предприятие будет еще и застраховано. Тогда и много о себе возомнивший москвич останется с носом, и мошне Овсянникова прибыток выйдет. А чтоб не полагаться на случай или Божий промысел, и, тем более, не брать на душу грех смертоубийства — на мельнице постоянно проживали работники с семьями — страховой случай только выглядеть должен был несчастным. На мельнице затеяли ремонт паровой машины, из противопожарных емкостей слили воду, хлеб из амбаров тайно переместили, а людей перевели на работы в другие места.
Конечно, едрешкин корень. В нашей большой деревне эти приготовления, как бы Овсянников не старался, ни для кого тайной не были. И нужно было иметь невероятную веру в силу взяток и личного влияния, чтоб надеяться на то, что рукотворный пожар сойдет с рук.
Тем не менее, забегая вперед, скажу: мельница сгорела. Степан Тарасович имел наглость в тот же день явиться в интендантское управление военного округа и заявить, что готов и впредь выполнять взятые обязательства по поставкам муки, только не с этой мельницы, а с других. В силу постигшего его несчастья, так сказать.