"Фантастика 2024-83". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
Еще двадцатого сентября японская канонерская лодка «Унъё», под командованием Иноуэ Ёсики, вошла в прибрежные воды острова Канхвадо. Естественно, без разрешения корейской стороны. Учитывая, что остров располагается в непосредственной близости от Сеула, корейской столицы, и уже служил местом ожесточенных столкновений между войсками корейских и иностранных сил, разрешение японцами вряд ли было бы получено.
В шестьдесят шестом Канчвадо был на некоторое время занят солдатами французской экспедиции, а в семьдесят первом — американцами. И каждый раз попытки создать плацдарм для атаки столицы воспринимались корейцами очень болезненно.
Официально, этот японский корабль был направлен
Двадцатого сентября судно подошло к южной части острова. Капитан лодки отправил на шлюпках два десятка матросов «для пополнения запасов питьевой воды» к форту Чхочжиджин. Но, когда шлюпки приблизились к укреплению, корейская артиллерия открыла огонь, к счастью для японцев, оказавшийся неэффективным. Канонерка от обстрела не пострадала, однако ответила огнем, и уничтожила корейскую батарею. После этого капитан Иноуэ высадил десант на другом острове — Ёнджондо. Расположенное там поселение было полностью уничтожено, более трех десятков местных жителей было убито, шестнадцать человек взято в плен. Кроме того, были захвачены пушки расположенных на острове батарей.
Спустя неделю «Унъё» невредимой вернулась в Нагасаки. Восточный дракон впервые показал зубки, но Великим державам было плевать. Все помыслы ведущих мировых игроков в ту осень было приковано к Центральной Европе, где Германия предприняла последнее, перед зимним затишьем, наступление на севере Франции. В сражениях октября участвовало более полумиллиона солдат с обеих сторон, и рекордное для всей военной истории количество пушек. Мир замер в ожидании развязки этой драмы.
§ 6.9. Зимние экзамены
Петр Александрович Черевин получил образование в «Школе гвардейских прапорщиков и кавалерийских офицеров», из которой был выпущен в первой декаде июня пятьдесят пятого. Так что успел, сразу по прибытию в армию, поучаствовать в завершающих сражениях Крымской войны. А так как службу он начал в элитном лейб-гвардии Кавалергардском полку, где хочешь — не хочешь, а обзаведешься знакомствами с потомками известных фамилий, то и дальнейшая его карьера, была, можно сказать, предопределена.
Восемь лет спустя, двадцати шестилетний Черевин, уже в чине майора, уже воевал на Кавказе, командуя первым батальоном Севастопольского полка. И считался одним из специалистов по контр партизанским действиям. Ну и отъявленным сорвиголовой.
Что не означало отсутствия у бравого офицера здравого смысла. Война на Кавказе приближалась к концу, и деятельному человеку следовало заранее приготовить себе следующее место службы. Благо, имея в хороших знакомцах генерал-губернатора мятежного Виленского края Михаила Николаевича Муравьева, это было не сложно. Тем более, что в охваченном волнениями регионе тоже были свои «партизаны».
Не удивительно, что жесткий, местами даже — жестокий, Муравьев высоко оценил заслуги Черевина. Поначалу Петра Александровича назначили чиновником для особых поручений, а потом и заместителем генерал-губернатора по гражданской части. По большому счету, Черевин стал при Муравьеве кем-то вроде «начальника штаба по гражданской части», как шутил сам Петр. И конечно, не простаивали без дела и иные его навыки. При подавлении восстания поляков на северо-западе, молодой офицер подтвердил репутацию отважного, инициативного и умного офицера.
Тем не менее, пребывая как бы в тени своего именитого покровителя, на Черевина распространялось и отношение к нему со стороны противников жестокого Муравьева. Не смотря на заслуги,
ни чинов ни наград за «виленские дела» подполковник не получил.В шестьдесят четвертом покровителя Черевина уволили от должности, и он сам поспешил оставить пост. И до шестьдесят шестого года Дмитрий Александрович что называется «состоял по Военному министерству». То есть, был в кадровом резерве.
Все изменилось, когда Каракозову пришло в голову совершить покушение на императора Александра Второго. Пули прошли мимо, злодей был схвачен, и была немедленно организованна Следственная комиссия, которую возглавил Михаил Николаевич Муравьев. Естественно, в состав комиссии немедленно был включен Петр Черевин в качестве секретаря.
«Секретарь» лично принимал участие в арестах членов кружка Худякова-Ишутина, активно участвовал в допросах. Усердие и внимание к деталям полковника Черевина не прошли мимо внимания государя, и уже в следующем году Петр Александрович получил звание флигель-адъютанта Свиты его императорского величества. А в шестьдесят девятом, уже Николай назначил полковника Черевина командиром новообразованного Собственного ЕИВ конвоя. Теперь Петру Александровичу подчинялись все четыре казачьих эскадрона, и он отвечал за безопасность первых лиц государства.
— Почему вы так со мной поступаете, Герман Густавович? — поинтересовался полковник. — Чем я вас прогневил?
Я, при всем уважении к выдающемуся офицеру, был несколько не в настроении играть в угадайку. Полковник поймал меня буквально в дверях зала Совета Министров, в котором с минуты на минуту должно было начаться заседание посвященное образованию в империи. Доклад готовили несколько специалистов министерства образования, и выводы, которые они сделали, хоть и не выглядели совсем уж ужасающе, тем не менее, заставляли задуматься.
— Что не так, дражайший Петр Александрович? — протягивая руку для приветствия, улыбнулся я. — Чем я опять провинился?
— Осмелюсь спросить, ваше высокопревосходительство, — пожимая руку, поинтересовался Черевин. — Револьвер? Вы его все так же всюду с собой носите?
— Обычно, да, — дернул я плечом. — Вы же знаете: я вполне им управляюсь, чтоб не выстрелить ненароком.
— Так я и не об этом, Герман Густавович. Мне докладывали, о том, как вы гвардейских офицеров оконфузили своей призовой стрельбой. Однако же, ваше сиятельство. Побойтесь Бога! Зачем же к охраняемым особам с оружием-то? И в Зимний, и в Мраморный, и в Аничков… Конвойные-то казачки поперек вам ничего сказать не могут, смущаются только. А вы и пользуетесь.
— Да, виновен, — смутился я. — Теперь стану на внешнем охранении оружие оставлять. Сам-то я с револьвером так сросся, что и веса его не чувствую. Словно продолжение меня уже. Иной раз и забываю о том, что он у меня с собой.
— Так я велю вам напоминать, — широко разулыбался начальник Собственного ЕИВ Конвоя. — Если снова запамятуете, так казачки скажут. Со всем уважением…
— Это понятно, — поморщился я. Припомнил, сколько было скандалов, когда специальным указом было запрещено личное холодное оружие в присутствии членов императорской фамилии. Включая церемониальное. Гражданские чиновники еще ладно. Железная зубочистка, которую они с парадным мундиром прежде должны были носить, и оружием-то назвать стыдно. А вот армейские и гвардейские офицеры — эти возмутились. Понятно, что у солдат и офицеров, пребывающих при исполнении служебных обязанностей, никто сабли отбирать не собирался. Но ведь раньше и на высочайшую аудиенцию с палашами являлись. Согласно Устава, положено. Кое как смогли страсти утихомирить. А тут я со своим «кольтом». Некрасиво могло выйти, прознай ярые борцы за права офицерства о моей оплошности, все началось бы сызнова.