"Фантастика 2024-83". Компиляция. Книги 1-16

Купец не удержался.

И тоже полез к котлу.

Отведал.

— А где, ты говоришь, купить этот корешок можно?

— Пока нигде. Его мало. И лично царевич распределяет.

— Но на посев им дадите?

— Конечно дадим. Ежели согласят колхоз собирать.

— Просто так дадите?

— Отчего же? В долг все выдадим. Но без процента. И семена, и лошадей, и прочее. А если пойдут на подписание товарищества с государством, то за долю в урожае без всякого долга дадим. Как вклад со стороны державы в общее дело.

— А в Смоленск вы, когда поедете?

— Того не ведаю. Я еду только туда, куда мне укажут.

— А вот это все — не пустая болтовня? Может ты нас обманываешь?

— Так чего мне врать? Вот тебе крест — говорю, как есть. — сообщил агитатор.

— А глянуть можно, где вот это все уже есть?

— Конечно. Уже созданы опытные хозяйства. И даже семенные станции. На них можно съездить и все посмотреть.

— И нам тоже? — крикнул кто-то из крестьян.

— Всякому желающему. Они открыты для посещения. Кто староста?

— Я, — отозвался крепкий и мрачный крестьянин.

— Вот бумага. На ней написано, где находятся ближайшие станции.

— А мне можно такую? — спросил купец.

Агитатор молча ее протянул, благо, что у него их имелся некоторый запас, и Семен Фомич отошел к своим повозкам.

— Чудные дела… — покачал головой давешний старик.

— А что, отец, с тем шалуном управу нашли?

— С каким?

— Помещиком, что в нарушение указа крестьян гонял на свои поля.

— А… сладили. Да. Его и поместья, и вотчины лишили. И, сказывают, еще что сделали, но то нам не ведомо. А ругался он тут — жуть. Шуму было…

— Дрался?

— К нему человек из самой Москвы прибыл. Разбираться. Он ругался. Даже за палку хватался, чуть его не побил. Ну так через седмицу явились как их?..

— Лейб-кирасиры, — подсказал паренек.

— Да, они. Так сказывают отходили его на диво. Увозили лежащим.

— О как… — покачал головой купец.

— Царевич оказалось крут.

— Ну это я ведаю.

— Отколь?

— Так я в Москве бывал, когда там случилась эпидемия олигофрении, — усмехнулся Семен Фомич. — Там Алексей Петрович не робел и с князьями не цацкался. То в нужнике утопит, то в бочке для помоев. Оттого там быстро у всех высокородных прояснение в уме наступило, и эпидемия олигофрении спала.

Купец произнес и наткнулся на тяжелый, мрачный взгляд солдата. Весь вид которого выражал неодобрение такими речами. Так что Семен Фомич сразу решил ретироваться от греха подальше. Но слово не воробей. И крестьяне уже к вечеру обсуждали эту историю. В контексте расправы с зарвавшимся помещиком.

* * *

— Государь, — произнес Ромодановский, входя, — беда.

— Ну, радуй, — буркнул царь.

— На Гетманщине волнение. Мазепа людей мутит. Рассказывает сказки, будто бы ты их налогом новым обложил, так как слишком хорошо живут. И говорит о твоих желаниях распространить крепостное право на Гетманщину. И ему вторят твои люди, что к Мазепе посланы за делами следить. Каются. Говорят, что не в силах такое злодейство творить. Переметнулись, видать.

Петр скривился, как от съеденного гнилого ореха.

Алексей прикладывал все усилия, чтобы снять Мазепу с должности. Но прямой измены доказать не удалось. Тот пока ее не совершал. Поэтому Петр решил его не трогать. Тем более, что там, в том варианте будущего, которое видел сын, Иван предал в момент наибольшей слабости России. Когда никто не верил в ее победу. А тут были куда более благоприятные обстоятельства.

Вот он и усидел он на своем месте. Но, как оказалось, это мало что изменилось. Ослик остается осликом, а медведь медведем…

— Что он хочет?

— Независимости. Чтобы Гетманщина была сама по себе. И никому не подчинялась.

— Смотрите какой гусь! — с раздражением выкрикнул Петр. — А запорожцы что? Сечь с ним?

— Сечь пока не определилась. А вот ляхи, видимо, с ними. Мне донесли, что к Мазепе из Варшавы последние месяцы гости слишком часто ездили. И не только из нее.

— Это как же так? Неужто Варшаве нужна Гетманщина самостийной?

— Мне шепнули на ушко, что они готовы за нее вступиться, если они вернуться в Речь Посполитую. Пусть даже на равных с Литвой правах. Так что, для начала поддержат даже дело ее независимости. От нас.

— И Литва не возражает? Это же поруха ее чести.

— А кто их спрашивать то будет? В общем сейме доля литовской шляхты символическая. Они ничего не решают. Да и возвращение Гетманщины в Речь Посполитую выгодно для Литвы, из-за улучшения контроля Днепра и торга через него с крымчаками да османами.

— А крымчаки, кстати, что?

— Пока тихо, — произнес вошедший вместе с Ромодановским Василий Голицын. — Но они вряд ли останутся в стороне.

— Там же много людей, что нажились добро на шведской войне. Неужто уже забыли сделанное им добро?

— Там много и других людей. — пожал плечами Голицын. — Крымская аристократия тяготится тем, что он ныне вассал православного государя.

— А простые крымчаки?

— По-разному. Кто-то жаждет пойти с тобой поход, кто-то стремится пойти походом на тебя. Даже среди тех, кто смог добро заработать в Ливонии есть противники, которые считают, что степь размякла и уже не может брать свое у бесхребетных и мягких нас.

— А другие казаки как?

— Слобожанские и донские волнуются. Остальные пока нет. Но тут ничего загодя не сказать.

— Тоже Мазепа воду мутит?

— Сказывают, — начал Голицын, — что там проповедники раскольников ходят и рассказывают о том, что ты, государь, сам Антихрист. Сын твой — был бесенок, а теперь натурально черт. Супружница же — чертовка. И что они, де, хвосты ваши видели. И копыта.

— Так и болтают? — переспросил мрачный Петр.

— И хуже еще болтают. Будто от веры еще отец твой — Алексей Михайлович отступил. Оттого взял в жены деву Нарышкиных, которая была натуральной ведьмой. И вступил через нее в сговор с дьяволом. Отчего впустил в этот мир Антихриста. И теперь вы с сыном — крутите-вертите и верой, и страной, руша старину и заветы стариков. Стремитесь все вокруг обратить в прах, под благими обещаниями. Ну и души русские лишить спасения.

— Бред какой-то…

— Бред.

— И что — казаки как реагируют?

— По-разному, — усмехнулся Голицын. — Им ли робеть перед чертом? Сами же сказывают, что у лихого атамана всегда в кармане припасена пригоршня чертей, которых он выставляет в бой, ежели людей не хватает. Нет. Большинство казаков всей этой белиберды не признают. Но не все. И те уже воду мутят дай боже. Указывая на притеснение тобой, Петр Алексеевич, их свобод казацких.

— Середина лета… — медленно произнес царь. — Это значит по весне начнут?