"Фантастика 2024-83". Компиляция. Книги 1-16

– Вот, значит, как? А сам Петр Александрович, стало быть, у Фитюшина сейчас?

– Истина твоя, барин. Там и есть. Да долго чевой-то. И Ромашка вот моя остыла уже, и я зазяб. И ночь скоро. А до Троицкого ажно шесть десятков верст будет. Мне бы знать, что оно вона как выйдет, так я бы уже домой в Лебедянку бы. А завтрева бы и в путь…

– Хорошо, – кивнул я. – Я напомню господину Фрезе о тебе.

И даже шага к крыльцу не успел сделать, как вновь был остановлен. На этот раз в рукав полушубка клещом вцепилась какая-то тетка с лихорадочно блестевшими глазами.

– Урядник сказывает, ты, барин, рехвисор?

– Да, ревизор, – признался я и попытался освободиться.

– Еще он говорит, ты проверять кровопийцу нашего с самого Томска приехал? Говорит, ты больший начальник, чем Фитюшин?

– Так оно и есть. У вас есть претензии к управляющему?

– Не, – испугалась тетка. – Пертезиев у нас нет. Мы с бабами жаловаться тебе, родимый, будем. Совсем нас со свету сжить хочет. Вздохнуть не дает. Как нормы повысить, так он тут как тут. А жалованье чеками дает! И что нам теперь? Чем мужиков наших кормить? Муки в лавке нет, масла постного нет. Одна водка проклятая! Старожилы вон кажный день лосятину возют, так и то за чеки не отдают…

– Чего же нам теперя? – завопила другая участница манифестации, судя по голосу – молодая. – На паперть? Милостыню корками просить, чтобы детушек кормить?

– Разберемся, – кивнул я, ловя себя на чувстве, будто держу разгадку творящихся здесь махинаций за хвост. – А не скажете ли вы мне, сударыни, какая нынче норма?

– Так это любому в артельных семьях-то ведомо! Пятьдесят пудов с носа!

– И сколько за выполнение нормы жалованье положено?

– И сие невелика тайна. Пять пятиалтынных.

– Это сколько? Семьдесят пять копеек, что ли?

– Истинный крест, барин, – женщина перекрестилась.

Я улыбнулся. И, видимо, было что-то в моей улыбке этакого, что бабенки в один миг отпустили рукава и даже отошли на шаг. Но это они зря. Это не им предназначалось, а тому, кто придумал на десяток пудов увеличить норму выработки, оставив при этом вознаграждение для артельщиков на прежнем уровне. Грубо говоря, деньги с продажи одного из каждых пяти пудов падали в карман управляющего, а не в казну компании. И это была более чем уважительная причина для немедленного увольнения местного начальника. Это еще не учитывать обрекающей артельщиков и их семьи на полуголодное существование системы чеков.

– Разберемся, – прорычал я и, теперь уже никем не задерживаемый, вошел в здание конторы.

Короткий коридор, четыре традиционно низких и широких, собранных из толстых плах двери, но полоска света лежала только под одной из них. Как раз под той, из-за которой доносились голоса.

Один я сразу узнал – Петя Фрезе, однозначно. Трудно с кем-то спутать, особенно когда начинает что-то горячо, импульсивно доказывать.

– Ну как же вы, Анастасий Борисович, понять-то не можете! Вы же, на крепях экономя, жизнями рискуете! Ведь завалит штрек, вот, ей-богу, завалит! И вам же хуже будет. Добыча угля сильно упадет!

– Невелика потеря, – это уже другой голос. Незнакомый. Я как-то не побеспокоился узнать имя с отчеством местного управляющего, но судя по уверенному, давящему авторитетом тону – принадлежащий именно Фитюшину. – Нашли о ком беспокоиться. О кандальниках! Да мне хозяева в ноги кланяться будут, когда я их от этакой обузы освобожу! Такие деньжищи, господин пристав, на душегубов тратим, а толку – чуть.

– Но ведь это люди!

– Люди?! Люди землю пашут, а это злодеи да преступники! Они против человеческих и Божьих законов пошли. Будет воля Господня, так останутся живы. А нет – знать, заждались их черти-то в Преисподней!

Пора было вмешаться. Мне ли Петра Александровича не знать. Мягкий он. Интеллигентный. Спорит, пытается объяснить и убедить там, где нужно власть применять. Стукнул бы кулаком по столу да пообещал закрыть шахту до исправления выявленных нарушений, а он канючит что-то, к совести взывает.

Я взялся за рукоятку и решительно распахнул дверь.

– Какого дьявола?! – взревел управляющий, обнаружив ворвавшегося меня. – Пшел вон!

Он был похож на бычка. Не на взрослого, полного жизненной силы и неукротимой энергии быка, а именно что на бычка. Лобастого, большеголового, на тонких ножках, забияку. Так что, несмотря на грозный вид, никакой опасности для себя я не чувствовал. Да и ребристая рукоять револьвера в кармане придавала уверенности.

– Я полагаю, вы горный исправник, поручик Фрезе Петр Александрович? – поклонился я старому знакомому.

– Герман Густавович? – вытаращил тот глаза.

– Генрих. Генрих Густавович Шмидт, к вашим услугам. Назначен ревизором по здешним предприятиям, – не удержался и подмигнул растерянному Петру. И только потом протянул ему документы. – Вот бумаги, подтверждающие мои полномочия.

– К чему этот маскарад? – улыбаясь, спросил по-немецки Фрезе. – Он нас не поймет… Борода вам не идет, ваше превосходительство.

– У нас еще будет время для разговора, дорогой друг, – поторопился я ответить. – Пока же вынужден просить вас поддержать мою пьесу.

– О, конечно. Это будет даже любопытно.

– А вы? – вновь по-русски обратился я к управляющему. – Должно быть, Анастасий Борисович Фитюшин? Управляющий Судженскими шахтами?

– Дайте сюда! – глухо, как из бочки, выговорил местный начальник и протянул руку за моей бумагой. Вместо приветствия, едрешкин корень. Специально ли он пытался меня разозлить, или это вышло случайно, но результат ему не понравился.

– Урядник! – крикнул я в сторону входной двери. И когда убедился, что Колоткин меня услышит, приказал:

– Двоих сюда. Пусть следят, чтобы этот… сударь ни к чему не прикасался.

– Да как вы смеете?! – Хороший все-таки у Фитюшина голос. Сильный. Если легкую хрипотцу убрать, так хоть сейчас на оперную сцену.

– Какова установленная главной конторой норма выработки? – коварно поинтересовался я. – И где хранятся высылаемые на жалованье артельщикам деньги? Сэкономленные на бревнах средства вы, господин Фитюшин, где храните? В памяти все держите или записываете?

Дальше было неинтересно. Узкоплечий, головастый, как-то подозрительно легко сдавшийся и тут же смирившийся с неизбежным, бывший начальник покорно, как зачарованный, рассказал все. И пока мы с Фрезе-младшим и урядником выслушивали эту исповедь, я вновь, который уже раз удивлялся тому, как сейчас все в моей Сибири, оказывается, тесно переплелось.

Анастасий Борисович был женат на родной сестре Каинского окружного начальника, Фортуната Дементьевича Борткевича. Это того, с которым старого судью Нестеровского все мир не брал. Власть они, понимаешь, в Каинске делили. А тут я, рыцарь, блин, на белом коне. Петра Даниловича поддержал, да еще городничего, ставленника Борткевича, на другого, лояльного нам с Нестеровским, сменил.