"Фантастика 2024-94". Компиляция. Книги 1-26

Всего в ходе нашего наступления было освобождено более пятнадцати тысяч пленных. Но не все они были зачислены в маршевые роты. Только самые крепкие и подготовленные. А на кого обнаружился компромат, в виде рассказов об их пораженческих настроениях и намерениях сотрудничать с гитлеровцами, зачисляли в фильтрационные роты. Передавали компромат на своих бывших сослуживцев узники тех же лагерей военнопленных. Слабых душой оставляли в нашей фильтрационной зоне, которую организовали в казармах полигона Червоный бор. Это всё для дальнейшего, более детального разбора поведения каждого задержанного. Таких было немало, почти треть, и для их охраны пришлось задействовать две вновь сформированные маршевые роты. А всего таких рот на сегодняшний момент было сформировано двенадцать, численность бойцов в которых составляла более двух тысяч человек. Вооружены они были, правда, слабовато – трёхлинейками, пулемёт «максим» на каждую роту и по четыре польских противотанковых ружья. Но это всё-таки маршевые роты и предназначены они для пополнения линейных частей, а там было полно самозарядок, ручных пулемётов, миномётов. Не было противотанковых ружей, но вот командование армии, пополняя подразделения личным составом, передавало им и лёгкое противотанковое вооружение. Не бог весть что, но с «двойками» и танками чешского производства этим вооружением вполне можно было бороться. Наши польские союзники весьма тесно работали со службами Бульбы, и благодаря этому наш главный снабженец раздобыл много оружия, которым раньше была вооружена польская армия.

Минусом бойцов маршевых рот была не только слабость вооружения, но и то, что практически все они были истощены и слабы физически. Служба тыла делала гигантские усилия, чтобы помыть, накормить и одеть это наше пополнение. Весь банно-прачечный отряд, 14-й медико-санитарный батальон, 31-я полевая хлебопекарня работали исключительно на реабилитацию бывших пленных, зачисляемых в маршевые роты. Ответственным за это я назначил зама по тылу Бедина. Можно сказать, что бывший лейтенант госбезопасности совершил чудо, через сутки после освобождения из плена эти морально и физически деградировавшие существа стали похожи на истощённых, но всё-таки красноармейцев. Уже могли держать в руках оружие и разить им фашистов. Совсем уж истощённые и забитые немецким лагерем люди пока проходили реабилитацию. Которая заключалась в усиленном кормлении, политзанятиях и восстановлении навыков владения оружием.

Об отношении фашистов к нашим пленным я узнал, побеседовав с бойцами маршевой роты. Именно той, которая была направлена в полк Ломакина и участвовала в операции «Огненный мешок». Пускай дисциплина в роте ещё хромала, но души бойцов горели желанием отомстить фашистам за прошлые унижения. Красноармейцы рассказали мне много всяких ужасов, которые они испытали, находясь в плену. Во-первых, это условия содержания пленных – их просто не было. Небольшой участок поля недалеко от Замброва огородили двойным рядом колючей проволоки и согнали туда более двенадцати тысяч человек. Там не было даже простейшего отхожего места, не говоря уже о каких-нибудь лежанках под крышей. Даже раненые лежали на земле в одних гимнастёрках. Практически не кормили и очень редко привозили воду, всего два раза в сутки по три бочки воды на многотысячную толпу. А самое мерзкое это отношение охранников к пленным. Они их вообще за людей не считали – могли пристрелить за косой взгляд или не ту форму носа. Одним словом, пребывание в этом лагере делало из людей зомби. В человеке оставалось только два чувства, постоянный животный голод и жуткая ненависть к охранявшим периметр немцам. И эта ненависть выплеснулась во время проведения операции «Огненный мешок».

Может быть, я неправильно сделал, что приказал именно эту роту задействовать в операции. Но я же знал, что других подразделений под рукой у подполковника Ломакина нет. Все они были на позициях, и чёрт знает, сколько бы времени ушло на то, чтобы перебросить с передовой другую роту. А план увода немецкого батальона из города родился спонтанно, и промедление в устройстве засады было недопустимо. Вот и сейчас из-за недостатка времени роту пока не расформировали (распределив бойцов по другим частям), и она, как и другие подразделения, занимала свой участок в линии обороны полка. Ну что же, я был не против, чтобы эта рота оставалась самостоятельным подразделением. И у неё уже была своя история побед. Чувствовалось, что личный состав роты будет стоять насмерть на порученном рубеже обороны. Я провёл много бесед с рядовыми красноармейцами и понял одно, теперь любой из них лучше погибнет, чем снова окажется в плену у немцев. Так что несколько дней в плену у фашистов сделали больше, чем многолетняя работа всей советской пропаганды.

Посчитав, что сделал всё, что мог, для укрепления духа бойцов и командиров полка Ломакина, а в моих советах по организации узла обороны подполковник и не нуждался, я направился к бронепоезду. Работа по организации стратегической засады вроде бы продвигалась без срывов, а значит, можно было заняться и другими проблемами армии. Главная из них это разобщённость частей, с которыми можно было связаться, только пользуясь мощной радиостанцией бронепоезда. И в первую очередь меня сейчас волновала не 7-я танковая дивизия Борзилова, а группа моего бывшего зама, теперь уже полковника Осипова.

Если 7-я танковая находилась в стратегическом месте, которое требовалось как можно дольше удерживать, то значение переправы через реку Зельва, которую удерживала группа Осипова, по моему мнению, резко снизилось. Кого теперь волновал выход немцев к Волковыску? Допустим, разрежут они Белостокский котёл, ну и что? В результате получат проблемную территорию, где полно наших боевых групп. И не только их одних, тут ещё и поляки подключатся к нападению на тыловые конвои немцев. По крайней мере, по моему совету полковник Тадеуш Коссинский своих людей к этому готовил. Я, естественно, тоже, капитан Лыков уже подготовил три базы в Беловежской пуще, где будут базироваться разведывательно-диверсионные группы, в случае продвижения немцев вглубь Белостокской области. По существу, для нас было гораздо выгоднее бить фашистов исподтишка, чем вступать с немцами в лобовое столкновение. Этот вопрос мы с Пителиным обсуждали ещё до начала наступления и пришли к выводу, что если удастся сбить передовые части вермахта и углубиться на польскую территорию, то нужно будет подтягивать группу Осипова к основным силам. Сейчас этот вопрос приобретал уже жизненное значение.

Вермахт начинает перебрасывать на наш участок фронта свои резервные части. Что мы можем им противопоставить? Да практически ничего, если в данный момент нашим главным резервом стали формирующиеся в Замброве маршевые роты. Но это же смешно, выставлять против хорошо вооружённых элитных эсэсовских дивизий изможденных людей, которые еле могли поднять свою трёхлинейку, конечно, если бойцу повезло, и ему досталась эта древняя винтовка. То есть срочно нужны боеспособные подразделения, которыми можно хоть как-то нейтрализовать фланговые удары немцев. А в состав группы полковника Осипова и входили именно такие, хорошо обученные, прошедшие горнило боевых действий, стойкие подразделения. И прежде всего, конечно, мои воспитанники из 7-й ПТАБр. А они составляли основу группы Осипова, это и 724-й противотанковый артполк, и 402-й минно-сапёрный батальон, и теперь ставший моторизованным подразделением 171-й автотранспортный батальон. Автобат за время нахождения в группе Осипова полностью преобразился. Командир остался прежним, а состав батальона и задачи, которые он должен выполнять, кардинально поменялись. Теперь это было боевое, а не автотранспортное подразделение. Грузовые автомобили, правда не в довоенных количествах, в батальоне, конечно, имелись, но предназначены они были теперь для переброски собственных бойцов, которых в батальоне насчитывалось уже 721 красноармеец. Именно в состав батальона зачислялись бойцы и командиры из разбитых немцами частей 10-й армии, которые пробирались на восток для воссоединения с Красной Армией. Их как магнитом манил мост и броды через реку Зельва, а эти объекты контролировали бойцы группы Осипова. Вот и вливались отступающие в эту часть Красной Армии, пополняя таким образом мою бывшую 7-ю ПТАБр. Кроме живой силы, группа Осипова пополнялась и матчастью. Даже четыре танка Т-26 вышло в расположение группы полковника Осипова, не говоря уже о восемнадцати бронеавтомобилях. Так что сформированный на базе 171-го автобата мотострелковый батальон стал весьма мощным подразделением. А основной кулак армии очень нуждался в подобных подразделениях. Если реально посмотреть на вещи, то сейчас группа Осипова всего лишь выполняла функции охраны дальних подступов к складам интенданта 1-го ранга Гаврилова в Волковыске. А больше ничего интересного для 10-й армии вплоть до Белостока на том направлении уже не осталось.

Вот я и решил связаться с Осиповым и наконец отдать приказ сниматься с позиций и сегодня же ночью по железной дороге перебросить подразделения группы в район Острув-Мазовецка. За ночь полковник должен был успеть перебросить подразделения в новое место дислокации. Ведь это был не спонтанный приказ, а продуманное и не раз обговоренное с Осиповым решение. Подготовка к передислокации в его группе велась уже два дня, четыре железнодорожных эшелона в Волковыске ждали только загрузки и приказа на отправление. Проведённая подготовка должна была помочь быстро перебросить группу в полном составе. В неё входило, кроме подразделений 7-й ПТАБр и бывшего заградотряда НКВД, четыре гаубичных артполка РГК. А это более сотни оставшихся ещё в строю многотонных пушек. Тягачей и тракторов для перемещения этих монстров имелось в наличие всего пятнадцать. Вот и было принято решение на запад перебрасывать только пятнадцать гаубиц, остальные оставить на позициях. Но, естественно, не подарить их гитлеровцам, а продолжать беспокоящий огонь по немцам, пока не закончатся снаряды. А их было немного, и это была одна из главных причин, почему было решено оставить эти пушки на позициях и взорвать их, когда закончатся боеприпасы. Расчёты и пехотное прикрытие артполков после этого уходят на оборудованную базу в Беловежской пуще. И уже оттуда начинают диверсионно-разведывательную деятельность против входящих в Беловежский котёл немцев.

Вот такой был план, и я посчитал, что пора его начинать выполнять. На сердце было неспокойно, в мозгу навязчивым дятлом долбил вопрос – а что же мы будем делать, если не удастся наша стратегическая засада. Не факт же, что немецкие резервы будут двигаться именно той дорогой, где мы приготовили им капкан. Да и вообще, почему мы с Пителиным вбили себе в голову, что немецкие генералы решат подрубить наш клин именно в районе Острув-Мазовецка? Пускай наши диверсионные группы уничтожили железнодорожный и автомобильный мосты через реку Буг на дорогах, ведущих к Замбруву, тем самым обеспечив относительную безопасность того направления. Но этим мы, может быть, изменили и ход мысли немецких стратегов. Если удар в основание наступающей русской группировки невозможен, то нужно бить в голову, а сейчас наши передовые части действовали уже в предместьях Варшавы. Немцев разве волнуют гигантские жертвы среди мирного населения, если разгорятся уличные бои. Я, можно сказать, и пошёл на свою авантюру с выводом немецкого батальона из города, чтобы избежать уличных боёв. Но немцы-то были готовы на большие жертвы среди местного населения и даже радовались, что командование решило применить по городу химическое оружие. Так что немцев не остановит необходимость уличных боёв в густозаселённом городе. Да… подобные мысли скоро сгрызут мой мозг. Тут думай не думай, а немцы имеют большую свободу действий, чем мы. Единственный вариант хоть как-то быть готовым к их действиям, это наличие под рукой боеспособных подразделений. Где их взять? Не отводить же подразделения, рвущиеся к Варшаве, в свой собственный резерв? Оставалась только группа Осипова и именно в районе города Острув-Мазовецка, как гарантия того, что мы достойно встретим немецкие резервы, даже если они минуют подготовленную засаду.

Последующий час я только тем и занимался, что по рации договаривался с различными службами армии о подготовке к отражению мощного контрудара немцев. Из этого времени только пять минут занял сеанс связи с Осиповым. Что-то объяснять, ставить новые задачи моему бывшему заму было не нужно – вопрос был уже проработан, и не только со мной, но и со штабом корпуса (теперь армии). Самый длительный сеанс связи состоялся с 9-й САД, с генералом Черных. Так как с генералом мы были в дружеских отношениях, то и разговор был далеко не официальным. Не было в нём приказов, распоряжений, угроз и крика. Была серьёзная беседа хорошо знающих друг друга людей, попавших в тяжелейшую ситуацию. И я понимал трудности авиадивизии, и Черных осознавал, каково на земле без воздушного прикрытия. Дивизия могла оказывать поддержку наземным частям только точечно. Несмотря на то что в дивизию и поступили трофейные истребители «Мессершмитт-109» в количестве 52 единиц, но лётчиков, способных управлять этими самолётами, было мало. Потери лётного состава были весьма значительны. В настоящий момент в воздух могло подняться 25 «мессершмиттов» и 9 МиГов. Польские пилоты, о которых я договаривался с полковником Коссинским, в дивизию ещё не прибыли. Освобождённые из немецкого плена лётчики в дивизию добрались, но большинство из них никогда за штурвалом истребителя не сидели. Из девяти лётчиков, освобождённых из лагеря военнопленных под Замбрувом, только двое были истребителями. А «мессершмиттом» мог управлять только один из них. Вот такие невесёлые дела. Мы пытались найти выход из создавшегося положения, но везде упирались в тупик – нехватка пилотов. Ну что тут делать? Оставалось просить помощи у Большой земли, но я знал, какое кошмарное положение там, и больших надежд на это не питал. Оставалось придерживаться нашей прежней тактики – перемещаться только в ночное время, а любая стычка с немцами должна быть молниеносной и прикрываться системами ПВО. Но вот завтра, если всё-таки немцы попадут в наш капкан, то скоротечного боя никак не получится. Сначала они упрутся в наш заслон и однозначно вызовут авиацию на подмогу. А как же тогда работать нашим гаубицам? Один их залп, и тучи коричневого воронья тут же бросятся подавлять их позиции. Никакое ПВО, тем более наше, тут не поможет, слишком пушки громадные и неповоротливые, а поэтому очень уязвимые. А без мощной и внезапной обработки артиллерией немцы точно сковырнут полк Ломакина и выйдут на оперативный простор. И тогда плакала наша наступательная операция – все силы, а не только группу Осипова, придётся бросить на уничтожение этой элитной дивизии СС. Именно эту мысль я довёл до Черных. Он всё правильно понял и сказал:

– Юрий Филиппович, дивизия всё сделает, чтобы не допустить немецкие бомбардировщики до позиций гаубичных полков в районе города Острув-Мазовецка. Завтра я брошу все истребители на выполнение этой задачи. Но силы у нас совсем небольшие, и если люфтваффе серьёзно возьмётся за поддержку наземных сил, то мы слишком долго не сможем противостоять немцам.

– Понятно, Петрович! Если у тебя не хватает сил держать воздух всё время проведения операции, то нужно гарантированно очистить небо над гаубичными полками хотя бы на час-два. Давай договоримся, что все твои истребители появятся над позициями гаубичных артполков в 11–00. Гаубицы до этого времени будут молчать, и надеюсь, немцы не заметят замаскированные позиции артполков. Всё их внимание будет сосредоточено на полке Ломакина. Он тормознёт немецкую дивизию, и фашисты наверняка застрянут перед достаточно мощным узлом обороны. Без поддержки авиации они, естественно, его штурмовать не будут. Пока то да сё, наступит одиннадцать часов, и твои истребители закроют небо над местом засады. Конечно, бомбардировка позиций полка Ломакина может начаться раньше, но что же, отсидятся ребята в окопах. Бойцы у подполковника крепкие, думаю, не дрогнут под бомбами. Да и пару наземных атак немцев, думаю, тоже выдержат.