"Фантастика 2024-98". Компиляция. Книги 1-22

— Удалось ли поменять отношение этих… иностранцев к работе на нас?

— Да, товарищ Сталин. С Энрико Ферми с самого начала не возникало особых проблем, поскольку он — человек увлекающийся, и ради науки он готов был сотрудничать с нами, если мы предложим ему возможность работы с ядерным «котлом». Лео Сциллард к нам был настроен недоброжелательно. Тем более, затаил обиду на его похищение из Америки. Но после того, как ознакомился с материалами, предоставленными Народным комиссариатом внутренних дел о массовых уничтожениях евреев в Минске, Киеве и других городах Белоруссии и Украины, осознал, что его работа поспособствует победе над нацистами, включился в работу со всем возможным рвением. Он же всё-таки, в первую очередь, еврей, а уж потом — бывший венгерский подданный. И Пантекорво, и Оппенгеймер изначально симпатизировали левым идеям, а после ознакомления с указанными документами НКВД Оппенгеймер и вовсе изъявил желание вступить в партию.

— Есть мнение, что не следует препятствовать этому его желанию…

Затем было долгое обсуждение проблем технического характера, с которыми столкнулись ядерщики. Их список просто впечатлял, поскольку приходилось буквально с нуля осваивать производство огромного количества новых видов продукции, новых материалов, новых технологий. От значительного количества чистого графита, над технологиями производства которого работал Сциллард, до обогащения урана. От металлургии циркония до проката труб из нержавеющей стали. От разработки выдерживающих высокие температуры подшипников, которые понадобятся для прокачки теплоносителя реакторов, до исследования систем биологической защиты персонала, обслуживающего реакторы.

Вот в этом-то вопросе и проявились организаторские способности Бориса Львовича Ванникова, умудряющегося в трудные военные времена «продвигать» то, что никоим образом не касалось продукции, необходимой фронту. Что полностью противоречило девизу советской экономики этого времени: всё для фронта, всё для победы. Пожалуй, если бы не его статус Уполномоченного председателя Государственного комитета обороны, то работы по ядерной программе, и так движущиеся медленнее, чем могло бы быть, вообще застопорились бы.

Среди проблем, встающих перед новой отраслью промышленности, очертили и отсутствие целой линейки измерительного и испытательного оборудования, необходимого для неё. И упоминание Демьяновым того, что часть названных на встрече приборов производилась в Ленинграде, стало поводом для его отправки в командировку в Город Ленина.

Фрагмент 9

17

В 1980-е годы Демьянов «взял на вооружение» присказку «через Чебаркуль, Филимоново, Ларино», происходящую от указания маршрутов междугородных автобусов из Миасса в сторону Магнитогорска, и означавшую дополнительный крюк в маршруте, который мог бы быть куда короче. Дело в том, что автобусы пускали не напрямую ради того, чтобы собрать побольше пассажиров на не самом популярном среди миассцев направлении поездок. Вот и в Ленинград ему пришлось добираться «через Чебаркуль, Филимоново, Ларино». Точнее, следовать по Октябрьской железной дороге до Окуловки за Бологим, после чего эшелон уходил на север к станции Неболчи, а уж потом через Кириши и Мгу следовал в Ленинград. И прибывал всё на тот же Московский вокзал на площади Восстания.

Поезд шёл медленно, сказывались и то, что это отнюдь не «Красная стрела», и многочисленные повреждения путей и станционных построек во время немецких авианалётов. Да, железнодорожное полотно довольно быстро ремонтировалось, а рельсы менялись, но всё равно на повреждённых участках сохранялись ограничения в скорости движения. И работы по восстановлению зданий вокзалов, пакгаузов и прочих неизвестных пассажиру строений велись. Фронт отодвинулся, налёты стали редкостью, и тыловые районы возвращались к нормальной жизни.

Движение очень интенсивное. Постоянно приходилось пропускать военные эшелоны с техникой и личным составом перебрасываемых на фронт частей. Навстречу шли санитарные поезда, платформы с битой техникой и, иногда, новыми танками КВ: Кировский завод в Ленинграде, несмотря на частичную эвакуацию в Челябинск, продолжал выпускать столь необходимые фронту боевые машины.

Пассажиры поезда? Да самый разнообразный контингент. От офицеров Красной Армии (в праздничном поздравлении к 23 февраля Сталин уже не «стеснялся» называть красных командиров этим словом. К тому же, на год раньше известного Николаю по другой истории вышел приказ о введении в обращение погонов) до беженцев, возвращающихся в родные места. От командированных инженеров и рабочих до красноармейцев, демобилизованных по ранению.

У военных, как действующих, так и комиссованных, главной темой для разговоров была совершенно неожиданная армейская реформа, введение погонов. Причём, хотя это нововведение, поводом для которого стало успешное зимнее контрнаступление, и планировалось как постепенное, должное завершиться с переходом на летнюю форму одежду, некоторые представители службы тыла уже щеголяли новенькими погонами, подчас вызывая неодобрительные взгляды со стороны фронтовиков.

Подтвердился и вычитанный Демьяновым в мемуарах раздрай в оценке данного шага. Особенно — среди тех, кто постарше и застал на боевом посту первые годы после Гражданской войны или даже саму войну. Хотя, конечно, даже они соглашались с тем тезисом, что погоны позволяют лучше различать воинские звания. Но парировали это преимущество аргументом против: у солдатского и сержантского состава погоны скрывались лямками «лифчика», как прозвали в войсках разгрузочные жилеты, введённые в армейскую экипировку с подачи попаданца. Выходом из этого могли стать нашивки «лычек» на эти самые лямки, что пометил для себя Николай Николаевич. И намеревался по возвращении в Москву совместно с Филипповым подготовить об этом «рацпредложении» письмо в службу тыла РККА.

Сам он вполне мог бы тоже обзавестить погонами, но не стал делать этого по двум причинам. Во-первых, очень не хотелось «бежать впереди паровоза» и козырять своей тыловой сущностью А во-вторых, для занятий всеми этими «украшательствами» у него просто не было времени.

Да и вообще его награды («Красную Звезду» он успел получить до командировки) вызывали у соседей по купе двойственное впечатление. Оба ордена можно было получить как за боевые подвиги, так и за труд в тылу. Да ещё и знаки отличия Главного управления госбезопасности наряду с нашивкой за тяжёлое ранение (а вот пришить её к гимнастёрке, когда это стало возможно согласно тому же постановлению о введении погонов, он не поленился). Так что о его боевом пути и роде службы Демьянова предпочитали не расспрашивать, а сам он — слушать, лишь изредка вставляя реплики в возникающие споры или высказывать некоторые оценочные суждения.

Ближе к Мге, где несколько месяцев железная дорога находилась в пределах досягаемости немецкой артиллерии, поезд вообще «пополз» со скоростью 20–30 километров в час, двигаясь вдоль припорошенного снегом «лунного пейзажа», разбавленного валяющимися под откосом сгоревшими вагонами и изуродованными, занесёнными снегом паровозами. Но и эти следы войны уже начали ликвидировать бригады немецких пленных, охраняемые автоматчиками: возились с гаечными ключами, таскали снятые детали в кучи близ полотна. Кое-где летели искры от разрезаемого автогеном металла.

То ли погода «виновата», то ли какие другие обстоятельства, но под авианалёты эшелон ни разу не попадал, чему Демьянов и прочие пассажиры не могли не радоваться. Но вообще наличие регулярного пассажирского сообщения между Москвой и «Северной столицей» воочию демонстрировало то, что ленинградской катастрофы удалось избежать, и война идёт по более «лёгкому» сценарию, чем было известно ему по урокам истории.

В Ленинграде Николаю доводилось бывать не только в предыдущей жизни, но и уже после попадания в тело Шеина: именно он ездил в Питер освобождать из заключения Константина Константиновича Рокоссовского. Так что никакого культурного шока от сравнения города будущего с реалиями начала 1940-х он не испытал. Радовало, что жизнь здесь текла по нормальному руслу. Да, «яркие приметы времени» в виде зенитных установок на крышах домов, стратостатов воздушного заграждения и заклеенных полосками бумаги окон наблюдались повсеместно. Но, к счастью, никаких замерших в сугробах трамваев и грузовиков, лежащих на улицах замёрзших тел, походов за водой к Неве и измождённых до крайности лиц ленинградцев. Конечно, людей и автомобилей на улицах заметно меньше, чем в 1939 году, как и в Москве, заметно, что жители города отнюдь не роскошествуют, трамваи ходят намного реже, чем в его предыдущий визит, но дороги расчищены, электричество в домах есть, а магазины работают.

Да, много военных, очень часто попадаются патрули: всё-таки Ленинград уже несколько месяцев находится на осадном положении. Но линия фронта достаточно далеко, чтобы опасаться артналётов, видно, как поднимаются столбы дыма и пара от заводских труб и боевых кораблей на рейде. Пока шёл до комнаты на улице Марата, ключи от которой ему дала Анастасия Кирилловна, чтобы зять мог «остановиться не в гостинице, а в нормальных условиях», откуда-то со стороны Васильевского острова донеслось тявканье зенитных орудий, и над Финским заливом закрутилась в карусели воздушного боя промчавшиеся над городом истребители.