"Фантастика 2025-1". Книги 1-30
Шрифт:
— Да, вроде как, тётка этой Тамары — Татьяны дала им зелье, которым человека можно отравить, а доктора и не поймут. Скажут, что причина смерти естественная. Сердце, например, остановилось. Или удар апоплексический. Инсульт, — Сашка так увлёкся, что и забыл, что он хреново пока некоторые согласные буквы выговаривает.
— Исуль? Заморское слово должно? — карачунья титьки убрала. — А как получилось, что нелюдь эта тебя утопила?
— Свадьба же была. Я потом через несколько дней услышал разговор за стеной и пошёл к двери подслушать, думал они назовут дату. Когда травить станут матушку. А дверь заскрипела и грузин меня ударил кулаком в лицо. А потом я очнулся, когда, ты мне руки развязывала.
— Исуль просто сделать, — кикимора, бросила взгляд на стену за топчаном.
Виктор
— А ты ведьма?! — чуть отстранился от зелёной шишиги Кох. — Колдунья?
— Сам ты ведьма, дурень. Я — Анна. — Да, чего уж, исчерпывающий ответ и неубиваемый аргумент. Разве ведьму могут Анной звать?
— Слушай Анна, а ты как в лесу оказалась, и где этот лес находится? Не в тридевятом царстве? — а чего он ей про себя рассказал, теперь алаверды положено.
— Я…
Тут Виктор Германович вспомнил, что один важный вопрос забыл задать.
— Подожди. Анна, а почему я голый?
— Голый? — кикимора глянула в угол, туда как раз добрался столб света, чего-то там было свалено, брошено.
— Так рубашка на тебе вся рваная была в крови и тине. Стирать бесполезно, да и тащила пока от озера я тебя и на спине порвалась и рукав оторвался. А у меня нет других. Только эта, чтобы людей пугать и ещё одна, за едой в село ходить. Я тебе из мешковины после робу сметаю.
Что можно сказать? А не богато ноне ведьмы живут, не катаются, как сыр в масле, это не двадцать первый век. Там без пяти тысяч рублей к ведьме и сунешься. А уж к тем, кто в «Битве экстрасенсов» засветился, и с тысячей баксов должно не сунешься, две потребуется.
— Понятно. Всё. Молчу, теперь про себя расскажи.
Сбитая с толку наводящим вопрос про голую княжескую жопу, карачунья минуту сидела молча, Кох уже хотел подбодрить её каким междометьем. Ась, мол, чего заснула, но кикимора сама очнулась.
— Мы в селе нашем Басково жили с отцом, матерью, тремя братишками моими и бабкой Аглаей, — тут нечисть опять забылась на минуту, видимо вспоминая семейство.
Из рассказа довольно долгого и часто зависанием процессора прерываемого Виктор Германович вынес следующее. Он эпидемиологом и историком не был, но про холерные бунты слышал. Самое интересное, что они вот-вот начнутся, прямо со дня на день. Слышал Кох про бунт в Санкт-Петербурге, а будучи в Севастополе на отдыхе на экскурсии им рассказали и про бунт в Севастополе. В Москве, кажется, обойдётся без бунта, но холера и тут погуляет. Будет ли в Тульской губернии, Кох не знал, но от Москвы не сильно далеко, какая-то часть эпидемии на излёте и до сюда докатится. Так вот, в Севастополе тётенька-гид говорила, что эпидемия 1830 года — это первая эпидемия холеры в России и её завезли с Кавказа. Выходило из рассказа кикиморы Анны, что в позапрошлом году, то есть в 1828 или 1827, поди их разбери, как в деревне года считают, может, ещё как до Петра по сентябрю, тоже была эпидемия холеры, хоть и не всероссийского масштаба. Но до Тулы, откуда-то тоже с юга добралась. Мельком вспомнил Виктор, что слышал про эпидемию холеры в Астрахани. Возможно, это про неё.
Итак. В позапрошлом годе в их селе Басково вспыхнула моровая зараза — Птица — Юстрица. Зараза эта — птица со змеиными головами, ещё её называют «повальной болезнью». Мол, летает пакость сия над деревнями в виде огромной черной птицы со змеиными головами и хвостом. Летает ночью, и где заденет воду железным крылом, там разразится мор. От беды сей уходят православные в нетопленую баню, залезают на полок и притворяются умершими. Также запирают двери в домах: болезнь решит, что никого нет, и уйдет. Все представляют холеру старухой со злобным, искаженным страданиями лицом, носит погань красные сапоги, может ходить по воде, беспрестанно вздыхает и по ночам бегает по селу с возгласом: «Была
беда, будет лихо!» Где она остановится переночевать, в том доме не уцелеет в живых ни одного человека.Анна не помнила заходила ли к ним баба эта гадкая в красных сапогах, но от заразы умерли и папка её и мамка и трое братьев, которые были младше Анны. Только бабка Аглая уцелела и Анна. Она тоже заболела, но бабка её вылечила. Бабка у неё была знахаркой и этому же учила и мать, и внучку. У матери плохо получалось, всё ей недосуг да некогда. Ну, дак корова, лошадь, три козы и четверо детей, пойди, найди время на уроки природоведения. А Анна у бабки многому научилась и как отвары делать, и как собирать травы и в какое время. Да ещё как зуб больной заговаривать и грыжу вправлять.
Когда зараза стала косить людей по всему селу, кто-то крикнул, что это колдунья Аглая её накликала из-за того, что ей мало заплатили за лечение лошадей весной. Чем-то заболели почти все лошади в селе, и бабка их выходила. Народ возбудился, запер оставшуюся в живых баку с внучков в дому и подпалил его. По счастью в доме был глубокий погреб, и они там спаслись. Князь, испугавшись, что пожар перебросится на другие дома и его конюшню драгоценную приказал потушить подожженный дом. Потом он забрал бабку и Анну и отвёз их в Тулу, где продал за гроши, лишь бы в Басково их не было. Бабку с внучкой купила старая барыня, но кучер, что её сопровождал в Тулу на рынок, рассказал в той деревне, куда их привезли, что барыня купила ведьму, и она на всех Птицу — Юстрицу нашлёт, раз их пока миновала беда. Злопамятная мол ведьма, сама пострадала, теперь будет всем мстить. Ночью мужики пришли на подворье, где пока на сеновале поселили ведьму с ведьмочкой и забили бабку Аглаю кольями. А Анна зарылась в сено и её не нашли. Тогда она ночью следующей, пролежав сутки в соломе, выбралась и пошла в своё село. Дошла через три дня, ягодами да кореньями питаясь, и тут поняла, что жить-то негде. Сгорела изба. Тут-то девушка и вспомнила, что в княжеском лесу жил несколько лет дурень один — дедок. И построил там избушку — землянку. Умер года два как, но землянка цела, боятся туда люди ходить, говорят в ней нечисть поселилась.
Анна дошла до избушки, осмотрелась и осталась. А чтобы люди к ней не совались придумала такую маскировку. Ходит вся зелёная в тине по лесу и пугает пришедших туда людей. Кикиморой представляясь. Выйдет на грибников руки к ним вытянет и воет. Ну, те бросают всё и бегут из леса. За два года всех отвадила, народ в лес вообще соваться перестал, до опушки дойти боятся.
Воду берет из родника, который небольшим ручейком потом в озеро, откуда она Сашку — дурня вытащила, впадает. Питается в основном кореньями и ягодами. Только изредка ходит в Болоховское в нормальной одежде и меняет там у барыни — матери дурня ягоды на зерно. На зайцев и прочую мелкую живность силки ставит, которые нашла после дедка — бывшего хозяина землянки.
Единственное, кто не боится и ходит в лес охотиться — это грузинский князь. Так его сама Анна боится. Он с пистолем ездит и с ружьём. Стрельнёт в нечисть и ку-ку. Теплых чувств к грузинскому князю Анна не питает и, если Сашке нужно правильного яда, который не тошноту вызывает, а почти неминуемую смерть, то выдаст. А перед смертью человек становится бешенным и на всех кидается.
Наверное, Белладонна и есть. По крайней мере, без неё это средство не обошлось. Те самые симптомы.
Событие двадцать пятое
Из петербургской газеты «Северная пчела» вышедшей в конце 1830 года: «Что касается до медицинских средств, то, невзирая на разные опыты, делаемые врачами, кончается всегда одним средством, которое поныне оказывается самым спасительным, а именно: больному отворяют кровь из жилы, после ставят пиявки на живот, часто к голове, и трут все тело щетками, напитанными острыми и грызущими жидкостями, например, настойкою из турецкого перца… Все медики по приказанию Министра обязаны представлять в Медицинский Совет свои наблюдения и замечания насчет холеры, что, без сомнения, принесет большую пользу».