"Фантастика 2025-101". Компиляция. Книги 1-34

— Вот что, Силаев, — повернулся к нему Крамниц, — бумаги хозяина твоего я изымаю. Часть книг тоже заберу, но со скорым возвратом. Ты же смотри, чтобы всё в доме сохранялось и ничего не пропало. На вот, возьми, — он протянул Силаеву бумажную трёхрублёвку.

— Премного благодарю, ваше благородие! — отставной солдат вытянулся во фрунт.

— Вольно, Силаев! — скомандовал я, когда не знакомый с армейскими порядками Крамниц занялся сбором бумаг Данилевича, забыв про так и стоявшего навытяжку слугу. — Где служил-то? — поинтересовался я.

— Подольского пехотного полку артиллерийской роты десятник, ваше благородие! — снова вытянулся отставник.

— Вольно, вольно, — отмахнулся я. Надо же, как мне везёт на отставных артиллеристов — Кошкин Дед в Усть-Невском, [1] теперь вот Силаев, да тот же Данилевич… И к чему бы это?

По возвращении в губную управу я пожелал поближе познакомиться с подробным изложением жизненного пути Данилевича, чего не успел сделать с утра. Путь, как путь, ничего такого особенного. Викентий Васильевич прошёл через те же кадетские роты Большого Стремянного полка, где сейчас постигал военную премудрость мой младший братец, но после третьего года перешёл в артиллерийское училище, откуда через два года вышел подпоручиком в Двадцать первый артиллерийский полк и убыл служить аж на Амур-реку. Там он участвовал во всех более-менее крупных делах против маньчжур, за что и заслужил свои награды. В двадцать семь лет получил контузию, был уволен от службы и вернулся в Москву. Женился, но на третьем году совместной жизни супруга его умерла, детей у них так и не было. Отставного десятника Силаева Данилевич взял в службу за год до смерти супруги. Вот, собственно, и всё. А нет, не всё — имелась отсылка к разрядному листу, свидетельствовавшему о третьем разряде одарённости, то есть в чём-то одном Данилевич вполне мог проявить изрядные магические способности. Однако же что это могли быть за способности, по имевшимся записям оставалось неясным. На получении этой справки я посчитал себя вправе откланяться.

Поймав извозчика и устроившись с книгами Данилевича в коляске, я подумал, что лучше бы нам повезло с установлением личности той женщины, что сидела в карете, на которой Ташлина уехала с постоялого двора в Беляеве. Или личности её «ряженого», как выразился хозяин того двора, кучера. Вот где, спрашивается, и как их теперь искать? А искать надо, ну вот не покидала меня уверенность в том, что они-то и есть убийцы…

Ну хорошо, пусть убийцы. Но зачем было нужно убивать Ташлину и Данилевича? Месть за супружескую измену? Тогда убийцей должен быть сам Ташлин. Ограбление? Ну хорошо, при Ташлиной было много такого, чем можно поживиться, а при Данилевиче? Ташлин нанял убийц, чтобы покарать неверную жену и её любовника? И где он их нашёл? Ладно, дойдёт и до этого, а пока придётся Крамницу заниматься Данилевичем, а мне — служебными делами Ташлина. Да, Иван Адамович будет трудиться, а я ждать известий из Палаты государева надзора, но, как говорится, каждому своё. Что же, посмотрю пока, что за интерес был у Данилевича в книгах…

Ну да, посмотрел один такой, как же. Сначала пришлось уделить время Смолину — он представил мне на утверждение очередные свои соображения по домашнему хозяйству, сопроводив оное представление обстоятельными разъяснениями и обоснованиями. Пришлось вникать — речь всё-таки шла о моих личных интересах. Но едва я убедился в несомненном профессионализме своего дворецкого, эстафету в деле отвлечения моего внимания от книг из домашней библиотеки Данилевича приняла Варвара Дмитриевна, и тут я уже сопротивляться не смог. Да и не больно-то хотел, откровенно говоря… В общем, со следующего утра я был вынужден красть какое-то время у своей диссертации и жертвовать его книгам из дома отставного артиллерийского капитана. К обеду интересы бывшего владельца этих книг я представлял себе уже вполне ясно, и уже был готов поделиться своими открытиями с Иваном Адамовичем, но тут позвонил по телефону отец и срочно потребовал меня к себе.

Что речь пойдёт о приятном, стало понятным, едва я увидел сияющие лица отца, Василия и прибывшего раньше меня дяди Андрея, а когда мы прошли к отцу в кабинет, открылась и причина столь благостного их настроения. Причина эта была чётким каллиграфическим почерком изложена на листе бумаги, предписывавшем нам явиться в будущий понедельник в Малый Кремлёвский дворец для приёма у государя.

[1] См. роман «Царская служба»

Глава 16. Царские милости и большой заказ

— Ты, Алексей Филиппович, и ты, Василий Филиппович, подождите пока здесь, вот и Леонид вам скучать не даст, — сказаны эти слова были вполне дружеским тоном и звучали вроде бы и как просьба, но обманываться не стоило, приказ, он и есть приказ, — а тебя, Андрей Васильевич, и тебя, Филипп Васильевич, прошу со мной, — царь направился к боковой двери, отец с дядей двинулись за ним.

— О Татьянке говорить будут? — тихо поинтересовался я у Леонида. Он молча кивнул.

Ну, слава Тебе, Господи, наконец-то!

…На награды государь не поскупился. Мне достались сразу две — Невский крест заслуг с мечами по совокупности моих дел в Усть-Невском и орден Михаила Архангела четвёртой степени с мечами же за винтовки с револьверами. Вообще мечи к ордену полагаются только за военные заслуги, но государь особо отметил, что вооружить армию — заслуга тоже военная. Приложением к наградам шло производство из отставных подпоручиков сразу в отставные же капитаны — почти что бессмыслица в моём нынешнем положении, а всё равно приятно. Васька получил тот же Невский крест заслуг с мечами, а вот его заслуги в деле с оружием царь отметил четвёртой степенью ордена Михаила Архангела, но уже без мечей. Отцу достался Михаил Архангел третьей степени, четвёртую он получил, когда служил в Палате путей сообщения, меня тогда ещё и на свете-то не было. Мастера наши, Гаврилов с Семёновым, заслужили по серебряной Михайловской медали и из мещан стали почётными гражданами, а уж когда сам царь поименовал их Никифором Арсеньевичем и Ефимом Фёдоровичем, да ещё и руки пожал, слегка даже обалдели. Ничего, им полезно. На включении обоих в наградной лист настоял, понятное дело, я. Без этих умельцев я как без рук, так что пусть и они видят, насколько работа со мной для них полезна.

После оглашения указа и вручения наград царь произнёс краткую, но воодушевляющую речь, поблагодарив всех нас за вооружение русской армии лучшими в мире винтовками и пожелав нам новых успехов в оружейном деле, а затем из своих рук вручал каждому награждённому серебряную чарку с брусничной настойкой, беря их с подноса в руках дворцового слуги. Последовала царская здравица в нашу честь и каждый чокнулся с самим государем. Даже я проникся, а уж про Никифора с Ефимом и вовсе молчу…

Пока царь объяснял дяде и отцу своё видение совместного будущего царевича Леонида и боярышни Татьяны Левской, нам сильно скучать не пришлось. Царёвы порученцы помогли прикрепить к кафтанам заслуженные награды и вручили нам кожаные папки с тиснёными золотыми орлами, в коих лежали наградные грамоты, а у мастеров ещё и грамоты о возведении в достоинство почётных граждан, далее нам предложили не особо большой выбор напитков и закусок. Новоиспечённых почётных граждан я заранее предупредил, чтобы на хмельное не налегали, но увлекаться питием они даже не думали, только в восхищении озирались по сторонам, поражённые дворцовым великолепием. Да что они! Я, и то впечатлился, бывать в Малом Кремлёвском дворце мне доводилось, но не в этой парадной зале. Царевич и Василий вели себя спокойно, что и понятно — брат мой в Кремле три года отслужил, а Леонид тут просто живёт.

Из двери, куда царь увёл отца с дядей, вышел офицер и позвал Леонида. Сговорились, стало быть, и сейчас старший брат объявит свою волю младшему. А минут через пять довольные отец и дядя вышли в сопровождении всё того же офицера и тот пригласил меня.

— Садись, Левской, — указал царь на место за круглым столом. — Леонид мне твои соображения передал, я велел государеву надзору всё проверить, как ты сказал. Как закончат, тебе все бумаги доставят.

Хорошая новость, что тут скажешь. Прислушался ко мне государь наш Фёдор Васильевич…

— И ежели вправду воровство найдёшь, не торопись, — продолжал царь. — Мне сразу доложи, или через Леонида, а сам присматривайся, выведывай, оценивай. Эту заразу надобно будет сразу всю выжечь, да с примерной строгостью, чтобы другим неповадно было.

О, а это уже начальственная классика — взять предложение подчинённого, да ему же то предложение и выкатить в виде приказа. Впрочем, никаких внутренних возражений по данному поводу у меня не имелось, а уж таких, чтобы вслух высказать, тем более.

Далее царь пожелал узнать, что там с делом Ташлиной, и я обрисовал ему положение, не особо вдаваясь в подробности. Каких-либо замечаний или пожеланий Фёдор Васильевич не высказал, значит, будем с Иваном Адамовичем и дальше работать обычным порядком. Мы вышли к остальным, государь сказал нам ещё несколько добрых слов, на том всех и отпустил.

Честно говоря, я предполагал, что Леонид отправится в дом отца с нами вместе, но он остался в Кремле. А уже дома отец изложил мне, матушке и Василию царские указания относительно Леонида и Татьянки. Сватов засылать государь готов в любое угодное нам время, но не раньше свадьбы царевича Константина Васильевича, каковая уже назначена на конец мая, до того же сам сговор следует держать в тайне, и всё должно выглядеть, как сейчас. Матушка немножко поворчала, ей такое условие показалось странным, но оспаривать царскую волю не решилась. Хм, получается, отцу и дяде царь рассказал то же, что сам Леонид рассказывал мне, и на тех же условиях… Посовещавшись, мы мудро решили, что лучше бы ждать сватов в конце июня, чтобы Татьянка как раз закончила гимназию, самой же виновнице будущего торжества ничего не говорить, пока не принесёт домой гимназический аттестат.