"Фантастика 2025-115". Компиляция. Книги 1-27
Шрифт:
К своему стыду паренек не знал, какого племени Ратибор, по какому обычаю следует править тризну, и только память верно хранила образ удивительного стрелка. Сам Микулка был из полян, хоронивших родичей в земле, но Зарян выучил южному обычаю – предавать тела героев огню. Это здорово успокаивало, ведь если Ратибор из южан, хотя явно не тиверец и уж точно не улич, то в огне ему самая почетная смерть. И все же Микулка ничего не мог сказать наверняка – когда друзья уходят, порой с грустью понимаешь, насколько мало узнал о них в суете дней…
Под опаленными бревнами часто открывались зияющие ямы еще дымящихся подполов и нужно было держать уши востро,
– Тьфу ты… – устало ругнулся он и собрался уж было обойти препятствие, но странный звук, донесшийся снизу, заставил замереть как струя водопада на лютом морозе.
Внизу стонал человек. Какая-то странная уверенность сжала грудь сильнее, чем стягивающие ребра бинты, сердце заколотилось с отчаянием навеки замурованного и Микулка, теряя голос, заорал что было сил:
– Люди!!! Белояна сюда! Скорее, скоре… Тут…
Тело не выдержало напряжения чувств и паренек безвольно рухнул на колени, словно горевшая в нем сила наконец спалила сама себя, оставив внутри только звенящую пустоту.
К нему бежали, пытались оттянуть от провала, но он, в накатившем безумии, вырывался и дергался, наводя на мужиков, видавших всякое, совсем не беспричинный страх.
– Белояна сюда… Белояна… – почти лишившись чувств шептал он. – Тут… Ратибор Теплый Ветер. Живой!
Его все-таки оттащили, видимо дремавшая в теле сила на время покинула исстрадавшееся тело, в яму полетели концы веревок, по шестам полезли взлохмаченные люди, перемазанные густой сажей пожарища.
Из ямы действительно вынули Ратибора… Весь он был мокрый, обугленный кафтан рассыпался от каждого движения, а с почерневшей кольчуги струились чуть заметные клубы пара. Ни волос, ни ресниц, ни бровей не было, лицо и руки вздулись болезненной краснотой, но дыхание струилось хоть и слабо, но ровно, а порой с опаленных губ срывался громкий, протяжный стон.
Микулка немного пришел в себя лишь когда над недвижимым другом склонился верховный волхв.
– Худо дело… – хмуро прорычал Белоян. – Ожоги-то чепуха – шкура облезет и все дела, я и не таких вытягивал… А вот рана на руке очень опасная. Важные жилы перебиты, крови много ушло. Но до чего же везучий! Это же надо – попасть именно в погреб… И не просто попасть! Если бы не кольчуга, он бы крышку подпола не прошиб, сгорел бы на полу как сухая лучина. А так зашибся конечно крепко, но зато пламенем едва опалило. Потом, когда пожар водой заливали, куда все стекало? В подпол… Что горело – потухло, что нагрелось – остыло… Хотя под кольчугой, наверняка, вся шкура буграми… С рукой тоже… Он ведь даже перетянуть ее не смог! Так, навязал кое как тряпицу. Но она кровью пропиталась и так от жара скукожилась, что накрепко стянула перебитые жилы. Повезло… Если от потери крови не загнется, то еще поживет.
Собравшиеся перешептывались, покачивали головами и в это самое время поляки шарахнули в городские ворота…
Каменья, выпущенные из балист, рвали воздух злым шелестящим роем, выбивали из стен целые кучи раскрошенной трухи, а в воротах прошибали такие дыры, будто не из вековых дубов они срублены, а из хилых липовых чурбачков. Но наваленная куча бревен не зря забрала столько труда и времени, теперь пока ее не спалишь, в город не войдешь, потому как сходу
не проскочишь, а если лезть через завал, то сверху горожане угостят наскоро припасенными бревнами и камнями.Но поляки и не спешили… Мудрые воеводы уже поняли, что Бутиян попал в западню, меж собой делили освободившееся княжье кресло, а тысяцкие и сотники неспешно, но основательно окружали город ратью, выстраивали в несколько рядов балисты, раставляли лучников, подтягивали к дрожащим воротам конницу.
Днепр изменился до неузнаваемости – по воде стягивались тысячи лодий, напоминая странный ледоход против течения, вот только лед был не белый, а черный, поблескивающий оточенным булатом оружия. Только самые именитые воеводы знали, о чем думал Бутиян, когда говаривал про свою готовность встретить русских богатырей… Кроме этих лодий в уличских землях укрепились еще пять тысяч поляков, подвластных молодому княжичу и когда Киев был успешно взят, все они получили наказ сдвигаться к самому городу. Они отправились вдоль Днепра пешим порядком и к нынешнему вечеру должны быть тут. Должны – значит будут. Чернобородый научил не опаздывать…
Микулка хотел бы остаться с Ратибором, но Белоян убедил, что помочь ему сейчас ничем нельзя, только себя мучить зряшным волнением. Стрелку нужен был сон, питье и спокойствие, да травы, чтоб отвести начинающуюся лихоманку. В остальном полагаться приходилось на волю Богов и на крепость тела – если сдюжит, значит сдюжит, а на нет и суда нет.
При упоминании Богов, в Микулкиной голове созрело решение, которым, словно одной стрелой, можно было убить двух зайцев – и город укрепить, и принести Богам такую жертву, какой они давненько не видывали. Во спасение Ратибора…
– Люди! – еще не совсем оправившись от потрясения, вымолвил он. – Ворота, даже с завалом, не простоят долго, а когда рухнут, в город ворвется конница. Но есть способ всю ее извести зараз… Ну, если не всю, то ОЧЕНЬ много. Но я говорю вам это не просто так, я спрашиваю вашего доброго согласия, потому как задумка моя вся держится лишь на ваших руках, плечах и соленом поте. Нужно разобрать мостовую у самых ворот и вырыть за ними большую яму в два человеческих роста. И пока поляки не заполнят ее телами, в город им не пройти. А яма – не стена! Ее не развалишь и не сожжешь!
Толпа радостно загудела.
– Гоже, Селянинович! – кричали мужики.
– Только бы заступов хватило! – беспокоились другие.
Но инструмента хватило на всех… Даже бабы взялись за лопаты и кирки, даже дети, заливаясь потом, таскали корзины с вынутой землей. Микулка работал у самых ворот железной киркой, одной рукой разбивая здоровенные камни, какие никому сходу одолеть не удавалось. Раньше их нагревали угольями, а потом заливали холодной водой, чтоб потрескались. Но дремучая силища молодого витязя позволяла колоть глыбы с одного-двух ударов, вызывая восторг у детей и добрую зависть у трудовых мужиков.
Дело двигалось споро, но и от ворот почти ничего не осталось, только на ершистом завале все и держалось. Радовало лишь то, что поляки не спешили в напуск, а издалека, балистами, старались расчистить все, что можно, чтоб потом так же не спеша войти в город конницей – без помех, ровно, красиво. Как на праздничном выезде.
Они-то представляли, будто насмерть перепуганные русичи прячутся по щелям… Но разве могли они подумать, что под грохот и шелест летящих камней горожане работают. Весело и споро, с шутками, прибаутками и залихватской показушкой – кто больше возьмет, да дальше кинет.