"Фантастика 2025-129". Компиляция. Книги 1-36

Сама усадьба Картамонова не отличалась никаким шиком и блеском. Однако во всём видна рука хозяина. И это меня злило. Нет, я не завидовал, я негодовал, что у меня пока иначе. Моё мнение — нужно выводить крестьян на обустройство дорог. Колдобины, ямы — всё это нужно расчистить, засыпать и утрамбовать. Нужно обязательно придумать какую-то программу, которую можно было бы условно назвать «реновация».

Но тут ведь как. Если я начну перестраивать за свой счёт дома одним крестьянам, то недовольство будет у других. Это ведь только видимость, что крестьян можно повсеместно угнетать, лишать всего, играться с ними. Может быть, это и возможно для каких-либо условных Троекуровых, у которых всё держалось бы только на насилии и принуждении. Однако, как показывают факты, крестьяне способны на бунты. Недаром по стране прокатилась череда картофельных бунтов. Я несколько опасаюсь того, что будет, если крестьяне взбунтуют. Что делать, силой их приструнить? Ну, разве же это вариант? Кроме того, я из тех, кто считает, что готовую рыбку на стол нечего класть. Нужно давать удочку. Так что дома нужно строить, но при этом и требовать отдачу, например, какую-либо отработку.

— Лёшка, сам приехал, наконец, а то всё старика заставляешь бегать за собой! — встречал меня у крыльца своего дома Матвей Иванович Картамонов.

— Нечто, дядька Матвей, казачки твои расслабились. Никто меня не встретил у твоего поместья.

— От тебя разве нужно ждать злого умысла? — с ухмылкой спросил старый казак.

— И то правда, — сказал я, вспоминая своё же решение создать общую на два поместья зону ответственности.

— Пошли в дом, я тебе наливки моей налью, вишнёвой аль сливовой. Такого ты точно не пил, — радостно провозгласил Матвей Иванович, видимо, увидев во мне собутыльника.

Я знал, что его дочь, любезная Настасья Матвеевна, лютует, когда Матвей Иванович употребляет. А сосед так любит свою доченьку, что готов подчиняться, словно жене своей.

— Дядька Матвей, я приехал для того, чтобы мы решили вопрос с трофеями. У твоих казаков ружья уже есть, а у моих нет. Дай два десятка, а четыре ружья оставь себе, — сказал я, а Матвей Иванович разом расстроился.

Он рассчитывал на то, что день у него сегодня закончится на хорошей ноте, а, значит, будет добрая пьянка. Глядя на его вытянувшуюся физиономию, и я стал думать о том, чтобы посидеть в хорошей компании да уважить соседа, который уже и так помог преизрядно. А картошка? Ладно, пусть утром будет. Сразу после утренней тренировки и займусь ее окучиванием.

— Лешка, оружие — это… сложная и опасная механизма. Тут нужно уметь… — заюлил Картамонов.

— Не хочешь ли ты, дядька Матвей, отказать мне в праве на долю? Пусть у меня будет пятнадцать ружей, но никак не меньше. Так что, крестный, давай без торга. Какой торг серёд своих? — с улыбкой говорил я.

— С козырей зашел, «своих»! — разгладил усы Матвей Иванович. — А и бери, но токмо отдам все, когда Апанас, он у меня самый умелый с ружьями, скажет, что ты и твои мужики, ряженные под казаков, знают, с какой стороны пуля летит.

Тутя не был против. И сам хотел просить выделить мне инструктора — всё-таки здешне-нынешнее оружие требовало своего подхода. Нет, я уже худо-бедно разбираюсь с заряжанием, стрельбой, даже начинаю привыкать, что после двух выстрелов в безветренную погоду можно окутаться в дымку и ничего не видеть. Но знающий человек нужен.

— Добро, дядька Матвей, я отплачу тебе каретой, хочешь? — спросил я.

— Добытой в бою, это коли не сказать, что краденой? — делано возмутился казак.

Я даже и не понял сперва: гневается он или все же иронизирует.

— Добытое, дядька, у татей взятое, — сказал я несколько даже обиженно.

— А ты не хмурься! Экая обида у него! Казак свое взять завсегда должен. А вот дворянин… — Картамонов рассмеялся, а когда хохот казака закончился, он продолжил. — Дворянин, коли казацкого роду, должен переделать свой трофей, дабы иные не поняли, что к чему. Так что приму, вестимо, карету, да перекрашу, тут да там изменю, упряжь сменю. И никто не скажет, что она… это… И ты не говори! И вовсе… В дом пошли. Наська уже на стол метать должна. Казаком становится мой крестник, то не грех и выпить, а господь… Ты только попу не сказывай, что выпил я в пост.

— Вот чему ты учишь крестника? — рассмеялся я, уж больно заговорщицкое лицо было у Картамонова, когда он говорил о попе.

— Так нынче же Вербное Воскресенье, можно рыбу съесть. А опосля поститься буду на страстную неделю, как водится, стало быть, — с задором говорил Матвей Иванович.

Я не столь религиозный человек, да и пост не соблюдаю. А тут еще и Вербное Воскресенье… Пасха в 1848 году выпадала на двадцать четвертое апреля, и уже сегодня была чуть ли не летняя погода, так что душа все-таки просила отдушины в виде доброго собеседника, богатого стола и штофа водки, ну, или наливки.

— Барин, — когда я уже закусывал после первой здравицы крестного, а Настасья принесла запечённого поросенка, прервал нашу идиллию казак, которого звали Апанасом.

— Чего врываешься, как тать? — взревел негодующе Картамонов.

— Так там прибыли к барину, господину Шабарину. Полицейский, представился как господин… — начал докладывать казак, но осекся, потому что в столовую вперед всякого доклада зашел человек в мундире полицейского начальника, чуть полноватый, с залысиной и с пенсне на носу,.

— Любезный, ты можешь идти, я и сам господам представлюсь! — сказал полицейский, окидывая меня и Картамонова взглядом. — Полицмейстер города Ростова Марницкий Федор Васильевич. И, господа, у меня есть вопросы.

Глава 12

— Чем обязаны? — на правах хозяина первым задал вопрос Матвей Иванович.

Тон Картамонова, правду сказать, был несколько грубым, не сдержался крестный. Хотя кто и когда любил, чтобы к нему на порог приходили полицейские? Бежать к ним за помощью — да, а в остальном — если только хаять и ругать.

— Не ищите во мне врага, господа, — отвечал Марницкий. — Я здесь по долгу службы, но это редкий случай, когда моё любопытство и моя честь не противоречят тому, о чём говорит долг.

— Вы, однако, говорите загадками, — обозначился и я, до того же позволял себе только изучающе смотреть на полицмейстера.

— Присаживайтесь за стол, господин полицмейстер, никто не скажет, что Картамонов не накормил и не оказал должного гостеприимства. Сперва обед, опосля ответ, — сказал Матвей Иванович, указывая непрошенному гостю на стул.

— Да, господин Марницкий, разделите с нами радость, все же Христос в Иерусалим въезжал… И вы приехали… — сказал я, и хорошо, что вовремя остановился.

Хотелось спросить про того осла, верхом на котором приехал полицейский, ну или козла.

— Все разговоры после того, как вы откушаете, чем Бог послал. Не гнушайтесь, господин Морницкий, ибо мы все грешны… — Картамонов указал на стол, который прогибался от многочисленных и отнюдь не скоромных блюд. — Впрочем, и постные имеются. Вот рыбка запечённая. На Вербное Воскресенье рыбку и в пост можно.