"Фантастика 2025-15". Компиляция. Книги 1-24
Шрифт:
Увы, на этом возвращение «Былого Могущества» затормозилось.
Поднять армию мёртвых? Да, уже возможно. Но! Во-первых, та армия, которую Лич мог бы поднять прямо сейчас, разбилась бы о Скуфидонского, Михеева и альтушек в ближайшие полчаса. Во-вторых, свести с ума всех некромантов в округе и подчинить их своей воле Лич пока что тоже не мог, а ведь именно в этом и заключалась фишка этого самого «Могущества».
Первый шаг сделан, но работы впереди ещё непочатый край.
Самая беда заключалась в том, что Лич пока что не был Личом.
Он был
Смертен, а стало быть и уязвим, и слаб.
В конце концов, Лич и сильный некромант — это далеко не одно и то же. Несмотря на магию, которой он обладает — мрачную, тёмную и вообще фу-фу-фу какую — некромант жив.
А вот Лич мёртв. Помимо того, что у него нет ни тоски, ни жалости, у него ещё и пульса нет. Ни пола, ни возраста, ни постылых физиологических потребностей. Спать, есть, чистить уши… всё это для органических лохов.
Лич же — существо совсем иного рода. Чахлое тело не мешает прокачивать чудовищные объемы энергии. Источник практически неисчерпаем.
И чтобы стать таким существом, нужно было провести тёмный ритуал.
Инициацию.
Ту самую инициацию, которую вот уже который раз наблюдала запертая в короне Рита Смертина. Для неё не нужно было ни свечей, ни заклинаний из старинных фолиантов, ни даже крови девственницы. Всё гораздо-гораздо проще. Нужно всего лишь аккуратненько умертвить себя. При этом оставаясь в сознании.
И кстати!
Про Смертину!
Лич не сомневался, что эта слабосилка никогда не выберется из короны. Но совсем отбрасывать такую вероятность тоже не стал. Он же смог!
Вдруг и Смертина каким-то образом всё-таки свяжется со своими.
Даже если ей не поверят, то Скуфидонский обязательно обратит внимание на странности. Возьмётся расследовать, и всё…
Конец.
На сей раз, возможно, бесповоротный.
Так что ждать нельзя. Ритуал нужно провести прямо сегодня и прямо сейчас. Ни к чему притворяться. Ни к чему жить жизнь Риты Смертиной, каждую секунду опасаясь быть раскрытым. Ни к чему играться в это грёбаное лицедейство — когда-то Лича уже убедили, что актёрство не для него.
А потому вперёд…
С начала торжества, мы с Кузьмичом и Чего уговорили несколько бутылок игристого, несколько бутылок красного сухого и граммов плюс-минус по двести водочки. А это значит что? Пра-а-а-авильно! Это значит, что настала пора шлифануть всё это дело пивком.
День выдался насыщенный, впечатлений куча, а Удалёнковский воздух богат на кислород. Так что захмелеть едва ли получалось, и может, хотя бы понижение градуса поспособствует?
— Кузьмич, давай без перверсий, а?
— Василий Иваныч, я клянусь, эт надо пыпробовать!
А вот камердинера моего, кстати, накрыло нехило. Не до утраты человеческого облика и моторных навыков, конечно, но всё равно — рука была уже не так тверда. А потому Вильгельм Куртович вот уже пятнадцать минут ковырялся с пивными бокалами и ножом. Закусывал язык, щурил глаз, но всё равно в последний момент всё запарывал.
— Не понимаю,
чем ты меня пытаешься удивить, — честно сказал я. — Пробовал я резаное пиво, Кузьмич. И Лёха пробовал. Правда, Лёх?— Правда.
— Эт не обычное резынное пиво, — продолжал настаивать на своём Зеехофер. — Эт австрийское резынное пиво. Клянусь, Василий Иваныч, вы такова ещё не пробовали.
— Пиво как пиво, — пожал плечами Чего, глядя на меня.
— Вот и я так же думаю.
— Во! — крикнул австрияка. — Па-а-алучилось, ендлих, мать его ити! Идити сюда! — и наконец-то подпустил нас к кружкам. — Э-э-э, стойти! Ну пагадити вы! Ну нада жы через соломинку пить, прямо вот на границе светлова и тёмнова, чтобы прачуфствойвать…
— Не буду я пиво через трубочку сосать, — нахмурился Лёха. — При всём уважении к тебе, Вильгельм Куртович, но замашки свои европейские при себе отставь. Оно ведь всё у вас там так и происходит!
— Что «всё»? — не понял Кузьмич.
— Всё «всё»! Сегодня пиво через трубку пьёте, завтра стринги носите, а послезавтра вообще с мужиками…
— … в баню пойдём! — закончил я вместо Лёхи его обличительную речь, потому что на кухню в этот самый момент ворвалась запыхавшаяся Таня Стеклова.
— Василий Иванович! — крикнула альтушка. — Рита пропала!
Глава 9
— Откройте дверь! — крикнул я на бегу.
— Да, Василий Иванович! — откликнулась Стеклова и притопила к бане вперёд меня.
Из трубы уже курился дымок, а в окне парилки суетился резко протрезвевший Кузьмич.
— Всё-всё-всё-всё-всё, — ласково сказал я Рите, заскакивая в предбанник. — Уже пришли. Сейчас всё будет хорошо.
На самом деле вместо сюсей и пусей мне хотелось хорошенечко на неё наорать. И наказать прямо вот обязательно, чтобы в башке отложилось! Потому что… вот ведь… ну дурында же малолетняя! Это надо было такое начудить, а?!
Никто с ней плавать на озеро не пошёл, так она одна попёрлась! Никому, главное, ничего не сказала и пошла! И как же, блин, хорошо, что мы быстро сообразили, что к чему!
Добежали, значит, орём:
— Рита! Рита! — а она в камышах затихарилась и ни звука не издаёт.
Если бы Чертанова мини-солнышко над озером не накастовала и не подсветила, так бы и не заметили дурёху. Наплавалась до переохлаждения. То ли сознание потеряла и каким-то чудом головой кверху в зарослях застряла, а то ли вымоталась так, что крикнуть ничего в ответ не могла…
Не знаю.
Короче, вытащил я Смертину чуть ли не синюю. Губы голубые, как у утопленника, трясётся вся. Это ведь чтобы прогреться озеру несколько месяцев нужно, а остывает-то оно за пару дней. Плюс наше озеро… оно как бы и не озеро, если разобраться. По сути, это слив со дна водохранилища, а на дне водохранилища — оно и летом-то не жарко.
К тому же воздух похолодал; не зря мы сегодня в пледы кутались.
— Оля, лечи! — орал я на Фонвизину.
— Я лечу! — орала Фонвизина на меня. — Лечу!