"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21

– Вы из Петербурга, – сказал он не вопросительно, а утвердительно. – Граф Чернов…

– Давненько меня графом не величали, – усмехнулся старик и сделал глоток чаю. – Я уже и забыл. А ты сметливый, весь в бабушку, надо полагать. Как там Зоя Николаевна? Надеюсь, в полном здравии? Она ведь моложе меня лет на десять.

– В здравии. – Федор улыбнулся. Это было так удивительно: сидеть на краю земли в доме, по самую крышу заваленном снегом, и вспоминать мир, который существует только в памяти. – Я надеюсь, – добавил он. – Надеюсь, что мой арест и ссылка ее не сломали.

– Не сломали. Насколько я помню, Зоя Николаевна и в юные годы отличалась крепостью духа. А дед твой как же? Мы оба были влюблены в твою бабушку, но Дмитрий меня обскакал. – Улыбка у Акима Петровича сделалась грустная, очевидно, воспоминания эти, хоть и светлые, причиняли ему душевную боль. – Они с Зоей обвенчались в мае, а в сентябре меня уже арестовали. Потом была ссылка…

Значит, ссылка… А иначе зачем дворянину, потомку знатного рода добровольно хоронить себя в такой глуши?

– Что, думал ты один такой? – Аким Петрович посмотрел на гостя с усмешкой. – Не один. Вот только ссылка – это не каторга, и вернуться обратно я со временем мог.

– Но вы не вернулись.

– Не вернулся. Повстречал тут свою судьбу, а от судьбы не убежишь. Да ты пей чай, Федор. Пей, пока горячий.

Федор послушно сделал глоток, но вкуса не почувствовал. Только что услышанное еще нужно было осмыслить, не укладывалось у него в голове.

– То есть вас в Чернокаменске не держат силой? – спросил он. – Вы вольны уехать отсюда в любой момент, вернуться домой?

– Не волен. – Аким Петрович покачал головой. – На Стражевом Камне моя воля заканчивается. Это сложно объяснить, это словно бы въелось в твою кровь и теперь разъедает душу.

– Совсем нельзя уехать?

– Можно, но жить в полную силу и дышать полной грудью можно только здесь. Я пробовал уехать. Через год после того, как моя Аннушка… – Он помолчал. – Через год забрал Соню и уехал в Пермь. Вот тогда-то я это и ощутил в полной мере.

– Что?

– Тоску. Когда Аннушку убили, я решил, накажу убийц, найду Сонечке достойного опекуна, оформлю наследство, чтобы моя девочка ни в чем не нуждалась, и все… уйду. Любовь, Федя, это очень эгоистичное чувство. Мне тогда казалось, что без Аннушки мне и жить незачем. И когда я о Сонечкином будущем пекся, мною не отеческая любовь двигала, а исключительно чувство долга. Не думал я в то время, как моя дочь будет с чужими людьми расти. Только о собственной боли думал. В Перми мы с дочкой ждали поверенного из Санкт-Петербурга. Долго ждали, месяца два, кажется. И вот начала моя девочка болеть. За жизнь свою ничем не болела, а тут стала прямо на глазах угасать и проситься обратно на озеро. И во мне словно бы надломилось что-то. Думал, и ломаться больше нечему, думал, искрошилась душа в труху. Ан нет! Хватило меня только на то, чтобы дождаться поверенного да уладить финансовые дела. Нелегко управлять капиталом за тысячи верст через поверенных. Пока были живы родители, меня эти вопросы не особо интересовали, но после их кончины пришлось вникать, учиться. Научился и даже преуспел. Продал родовое поместье и городской дом, перевел капитал поближе к Уралу, часть весьма удачно вложил в горное дело. Для Аннушки, для семьи старался. А оно вот как получилось. И Сонечка занемогла… Как же я мог родную дочь в болезни бросить! Не хватило на то моего эгоизма.

– Вы вернулись на остров.

– Вернулись. И девочка моя сразу повеселела, на поправку пошла.

– А вы?

– А я? – Аким Петрович посмотрел на него пустым, совершенно ничего не выражающим взглядом. – Татьяна, Евдокии нашей мать, мне тогда помогла. Считай, переселились они с Евдокией на остров. Евдокия с Сонечкой были ровесницами, дружили. А Татьяна женщина была умная и добрая, доверял я ей, как самому себе, и в один особо темный час подумал, зачем же Сонечке чужие люди, когда Татьяна ее любит, как родную, и, случись со мной что, никогда не бросит. Денег бы им хватило, я об этом позаботился.

Аким Петрович рассказывал о делах давно минувших так, словно и не прошло с тех пор больше сорока лет. Было очевидно, что свою прежнюю жизнь он помнит в малейших подробностях, даже то, что хотел бы забыть.

– Я напился, выпил столько, что лыка не вязал, и пошел на Змеиную Голову.

Федор и без объяснений понял, что Змеиной Головой старик называет тот самый треугольный валун, что нависал над самой водой.

– В бездну шагнул сразу, без колебаний. Испугался, что, если дам себе время, передумаю. Вот только браслет снять забыл. – Он задрал рукав рубахи, почти с ненавистью посмотрел на браслет. – А может, даже если бы и снял, не получил бы милости. Помечены мы с тобой, Федор, этим серебром. Да и серебро ли это?..

– Вы не утонули. – Федор вспомнил, как Аким Петрович когда-то говорил, что озеро его теперь не примет. Очевидно же, что не приняло.

– Утонул. Камнем ушел на дно. Вот только не этого мира, а Нижнего. Думал, его там увижу, а увидел Аннушку свою. – На глазах хозяина выступили слезы, а взгляд смягчился. – Какое это было счастье, Федя! Оно же все там настоящее, в Нижнем мире. И Аннушка моя настоящая, как живая. Нет, живая, только какой-то иной, нам неведомой жизнью. Я хотел остаться, умолял, но она не позволила. Зачем, говорит, ты, Акимушка, нашу дочку сиротой оставил? Как же так можно? А сама меня по щеке гладит так ласково. Нельзя, говорит, тебе здесь надолго оставаться, плохо это для живых. Уходи. А я не могу! Как же мне уйти, когда вот она – моя Анна!

– Она бы не позволила вам надолго остаться. Айви мне тоже не позволила.

– Она и не позволила, прогнала. Но обещала иногда приходить во снах. А ты ведь знаешь, какие это сны. Знаешь, что они реальнее яви.

– И она приходит?

– Иногда. – Аким Петрович улыбнулся. – Не так часто, как мне бы хотелось. Каждый такой сон для меня настоящий подарок. Только одно это меня держит на острове – возможность видеться с женой. И еще обещание.

– Какое обещание?

– Она меня ждет. Когда придет мой час, мы уйдем с ней вместе, – сказал Аким Петрович и одним махом допил свой уже давно остывший чай. – Проснулся я утром на берегу, – продолжил он, вглядываясь в серую мглу за окном. – Выбросило меня озеро, не приняло. И тебя не примет, если удумаешь что дурное, если сам решишь умереть. Имей в виду. Вот теперь я тебе все рассказал, ничего не утаил.

– Про марийца расскажите, – попросил Федор. – Про отца Айви.

– А что про него рассказывать? На острове он оставался, пока Соня не умерла, только ее одну он любил. А как умерла, так сразу и ушел. Что смотришь? Знакомая история получается?

– Знакомая.

– Вот поэтому я его и не держал, потому что сам в его шкуре побывал и знал, что он чувствует. А Айви, сам видишь, мне не в тягость, а в радость.

– В городе говорят о небывалой удаче ее отца.

– Правду говорят. Или ты о том, что Соня моя ему помогала?

– И про это тоже.

– Нет, – Аким Петрович покачал головой. – Соне в Нижний мир ходу не было. Не мог он с ней разговаривать, а потому не знала она про золотые жилы ничего. Это и в самом деле только везение, Федя. И Демид Злотников этим везением воспользовался, задурил парню голову старательской романтикой. – Он устало потер глаза, и Федор запоздало подумал, что этой ночью Аким Петрович, скорее всего, даже не прилег. – Демид ему вместо брата был, и за смерть его он жестоко отомстил.

– Я так и подумал.

– И золото злотниковское он себе забрал. – Старик словно бы и не слышал слов Федора. – Не все, сколько унести смог. Часть мне принес, расплатился за заботу о дочери, но большую часть клада спрятал.

– Я знаю, – сказал Федор, глядя старику прямо в глаза.

– И знаешь где? – Аким Петрович едва заметно улыбнулся.

– Знаю. – Он кивнул.

– Вот и хорошо. Может, когда-нибудь и пригодится знание-то. Ты только помалкивай, не рассказывай никому. Да ты парень сметливый, не мне тебя учить.