"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Свадебная ладья была в равной мере красива и бесполезна. Федор уже собрался было об этом сказать, но Августа неожиданно поддержала Евдокия.
– Пусть его, – сказала, поправляя платок. – Не в рыбацкой же лодке молодым до острова добираться. А ладью потом можно на дрова пустить.
От возмущения архитектор потерял дар речи. Никто еще не обращался с его идеями так пренебрежительно. Ладью на дрова!
Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Аким Петрович.
– Ладья так ладья, – сказал он примирительно. – Только, Август Адамович, ты уж сильно не усердствуй. Народ у нас простой, изящным наукам не обучен.
– Так прививать нужно народу чувство прекрасного! –
Они так и не узнали, что Берг хотел сказать. Евдокия посмотрела на Августа тем своим особенным взглядом, от которого он сначала замолчал, а потом зашелся кашлем и посинел.
– Некоторые башен понастроили где ни попадя без всякого толку, а рассуждают о прекрасном, – сказала она веско и отвернулась.
А Август потом еще долго кашлял и задыхался, и даже шепнул Федору на ухо, что Евдокия, по всей видимости, ведьма. Но в голосе его не было настоящей, глубокой обиды – только лишь веселая злость. И Федор понял, что пикировка не причиняет вреда ни одной из противостоящих сторон. Мало того, он вдруг задумался, а есть ли противостояние на самом деле?
Весна, которая все медлила и обходила Чернокаменск стороной, очнулась в начале мая. И вместе с ней очнулась, кажется, сама земля – зацвела, задышала. Стражевой Камень сбросил остатки снежного покрова, устремился верхушками сосен к синему небу. А Айви вдруг затосковала. Это была особая, почти прозрачная тоска, едва заметная за улыбками и влюбленными взглядами, но она существовала, и Федор никак не мог понять ее причину, а спросить прямо стеснялся. Быть может, девушкам свойственно грустить перед свадьбой. Быть может, это часть какого-то особенного девичьего ритуала и после венчания все пройдет.
Желтоглазый вел себя тихо, лишь зрачки его в глубине пещеры горели злым огнем. Но в своих снах Федор научился не обращать на него внимания, думать и видеть только Айви. И озеро, казалось, уснуло. С тех пор как сошел лед, в темных водах не сгинул ни один человек. Наверное, это был хороший знак. Федору хотелось так думать.
В середине мая в Чернокаменск вернулся Злотников, и загрустившая было Мари враз ожила и повеселела, и полюбила конные прогулки в одиночестве. После визита в Пермь Кутасов решил вплотную заняться модернизацией завода. На заводе он теперь и пропадал днями и ночами, в то время как Мари была предоставлена сама себе и, надо полагать, Злотникову.
В Чернокаменске Злотников попытался возобновить оборвавшееся после отъезда из Перми знакомство, но Федору удавалось находить предлоги, чтобы с ним не встречаться. Он и в самом деле был очень занят. Дни проводил в ремонтной мастерской. В связи с затеянной Кутасовым модернизацией на заводе заметно прибавилось работы, и Семен принял его обратно с распростертыми объятиями, как родного. Федор работал много и старательно, но каждую свободную минуту проводил с Айви на острове. Со Злотниковым время от времени виделся Август, но и его дружеские чувства заметно поостыли. Федор начал замечать, что Берг захаживает к Евдокии. И это было вдвойне удивительно, потому что на людях эти двое вели себя как кошка с собакой. Представить, о чем они могут беседовать наедине, Федор даже не пытался, но уже не единожды замечал, как Август после визита к Евдокии преображается до такой степени, что от избытка чувств начинает что-то тихо напевать себе под нос. А Евдокия сменила платок с черного на бордовый в цветочек и не надвигала его теперь так низко, как раньше. Она даже двигаться стала иначе, все так же споро, но с какой-то кошачьей грацией. В который уже раз Федор подумал, что внешность обманчива и что на самом
деле Евдокия еще довольно молода и весьма привлекательна.Перемены, случившиеся с Августом, заметил не только Федор, но и Анфиса. И однажды он стал свидетелем очень некрасивой сцены. Анфиса плакала и кричала, то умоляла Августа одуматься, то бралась угрожать, а он молчал, слушал, не пытался оправдываться и лишь, когда Анфиса дурно отозвалась о Евдокии, неожиданно рявкнул:
– Довольно! Замолчи и убирайся! – В этот момент его высокий, почти женский голос сделался мужественным и сиплым от гнева. – А если ты про Евдокию Тихоновну скажешь еще хоть одно дурное слово, отправишься обратно в деревню. Я об этом позабочусь.
– Пожалеете. – Голос Анфисы упал до змеиного шепота. – Ох, пожалеете, Август Адамович. Да только поздно будет.
В этот момент Федор искренне посочувствовал Бергу. Хуже ревнивой женщины может оказаться только обиженная ревнивая женщина. А Анфиса была обижена. От аппетитной пышки не осталось и следа, ее место заняла разгневанная фурия. Видно, те отношения, которые легкомысленный Август считал всего лишь необременительным дополнением к скучной провинциальной жизни, Анфисе виделись куда как серьезнее. Она надеялась и строила планы, которые в одночасье рухнули из-за Евдокии. Вот только чем кухарка могла навредить Августу с его и без того изрядно подмоченной репутацией? Ничем!
Тогда Федор еще не знал, как опасно недооценивать обиженную женщину. Да и не до того ему было.
В по-провинциальному скучном Чернокаменске развлечений для горожан находилось немного. Пожалуй, самым знаковым событием общественной жизни считались ярмарки. Весной и осенью на центральной площади раскидывались торговые ряды, в город стекались крестьяне и мастера со всех окрестных деревень, приезжали купцы, на берегу реки табором становились цыгане, и город стряхивал с себя привычную дрему, оживал, наполнялся людьми и громкими голосами.
Первым речь о ярмарке завел Август. Они сидели на завалинке перед домом Акима Петровича, ожидая, когда Айви и Евдокия накроют на стол.
– А ярмарка в этом году обещает быть занимательной. – Берг подставил румяное лицо солнечным лучам и зажмурился. – Купцы ожидаются и из Кунгура, и из Перми, и даже вятковские.
– Так уж и вятковские? – усмехнулся сидящий здесь же, на завалинке, Аким Петрович. – Что им делать в нашей-то глуши?
– Планы у Саввы Сидоровича грандиозные. – Август приоткрыл один глаз. – Про модернизацию завода небось слыхали?
– Слыхали. Федор нам про эту модернизацию уже все уши прожужжал.
– Вот и хочется ему наш Чернокаменск из захолустья превратить в промышленный, а если получится, то и в культурный центр. А что, архитектурные достопримечательности у нас уже имеются. – Он открыл второй глаз, многозначительно посмотрел на вышедшую на крыльцо Евдокию и добавил: – И не нужно так улыбаться, Евдокия Тихоновна.
– А как я улыбаюсь? – Она уперла кулаки в бока, глянула с вызовом.
– Знаю я, что вы думаете обо мне и моих башнях. – В голосе Августа послышалась обида. – Знаю, какого невысокого вы мнения о моих скромных талантах.
– Ничего вы не знаете, Август Адамович, – ответила Евдокия неожиданно зло. – И дальше своих башен вообще ничего не видите!
– А что я должен видеть? – Август сощурился.
– Ничего! – Она вернулась в дом, сердито хлопнув за собой дверью.
– Ах, эти женщины! – простонал Берг. – Никогда мне их не понять.
– А что тут понимать? – усмехнулся Аким Петрович. – Пригласи Евдокию на ярмарку, вот и все дела.
– Не согласится. – Август с сомнением покачал головой.
– А ты попробуй. Вот прямо сейчас пойди и пригласи.