"Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
– Эх, ненаглядная. Как в такой крохотной тебе вмещается столько зловредности?
Внизу хлопнула дверь, раздался радостный голос няньки и глубокий бас лекаря. Следом – топот двух пар ног, которые прыжками взбирались по лестнице.
Шадек прислушался и усмехнулся.
– Ненаглядная, я вот что подумал: а поехали вместе?
– Куда? – не поняла магичка.
– Да куда угодно. Тебе ж все равно, куда теперь отправиться? Ну так и мне тоже все равно. А вдвоем мы во какие молодцы! Сможем прилично зарабатывать, да и просто веселее будет. А вдобавок займемся решением твоей главной проблемы, дорогая моя дева… Эй, я имею в виду твой пунктик на искательстве, а не всякие непотребства!
Они отправились в путь через два дня. Хотя все семейство искренне настаивало, чтобы маги задержались еще.
Но крикливый эльфенок поставил с ног на голову весь дом. Бивилка и Шадек надеялись, что на постоялом дворе в ближайшем городе им хотя бы удастся отоспаться за эти два дня. Да и пятки чесались – все решено, все обговорено, зачем затягивать?
Предстоящая дорога не походила на любую из завершенных, и оба мага ждали от нее удивительных и необычных событий. И наверняка хороших. Оба были радостно взбудоражены предстоящим отъездом, о котором раньше думали без всякого восторга – будто предстояло отправляться в путь в первый раз.
Гавель крепко обняла на прощанье обоих и даже всплакнула. Зеленоватая от недосыпа нянюшка вручила Бивилке увесистую торбу с пирогами и сушеными фруктами. Эррен добавил бутыль своей любимой вишневой наливки. Накануне он сполна рассчитался с магами, хотя тем брать деньги с человека, ставшего почти что другом, было неловко. Но швец дал понять, что отказов не примет.
Каль, не поднимая глаз, пожал руку Шадеку и засмущался чего-то перед Бивилкой. Неловко протянул маленькую деревянную шкатулку.
– Подарок? – ухмыльнулся Эррен.
– Я узнал, что твое начало – вода, – почти шепотом пробормотал паренек и поспешил спрятаться за спину эльфийки.
– Откуда? – изумилась Бивилка и почувствовала, как что-то легонько потянуло ее за куртку сзади, а один из пальцев свободной руки крепко сжала теплая ладошка. Магичка осторожно погладила ладошку и улыбнулась Калю. – Спасибо тебе.
– Да я что, – вспыхнул тот.
Стоя на пороге, семейство наблюдало, как маги выходят со двора, бодро протаптывая узкую тропинку в свежевыпавшем снегу.
– Заезжайте в гости как-нибудь! – крикнула вслед Гавель.
Бивилка и Шадек обернулись, закивали, помахали и направились в сторону конюшни, где уже должны были поджидать их лошадки.
– Девушка посвежела за это время, – заметил Эррен, провожая взглядом две удаляющиеся фигуры. – Я б даже сказал – расцвела. Что это на нее так повлияло, ваша прекрасная кормежка?
Гавель улыбнулась:
– Нет, это все Шадек. Они называют это магией дружбы.
Неизлечимый (год после выпуска)
Да, мы любим, чтобы все шло своим чередом, понятно и просто, без потрясений. Так ведь это Божиня создала нас такими. Если Божиня хотела, чтобы мы доверяли существам, отличным от нас, – отчего она не создала нас другими?
Все осталось таким же, как семь лет назад – и в то же время все изменилось.
Улица с серо-желтой пылью под ногами, беленые дома, дощатые заборы – вроде бы прежние, а вроде бы нет. Яблоня во дворе одноногого Аттама высохла, замерла над оградой нелепым костлявым изваянием. Огород неугомонной прежде Нулии наполовину зарос бурьяном, и только в придворовой части виднеются аккуратные грядки.
Другой воздух – горячий, недвижимый. Не лают
собаки.Все вокруг поблекшее, скрюченное. Как будто ставшее меньше. И наполовину неживое.
Чем дальше по улице – тем сильнее подгибаются ноги, чем ближе отчий дом – тем больше смущенная радость узнавания вытесняется неловкостью. Ослик чувствует ее тревогу, беспокойно мотает головой, норовит сорваться на бег.
Вот и родной двор за забором, и кажется, что он усох за прошедшие семь лет. Калитка все та же, деревянная, тяжелая, и все та же прорезь в заборе, куда можно сунуть руку, чтобы откинуть железный крюк.
Хорошо, что никто из соседей не попался навстречу.
Скрип, ужасно громкий в жаркой полуденной тиши. Шаг во двор.
Из будки не высовывается любопытная палевая морда Айда, спешащего посмотреть, кто там пришел. Да и будки никакой нет. Там, где раньше носился на длинной привязи поджарый остроухий пес, теперь сложена поленница. Мелкие ромашки больше не усеивают двор, вместо них разросся темный ковер спорыша. И уже нет низкой лавочки, на которой так хорошо было сидеть вечерами, глядя на звезды и вдыхая запах петуний из палисадника. Петуний тоже нет, вместо них торчат жесткие стебли иссопника.
Дом недавно побелили, и потемневшие ставни рядом с нарядными стенами выглядят нелепо и жалко. Низкий порожек все тот же, и та же сосновая дверь с громоздкой железной защелкой. Она открывается с пронзительным хриплым скрипом, бухает о стену, и из дома выходит светловолосая тонкая девушка в просторном платье. У нее милое личико с озабоченной морщинкой меж бровей, аккуратная длинная коса и маленькие руки с красными загрубевшими пальцами.
Девушка смотрит на гостью, всплескивает руками, радостно кричит что-то, развернувшись в глубь дома, а потом бежит навстречу по дорожке, чуть не сбивает с ног, и обнимает, и треплет за щеки, и кружит по двору, заливаясь радостным смехом:
– Уммушка, Умма приехала!
Магичку поселили в той самой комнате, которую в детстве они делили с сестрой. Ласса давно жила при муже, она покинула родной дом еще до отъезда Уммы. Комната почти не изменилась, только мебель еще больше рассохлась да половик совсем выцвел. И хатник Эннь больше не откликался на зов – все-таки совершил почти немыслимый для хатника поступок и, уговорив Умму отправиться в Школу, ушел в Даэли.
Встреча с родителями далась тяжело, хотя магичка старалась не подать виду. Оба заметно постарели, мать раздалась вширь, а отец, напротив, высох и сгорбился, оба обзавелись глубокими недовольными складками у рта, темными кругами под глазами и частой сединой в поредевших волосах. Оба держались с дочерью неловко, как с чужой, которую волей Божини приходится принимать и терпеть в своем доме.
Они ни о чем не расспрашивали, за столом не поднимали глаз и, кажется, едва выносили присутствие дочери. Лассу спровадили сразу после появления Уммы, что очень расстроило магичку. Не то чтобы они раньше были особо близки, но сестра хотя бы искренне обрадовалась ее приезду. А родителей он как будто пугал.
Умме так и хотелось закричать: «Вы же сами меня позвали, не я попросилась!», но резкие слова, как и в детстве, оставались несказанными, вязли на языке.
Умма и правда была здесь не ко двору с тех самых пор, как у нее обнаружился магический дар. А если совсем уже по-честному – дома к ней с раннего детства относились намного прохладней, чем к Лассе. Та, ласковая и послушная, была родительской любимицей, помощницей и светом в окошке – Умма, задумчивая и «косорукая», вызывала досаду и раздражение, ее старались не замечать и при первой возможности отсылали гостить к материной сестре.