"Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
– Ты же согласился, что наш долг: обезвр-редить дракона! – рявкнет Фрюг, и в голосе его будет боль раненого зверя.
Он не вспомнит, что Годомар сказал не это. Годомар сказал, что должен обезвредить самую опасную тварь, которую видел этот город за последние двести лет, а если Фрюг отчего-то решил считать этой тварью Илидора – ну…
Годомар понятия не имел, как ему обезвредить Фрюга, даже имея армию руконогов, потому что на стороне Фрюга – стрелуны, и они истыкают Годомара копьями. Стрелуны будут защищать Шестерню до тех пор, пока видят в нем вожака. Машину нельзя
Лава из последнего светильника ушла в резервуар. Руконога готова, осталось только освежить в памяти рычажное управление – впрочем, оно совершенно обычное для таких машин, и… и что?
Ф-фух. Годомар вздохнул и посмотрел на руконогу снизу вверх, ощущая себя таким же глупым и нелепым, как она. И почему гимблские механисты так толком и не научились делать небоевые машины? Непременно получается какая-нибудь несуразица, как будто придуманная не головой гнома, а головой панцирного жука, бессмысленной и бестолковой. Вот и руконога (вид: служебная; класс: несамоходная; управление: рычажное…) – совершенно дурацкая конструкция, кто её такой задумал, кто её такой создал? Кресло для механиста открытое и очень небезопасное, из него немудрено даже вывалиться, когда эта штука начнет шагать и переваливаться, а чтобы в него залезть – хорошо бы быть человеком-акробатом, какие выступают на привратном рынке в дни смены сезонов. Устойчивость у машины никакая: всего две точки опоры и высота на пол-роста больше, чем следовало бы сделать. Слив для излишков лавы внизу резервуара, ничем не прикрытый дополнительно – отличный способ сварить того, кто будет находиться под ним без защитной одежды…
Годомар улыбнулся дрожащими губами и похлопал нелепую машину по гигантской латной перчатке, изображающей одновременно и руку, и ногу.
Площадка, где хранился здоровяк, была завалена всяким хламом с трех сторон: он годами скапливался тут, и Годомар знал об этом, но с четвертой, открытой стороны выходить не хотел. Ему требовалось больше времени, поэтому он осторожно, насколько мог, пустил руконогу в обход. Идти бесшумно машина, разумеется, не могла, но Рукатому этого и не требовалось, он лишь подвёл её достаточно близко, чтобы уже почти различать слова, которые напевал Шестерня, возясь со здоровяком, а потом во всю глотку заорал:
– Фрю-юг! Эй, Фрюг! Ты что, один открыл склад? Решил меня не дожидаться?
Шестерня умолк, а стрелуны, судя по небольшой заминке и последующему тихому лязгу, пошли на звук голоса Годомара. Он направил руконогу вдоль завала.
– С этой стороны есть вход? – орал он. – Фрюг! Ты там? По-моему, у нас проблемы с Ульфином! Он мне не дал ответа насчет гномов, которых я просил, но вид у него сделался нехороший, знаешь! Ты не думал, что он сообщит о нашей просьбе советникам короля?
– Думал! – рявкнул в ответ Шестерня, и Годомар против воли сжался при звуке его голоса. – Только я у него ничего не пр-росил! Ты просил!
Рукатый выругался сквозь зубы. Впереди показались стрелуны, Годомар с грохотом переключил рычаги, и руконога развернулась боком, выставила вперед кулак, балансируя на второй руке и локтевым сгибом кое-как прикрывая сиденье с механистом; при этом машину перекосило так, что Годомар едва не вывалился. Стрелуны мягко шли вперед – нет, бросаться копьями они сейчас не будут. Латная перчатка снова превратилась в ногу, стала на пол, машина выровнялась, Годомар сглотнул: его замутило.
– Фрюг, я нашел руконогу! – крикнул он. – Может,
на что пригодится?Этот старый склад открывали на памяти Годомара раза два или три, и всякий раз он там находил какую-нибудь бессмысленную машину, которую неплохо бы взять с собой наружу, чтобы хорошенько изучить или для чего-нибудь приспособить в будущем. Фрюг считал эти порывы раздражающей блажью: по его мнению, только в боевых машинах мог быть какой-то интерес для гнома, и Рукатый хорошо представлял, как сейчас Шестерня возводит глаза к потолку склада и качает головой, убеждаясь, что самый долгоживуший из его помощников оказался таковым по причине полной своей безвредности, а безвреден он из-за непроходимой тупости.
Стрелуны пристроились по бокам руконоги и сопровождали её к проходу меж наваленным всюду хламом. Хотелось верить, что эта машина там пройдёт, иначе придется всё-таки топать в обход, а это долго, Годомару же требовался такой промежуток времени, в котором Шестерня будет испытывать хотя бы крошечное сомнение. Довольно краткий промежуток между тем мигом, когда Фрюг велит пристрелить его просто от неожиданности, и тем мигом, когда Фрюг сообразит: нет, ему не казалось, и Рукатый собирается его обмануть, а не поддержать.
Но ведь не может Шестерня никогда не сомневаться! Не может он не желать поддержки со стороны механистов – настоящей, а не из страха!
Годомар очень надеялся, что не ошибается. Годомар много лет работал наставником и, хотя не считал себя знатоком гномов, на самом деле не так уж плохо в них разбирался и знал, что никто, никто не бывает настолько самоуверенным, насколько желает казаться.
– Руконога – машина полезная! – орал Годомар. – И не будет ничего страшного, если ты вынесешь её со склада! Она такое умеет!
Руконога с трудом, полубоком, но прошла по этому проходу и выбралась на площадку, где стоял Фрюг Шестерня, стоял точно так, как представлял себе Рукатый: сильно выпятив нижнюю губу, держа на отлете… нет, не термос с лавомаслом, а кусачки. Термос стоял у ног здоровяка, который высился справа от Фрюга мертвой пока грудой металла и обсидиана. Вокруг валялись тряпки, инструменты, маслёнки, остро пахло протравками и душно – маслом для смазки суставов.
– Дур-рак! – гаркнул Шестерня. – И машина дур-рацкая! Зачем ты…
– Да только посмотри, как она может! – с отчаянной весёлостью проорал Годомар и дернул рычаги, лицо Фрюга перекосило: он понял, но руконога уже неслась на него.
Годомару нужен был еще один краткий миг: между тем, как Фрюг успеет выкрикнуть приказ стрелунам, и тем, когда стрелуны сами бросятся его защищать без всяких приказов, как вожака своей стаи. Именно в этот миг Годомар должен был сделать так, чтобы защищать стало нечего.
Это был невероятно плохой план. Такой же плохой, как небоевые и не сторожевые машины, которые делали гимблские мастера, такой же корявый и нелепый, как руконога… и сработавший. Как руконога.
В нелепом, тяжелом, уродливом прыжке она взлетела над головой Фрюга Шестерни, и Годомар кулаком ахнул по кнопке слива лавы. Всё, что было в резервуаре, выплеснулось в задранное лицо Фрюга, презирающего защитные костюмы, в его вопящий рот, в разлетающиеся брови, в густую клубистую бороду, извечно обожжённую снизу.
От воплей Шестерни загудел металл и притухли огни в лаволампах. Руконога застыла в той позе, в которой приземлилась, и на каких-то каплях лавы, оставшихся в резервуаре, Годомар постепенно сумел её развернуть. К тому времени жуткие крики затихли – казалось, они звучали всего миг, а может, так и было. Стрелуны, пригнувшиеся было для выстрелов, так и стояли, ничего не делая. Защищать больше некого: стая лишилась вожака.