"Фантастика 2025-44". Компиляция. Книги 1-26

— А всем, кто спросит, — отрезал я.

Мы вернулись в кабинет начальника цеха. Рома, развалившись на стуле, скрестил руки на груди. По нему было видно, что он доволен, хоть и старается этого не показывать.

— Кстати, ты нашел, кто слух-то пускал? — спросил он, приподняв бровь.

Я кивнул, оперевшись о его стол.

— Димка.

Рома присвистнул.

— Вот же щенок…

— Ага. И не просто так. Работал на Крылова, а потом получал новые инструкции от помощника директора.

Рома покачал головой.

— Димка. Просто Димка? Это же смешно…

— Любая революция начинается с маленьких людей, — заметил я. — Но это не сработает там, где люди понимают, что их судьба — в их руках. Именно для этого и была сделана Октябрьская революция. Чтобы последнее слово оставалось за рабочими. А рабочие свое мнение высказали в твою пользу.

— А… ты чего такой уверенный? — вдруг спросил Рома, разглядывая меня.

— Потому что я видел, как люди могут объединяться. Ты же сам это почувствовал, когда мужики встали за тебя?

Рома вздохнул, но всё-таки с довольной миной.

— Да уж. Никогда бы не подумал, что простые работяги смогут сломать систему, которую пытаются насадить сверху.

— Это не система, — сказал я. — Это чья-то жадность и страх.

Он долго молчал, а потом медленно произнёс:

— Значит, будем биться до конца?

* * *

На следующий день, когда из заводоуправления пришёл человек с приказом о назначении Титова, он столкнулся с неожиданной проблемой.

Мужики категорически отказались его принимать.

— Нас наш начальник устраивает! — сплюнул Андреич, закуривая сигарету.

— Мы против! Это нам работать и план выполнять, поэтому с нашим мнением вам придётся считаться.

Человек из заводоуправления не стал спорить (ему-то что, его дело маленькое), а Рома не стал подписывать приказ.

— Не вижу оснований. По собственному желанию я не уйду, а увольнять меня по статье основания нет, все показатели только выросли, — отрезал Рома.

— Я передам вышестоящему руководству, — ответил явно растерявшийся мужичок.

Я думал, у этой эпопеи будет продолжение, когда наверху получат это донесение о бунте, но ни через час, ни в конце рабочего дня никто больше не пришел.

— Ну что, Ром, всё, можно тебя поздравить? — я подмигнул начальнику цеха в конце рабочего дня.

В этот момент на столе Романа зазвонил телефон.

— Слушаю, да, Клименко, — Рома покивал, покосился на меня и, повесив трубку, сказал: — Егор, приехали!

— Кто? — уточнил я.

— Москвичи!

До приезда комиссии из Москвы вообще-то оставалось несколько дней. Я удивился, но виду не подал.

Рома поднялся со стула, походил по кабинету, а затем остановился у кабинета возле окна.

— И когда будут товарищи проверяющие? — спросил я.

— Они уже здесь… — прошептал Рома.

Мы переглянулись и, не сговариваясь, ломанулись встречать высоких гостей. Видимо, Сергей Васильевич, узнав все новости, решил поднять ставки. Что же, отличный ход, мы-то подошли к приезду комиссии в полной боевой готовности.

Комиссия на самом-то деле выбрала крайне любопытное время — формально рабочий день у всех был закончен, начальство обычно работало до пяти. Большинство рабочих также разошлось по домам, а значит, у москвичей будет отличная возможность поработать в спокойной обстановке и без лишних свидетелей.

Мы выбежали из кабинета начальника, спустились вниз и у ворот встретились с членами комиссии. Важные проверяющие зашли в цех с таким видом, будто прибыли не просто с проверкой на производство, а буквально на передовую.

Четверо мужчин и одна женщина, все в строгих костюмах, с папками и блокнотами наготове. Их взгляды были цепкими, холодными, профессиональными. Люди, которые давно научились видеть ложь, заслоненную красивыми словами и ловко составленными отчётами.

— Александр Павлович Прутков, — представился мужчина лет пятидесяти, с коротко стриженными волосами и сединой, пробивавшейся на висках.

Он показал Роме необходимые документы, и начальник цеха их внимательно изучил. Я видел, что его лицо оставалось каменным, без улыбки, взгляд тяжёлый, словно при каждом разговоре он оценивал собеседника, решая, лжёт тот в данный конкретный момент или говорит правду.

Сопровождала московскую комиссию Ирина Васильевна Шиляева, это и была помощница директора.

Имена троих остальных я не запомнил, хотя они тоже представлялись. Эти больше слушали, чем говорили, но по тому, как они оглядывали завод, было ясно: ни один из них не пропустит ни малейшей ошибки.

— Ну что, начнём? — Прутков говорил спокойно, но в голосе чувствовалась сталь.

Он говорил так даже не для того, чтобы пугать — это была манера, привычная для руководителей самого высокого ранга.

— Все документы подготовлены. Можете проверять, — ответил Рома.

— А где предыдущий проверяющий? — спросил Прутков у Шиляевой.

Шиляева замялась, бросила быстрый взгляд на Крылова, который стоял неподалёку, и ответила:

— Он… в отъезде.

Прутков хмыкнул, но ничего не сказал. Он раскрыл свою папку, вытащил несколько документов и жестом подозвал к себе двоих членов комиссии.

— Начнём, — сказал он спокойно, но в его голосе чувствовалась холодная сосредоточенность.

Члены комиссии быстро распределились по цеху. Один отправился изучать бухгалтерские отчёты, второй — проверять списания материалов, третий — инспектировать условия труда и соблюдение норм безопасности.

— Мы начнём с документации, — пояснил Прутков. — Затем проведём осмотр склада, проверим соответствие заявленных данных реальности.

Он откинул страницу в своей папке, пробежался глазами по тексту и добавил:

— Все бумаги должны быть предоставлены немедленно, без отлагательств.

Комиссия действовала чётко, без суеты. Эти люди не бегали по цеху в поисках недочётов, они методично изучали данные, сверяя цифры, поднимая старые отчёты, требуя пояснений. Работали молча, слаженно. Ни одного лишнего жест, ни одного случайного вопроса. Такой чёткостью можно было даже залюбоваться — особенно когда знаешь, что беспокоиться тебе не за что.

Крылов стоял в стороне, скрестив руки и постукивая ботинком, ожидая момента, когда всплывёт первая ошибка.