"Фантастика 2025-47". Компиляция. Книги 1-32
Шрифт:
– 03 -
– Завидую я вам, Брама – неожиданно выдал американец, приоткрыв глаза.
– Чему это? – путник сбил пепел с сигареты, и посмотрел на резкий профиль Мак-Грегора.
– Людям вашим завидую, по-хорошему завидую. Чтобы ни говорили политики, а вам все-таки удалось построить свой новый мир. Сделать лучше. Тринадцать лет назад вы прозябали в анархии и плохо скрытой нищете, а сейчас все иначе. Много улыбающихся, по настоящему улыбающихся, а не искусственный смайл, как у нас. Если люди улыбаются искренне, значит счастливы. По настоящему, когда одно счастье на всех. У нас этого нет, Брама. На лице смайл, а в глазах холод.
– Вот уж не знаю. Сам еще не привык. Все жду, вот-вот
– Вижу, я не одинок. Предавший и преданный, изгой. Теперь ни дома, ни родины.
– Я не лучше. Техникум, шарага и два коридора, а теперь в светлом будущем. Только не мое оно, не заслужил.
– Что есть шарага?
– Ну как бы тебе… шарага это когда ума особого нет, а деваться, куда-нибудь да надо, иначе армия. Как-то так. А где ты наш язык выучил? Акцента почти нет. Не на Агарти же. Вы же там почти и не общались.
– И там тоже, но в основном американская шарага, для спецвойск. Язык противника нужно знать в совершенстве.
– Это правильно – струсил пепел в урну Брама – язык знать надо, уметь приспосабливаться, иначе никак. Только стрелять и умею, хорошо, профессионально. Теперь вот начинаю понимать, зачем стрелять, в кого, и стоит ли вообще.
Американец протянул ему руку, Брама сначала смутился, а потом осторожно пожал. Не каждый день сидишь в парке на лавочке с идеологическим противником и травишь разговоры. А говорить хотелось, наверное, чтобы прогнать шевелящуюся возле сердца занозу и горькое напоминание о бездарном прошлом. Они молча сидели и курили сигарету за сигаретой. Вначале Мак-Грегор дивился необычному вкусу «путних», а потом разговорился. Оказался он не таким уж чопорным, как ожидалось от белой кости адмиральского состава, и был очень даже неплохим собеседником. Верес махнул на обеих рукой, снова улетев в Москву, подготавливаясь к саммиту ООН из которой вернулся повидать жену да оставить американца. Поскольку Полина оказалась занята, а Брама маялся от безделья, то Мак-Грегора поручили ему. Они сошлись упертым характером, солдатским юмором и ностальгией об ушедшей эпохе.
– Не волнуйся, Мак. Все наладится, устаканится. Помяни мое слово, после доклада в ООН еще героем станешь и будешь на все поплевывать свысока. Если за дело взялся Верес, то уж будь уверен.
– Ты знаешь, с тобой просто, Брама, даром что русский.
– Положим не русский, а украинец.
– А мне без разницы. Из СССР – значит русский, хотя и украинец. С тобой не надо притворяться, можно хоть немного побыть собой, а в наше время это непозволительная роскошь. Оглядываешься все время, чтобы не сказать лишнего при какой шишке из Пентагона. А иногда так хочется…
– По роже, да?
Американец скосил глаза:
– Рад, что не встретил тебя в Севастополе. Было бы жаль тебя убить. Правда.
– Значит за своевременные встречи. Эх, по пять капель бы. Жаль Наташа не поймет. Решит сплошной алкоголик.
– Наташа, жена? – поднял бровь американец.
– Невеста. Если хочешь, познакомлю, только она сейчас на работе. Это мы с тобой тут ваньку валяем.
– Мы тоже на работе – пожал плечами американец – понимание самая тяжелая работа, может быть самая важная. Смотря на все это понимаю, как был неправ. Нельзя купить счастье за деньги. Можно купить дорогую виллу, росл-ройс, прислугу, но друга не купишь за зеленые, искренность не купишь. Тебя вот не купишь, сколько не дай. Не продаешься ты, потому не предаешь ни родину, ни друга. А у нас все продают, всех можно купить, стоит только дать побольше.
– Это да - вздохнул путник – у нас тоже так было, лет тринадцать назад. Сейчас тоже есть еще, но меньше. А все о того, что счастье у всех разное, свое. Лично шкурное, а не общее, как ты подметил. Нас спасла идея веры в родину. Не в чиновников, не в государственный строй, каким бы он ни был, а в родину. В то, что иной, если утеряем, уже не будет.
– А
я боюсь потерять. У нас дома плохо. Не материально плохо, морально. Сначала едва не потопили, приняв за русских, потом взяли в застенки, а дальше комиссия за комиссией, расследование за расследованием. Думал, поседею, не выпустят уже. Выпустили.– И? – замер Брама, пряча при виде женщины с ребенком дымящийся бычок.
– Лучше бы пристрелили. Вернувшись домой я его не узнал: совсем другая страна, особенно люди. Чужое все, далекое, сияет огнем реклам, но это фальшивое великолепие, корпорации поджали правительство под себя, вертя им ради выгоды. Богачи богаче, бедняки беднее, мы застыли в тупике, единственный выход из которого война. Нэнси наревелась, ведь даже ждать перестала. Майки, сын, только по фотографии с черной траурной ленточкой и помнит. И скудное пособие. Друзья сошлись, но знаешь, первое что спросили – сколько заплатили, дали за геройство. Не спросили, как выжил, сколько потерял и где был, а сколько заплатили. Хотя раньше они были другими.
– Погоди, с вас не взяли подписки о разглашении, или как там у вас она называется.
– Как же – хмыкнул Мак-Грегор – для всех мы попали в замкнутое пространство бермудского треугольника. Не помним, значит, ни черта, а если помним, то это параноидальный бред воспаленного, травмированного сознания.
– Ловко, и не надо ничего объяснять. И как, верят?
– Всему верят. Перестали думать своей головой, и за это обидно, ведь мы были передовой страной.
– Вот что, пошли – поднялся Брама – а то с таким настроением и закиснуть недолго. Покажу, как у нас тут все устроено.
Американец посмотрел с явным недоумением:
– А если я шпион? Завербованный цереушниками агент, а ты сам мне все показываешь.
– Не исключаю - засунув руки в карманы не спеша пошел по алее путник – только вскоре это все предастся огласке, так что вреда из этого никакого не будет. Шпионь на здоровье. Так ты идешь?
Мак кивнув нагнал путника, и отводя глаза на пышные цветники, спросил:
– А если я выворотник, или обработан психически? Какие гарантии?
– Выворотника кены за милю чуют, а кодировка… пусть себе будет, все равно не сработает.
– Как не сработает?
Тот ухмыльнулся и Мак направиться следом. Над аллеей свисали могучие дубы, образуя арку из смыкающихся ветвей, сквозь которую пробивались потоки зеленоватого, отражающегося от оставшихся после поливочной машины лужиц, света. На клумбах взметнули высокие стрелы ирисы, не смотря на сезон полыхали бархатцы, робко проглядывали васильки. Над головами звонко бранились стайки воробьев, устраивая вдоль дороги всполошные драки. От подернутой синью излучины Днепра доносилось размеренное ку-ку, и совсем рядом слышался шелест множества шин, гудение и звон недалекой трамвайной линии. Все было словно за некой завесой, разделяющей мир сказочный, полный чудес и реальный, суровый и будничный. Обрамленные зеленым сиянием дубов и каштанов тянулись бесчисленные корпуса, а путник, насвистывая, шел вперед, время от времени кивая встречным. На Мака никто не обращал внимания, одет он был в такой же сребристый уник. Идет себе человек и идет, значит надо, ну и что в рабочее время. С Брамой идет, а тот мастерски бездельничает в любое время суток. Никто в НИИ не знал, чем именно он занимается и занимается ли вообще. Его можно было увидеть и на стендовых испытаниях, и у вероятников, но чаще всего он праздно шатался по территории с полным наплевательством на трудовой распорядок.
Вьющуюся ленту дороги преградил небольшой КПП, на шлагбауме которого восседал здоровенный, полосатый, под стать шлагбауму, котище. Путник все так же насвистывая шагнул через турникет, невзначай трепанув его по ушам. При его виде Мак судорожно сглотнул, шагнул следом и услышал за спиной разъяренное шипение.
– Нельзя, без метки нельзя! Тревога! – неожиданно заорал котище дурным голосом, выпучив зеленые глазищи.
– Джизис – отпрянул американец, хлопая руками в поисках несуществующей кобуры.