"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-28

Первым делом Белл четко обозначил, что мой давно сгинувший статус слуги для него не изменился ни на дюйм. Напрасно Спенсер пытался ему втолковать, что слуга — это не более чем легенда, что меня на Кавказе знали как его спутника и партнера. Что я оказал англичанину неоценимые услуги и не раз спасал ему жизнь. Тщетно!

— Отличная идея, дорогой мистер Спенсер, нанять себе для такой поездки слугу-грека! Я непременно последую вашему примеру, если соберусь повторить миссию, подобную вашей. Спасал жизнь? Разве не входит в обязанности слуги заботиться о своем господине? Но мы обсудим тет-а-тет все выгоды подобного найма.

Мы стояли на берегу главной гавани Батумского пашалыка. Она была плотно заставлена всеми видами торговых турецких судов. Их бессовестно задранные кормы, удерживаемые на длинных канатах, качались на волнах в нескольких десятках метров от нас. Среди этого сборища прадедушек торгового флота гордо выделялась своими изящными обводами шхуна английской постройки. Шлюпки сновали туда-сюда, дабы заполнить ее трюмы. Белл был торговцем, хотя и производил впечатление чиновника. О своей выгоде он предпочитал не забывать, зорко приглядываясь к товарам конкурентов.

— Я не повезу лошадей на борту. Разве что могу купить эту пару изможденных черкесских коней фунтов по пятнадцать за каждого. Что скажете, мистер Спенсер?

Эдмонд даже ухом не повел от такого бессовестного предложения своего коллеги по шпионскому цеху. Из Белла — такой же торговец, как из меня — оперный певец. И он, и я — мы оба бесконечно фальшивили. Впрочем, изображать торговца хрипатому Джеймсу все ж было легче. Наглость заменяла ему торговую сметку.

— Лошади не мои, дорогой мистер Белл. Они — добыча храброго воина, которого вы упорно пытаетесь выставить служкой. Я — о Косте. Уточняю на всякий случай, чтобы не вышло недоразумения.

Мы поделили добычу, не доезжая Батума. Спенсер забрал себе самый лучший кинжал. Не из-за денег. Как память о страшном приключении. По идее, ему бы щепку сохранить из борта «Блиды» или камушек из скалы перед Гаграми. Вот, где были самые ужасные моменты нашей поездки, не считая Одесских мин! Но щепку, как и скальный обломок, на ковер не пристроишь. Так что остался кинжал. Только кинжал!

Белл вытаращился на нас в полном изумлении. Будто в первый раз заметил наши изгвазданные черкески и глубокие тени под глазами на осунувшихся лицах. И сделал странные выводы.

— Эй, бичо! Я тебе милость оказал. Цена отличная!

Что!!! Он назвал меня мальчиком?! Слугой, таскающим за толстыми матронами корзины на базаре?! Я схватился за кинжал на поясе, но прежде сдвинул в ладонь нож Бахадура.

Эдмонд прыгнул на меня. Повис на плечах.

— Немедленно извинитесь, болван! — закричал он с надрывом Беллу. Тот испуганно хлопал глазами и никак не мог запустить свою дырявую шарманку под названием речевой аппарат. — Коста, Коста! Все, все! Он — идиот. Не ведает, с кем говорит! Ты сам утверждал: нет уорку чести прирезать слабого!

Я слегка расслабился. Строго взглянул на дрожащего Белла. Задвинул кинжал обратно в ножны.

— Ты, мистер бей-инглез, следи за своим языком! Наслушался на базаре непонятных слов! А смысла не понял! Ты меня мальчиком назвал! Двусмысленно назвал! На первый раз тебя прощаю, но в следующий…

Я разжал пальцы и продемонстрировал острозаточенную стальную полоску. Джеймс сглотнул. Не мог отвести глаз от возможной причины своей смерти. В красках себе представил, как, заливая гальку красненьким, рухнет в прибрежную грязь.

— Я прошу прощения у князя! — он вмиг сориентировался и все понял. — Подарок желаю вручить! Или за коней цену вдвое поднять!

— Иди на хрен, англичанин! — я развернулся к нему спиной и окликнул турецких солдат, державших лошадей. — Эй, аскеры! Где тут барышник?!

Зашагал, слегка покачиваясь, прижав руку к болевшему ребру. Солдаты, привыкшие к подобным сценам в исполнении черкесов, бодро семенили рядом, удерживая коней.

— Да, кто он такой! — раздался в спину голос Джеймса.

— Я — Зелим-бей! — резко объяснил я, повернувшись. — Запомни это имя!

… Эта сволочь запомнила. Записала на манжетах. И чтобы не обмишуриться, отправила меня отдыхать на бак, когда мы отплыли. Можно подумать, уязвил! Напротив, обрадовал! Вернул в родную стихию! И плевать, что вокруг сновали англичане-матросы. Меня они обходили стороной. Обращались с почтением. Слухи о нашей стычке с фрахтователем быстро разошлись. И я сам по себе в глазах других превратился в угрозу. Два месяца на Кавказе меня основательно переменили. Придали уверенности в себе. Превратили в черкеса. Люди это безошибочно чувствовали. Словно воздух вокруг меня пропитался феромонами, подающими сигнал опасности.

В Трабзоне было также. Мы не нуждались ни в Ахмете, ни в телохранителях, чтобы дойти до конспиративного дома англичан. От нас со Спенсером шарахались, как от прокаженных. Его это необычайно веселило. Белла, который нас поторапливал, — скорее напрягало. Похоже, он уже сожалел о том, что с первого мгновения нашего знакомства явно погорячился.

Стюарт снова встретил нас, как и в прошлый приезд, чубуками и кофе. Всем своим видом выражал восхищение. На меня поглядывал с ноткой легкого недоумения, пока Спенсер кратко пересказывал этапы нашей кавказской эпопеи. Задавал мне уточняющие вопросы, но не пытался ловить на противоречиях. Вежливо попросил меня проследовать в соседнюю комнату, чтобы изложить на бумаге все подробности.

Я с удовольствием воспользовался его предложением. С небольшим перерывом на обед и ужин долго писал отчет. Причем, в двух экземплярах. Один для англичан, другой — для Фонтона. Оставалось лишь придумать, как связаться с русскими. Мне отчаянно не хотелось обращаться за помощью к консулу Герси. Но какой у меня выбор?

Было и другое дело. Я не забыл свою идею написать письмо на имя лорда Палмерстона. Разговоры между Спенсером и Стюартом, свидетелем которых я стал, ясно показывали: группа англичан, сплотившаяся вокруг лорда Понсонби и выдвинув Уркварта как идеолога, настроена более чем решительно. Планировала активизировать деятельность агентов. Считая миссию Спенсера выдающимся успехом, она нацелилась на отправку оружия и кураторов на Северный Кавказ. В воздухе витал запах авантюры. Быть может, даже не согласованной с Лондоном.

Итак, письмо лорду Палмерстону. Моя единственная возможность что-то всерьез изменить. Если верно понятие «механизм принятия внешнеполитических решений», то Генри Джон Темпл, министр иностранных дел и, возможно, самый влиятельный человек Британской Империи, — именно тот элемент этого механизма, который способен предотвратить страшное. Меня не оставляло предчувствие, что кавказский узел все сильнее и сильнее затягивался руками таких людей, как Понсонби, Уркварт, Стюарт, Белл и даже Эдмонд.