"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-28

«Ну, что ж, — улыбаясь, подумал я. — Их танцам тебе, Коста, точно учить не придется!»

— Пришла пора отведать баранты! — закричал Таузо-ок.

Все одобрительно зацокали.

Откуда-то из глубины пещеры притащили большой казан, благоухающий густым мясным ароматом. Горцы по очереди подходили к котлу, цепляли острием кинжала ароматные кусочки и отходили в сторону, уступая место другим. Я тоже нанизал себе порцию удивительно светлого мяса барашка и с удовольствием съел. Нежнейшее мясо просто таяло во рту!

— Скажи, о учитель! — ернически обратился я Джанхоту. — В этих краях столько зелени растет, столько овощей! Почему одно мясо на столе?

— Мы кто тебе, быки что ли? — буркнул Молчун. — Только мясо — пища воина. А баранта — для удальцов!

— Наш Зелим-бей — из таких! — поддержал меня Юсеф, хлопнув по плечу. — Когда за невестой поедем?

Я растерялся, не зная, что сказать. Вот момент истины! Все, что я сделал на этой земле не прошло даром. Есть! Есть те, кто готов прийти на помощь!

Я оглянулся. Братья-черкесы исчезали из пещеры по-английски. А я-то размечтался. Подумал, что у меня теперь в распоряжении целый отряд, с которым разделаю братьев Фабуа, как бог — черепаху. Ну, что ж! Никогда не бывает слишком просто!

— Там выход есть из пещеры? — спросил я друзей, кивая в сторону удалявшихся в темноту горцев.

— Ты же не думал, что мы все по канату сюда спустились?! — хмыкнул Юсеф. — Нет! Нет! Вы только посмотрите на него! Наш умный урум вообразил, что мы котел с барантой в дыру метнули!

— Отстань ты от человека, шутник! — заступился за меня Джанхот.

— Нет! Видел бы ты, кунак, свою обалдевшую рожу, когда мы факелы зажгли! — продолжил свои издевки Таузо-ок.

Тут и я не выдержал и засмеялся в полный голос.

— Чего развеселились? — спросил нас подошедший Курчок-али.

— Да, вот обсуждаем, о чем подумал Зелим-бей, когда ты его в дыру стал спускать. Ты ему про джина сказал?

— Сказал-сказал! — подтвердил я. — К чему все эти страшилки?

— А это не страшилки! — серьезно ответил Джанхот. — Так всем и говори, если спросят. Страх и суеверие хранят наше тайное место лучше любого джина!

— Ух-ты! — восхитился я коварством соприсяжного братства.

— Наверное, гадаешь, почему именно сегодня удостоен был чести? — включился в разговор Курчок-Али и, не дожидаясь моего ответа, пояснил. — Как-только услыхали про то, что Берзег решил от тебя избавиться, сразу все и организовали. Вольным обществам князь не указ! Не мы с ним, а он с нами должен считаться!

— Почему он так со мной?

— Ты англичанину дорогу перешел. А у вождя на него свои планы. Как-только ты парламентером к русским поехал, он с Беллом долго шептался. И вот результат.

Сказать, что я отныне возлюбил шотландца, не смог бы и Петросян. Придет время — придушу эту тварь! В смысле — Белла. Петросян — красавчик, хоть и жопка с кулачок.

— Курчок-Али нам поведал про твою беду, — посерьезнел кунак. — Про невесту, которую украли. Мы — в твоем распоряжении, брат!

Вот это — да! Я не иначе как кавказский Д'Артаньян с тремя мушкетерами. Даже свой Рошфор наличествуют! А Тома, выходит, Констанция?

— Бог мне вас, братья, послал!

[1] Существование соприсяжных братств или вольных обществ у адыгов в первой половине XIX в. стопроцентно не доказано. Эта социальная структура, которой кавказоведами придается большое значение как зародышу черкесской государственности, упоминается в дневниках Белла и в «Записках о Черкесии» Хан-Гирея. В условиях наступления РИ на Кавказ, когда возник острый кризис всей политической системы у адыгейских племен, вплоть до физического устранения прежней знати, вольные общества могли защищать интересы уорков перед князьями и узденями или гасить межплеменные столкновения. Братство, в которое пригласили Косту, отличалось от большинства ему подобных. Его скорее следовало бы назвать антибратством. Но это станет понятно ГГ позже.

[2] Лилибж — мясное рагу из баранины или говядины в черкесской кухне. Готовится в казане. Баранта — угнанный скот. Иногда слово употреблялось казаками и в значении захваченного у врага готового блюда. В воспоминаниях кавказских офицеров встречается: казаки сидели у костра и ели баранту, отнятую у тех, кого только пристрелили.

[3] Фрагмент записи «Песни горцев, которую они пели после поражения, сидя на разрушенных аулах» из книги немецкого ботаника и энтомолога Фридриха Коленати, побывавшего в 1843 г. в Западной Черкесии.

Глава 17 Бой за невесту

С рассветом выдвинулись в сторону селения рода Фабуа.

От души выспался на новой бурке. Силы восстановил. Но на сердце было неспокойно. И за Тамару. И за свое клятвопреступление. Выходит, как ни крути, я с небольшим перерывом за полгода успел дважды присягнуть. В первый раз — российскому императору. Второй — черкесскому братству. А ведь между ними — война! Не на жизнь, а на смерть! До полного уничтожения!

Эх, тяжела доля двойного агента! Наверное, пожалуйся я тому же де Витту, он бы только фыркнул: чему я тебя учил, бестолочь? Забудь о нравственной брезгливости! Плюнь да разотри!

А вот Коля Проскурин, одесский друг сердечный, меня бы понял. Как он мучился, бедолага, от мысли, что на смерть меня, быть может, отправляет. И студент-заучка Цикалиоти, верный товарищ, отговаривал от Черкесии. Тот же Фонтон даже извинения прислал, что так вышло с «Лисицей». Получается, о душе в нашем шпионском ремесле никак не позабыть?

Не ищу ли я черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет? Чему я присягнул? Делу борьбы за жизнь на черкесской земли? Кто сказал, что я против? Я зла народу Черкесии не желаю! Я, напротив, готов все свои силы положить, чтобы остановить Кавказскую войну. Чтобы не гибли бессмысленно женщины и дети. Чтобы Курчок-Али нашел свой прекрасную бабочку-принцессу. Чтобы не сгинули в кровавой мясорубке и от голода на чужбине эти гордые и вольнолюбивые люди, которые ехали сейчас рядом за моей невестой. Чтобы этот край очистился от мерзкой язвы рабства, ибо нет подлинной свободы там, где есть угнетение!

— Ты чего, кунак, такой сердитый? — вырвал меня из потока рефлексии Юсеф. — За невесту переживаешь?

— Конечно, переживаю. Но за ней есть кому присмотреть. Человека своего в ауле оставил.

— Это как же так вышло? Упрямец Эдик-бей размяк и стал бабой?

— Знаешь его?

— Довелось пересечься. Так что за человек?

— Бахадуром зовут. Алжирец он. Пират бывший. И немой.

— В смысле немой с рождения?

— Нет. Безъязыкий. Отрезали.

— Ой, не могу! — расхохотался Юсуф. — Слышь, Молчун! Кунак тебе братишку нашел! Будете молчать на пару!

— А ну! Тихо!

Джанхот вихрем взметнулся ногами на седло и вгляделся вперед, легко удерживая равновесие. Потом плавно соскочил на землю и присел на корточки, вглядываясь в тропинку.

— Что там? — тихо окликнул его Таузо-ок, одним движением выхватывая ружье из чехла за спиной.

— Следы кто-то заметал, — пояснил причину своего беспокойства Молчун.

— Большой отряд?

— Не могу сказать, — сердито ответил Джанхот, поправляя сбившийся сагайдак с луком и стрелами. В его личном арсенале чего только не было. — Княжич! Далеко до аула?