"Фантастика 2025-65". Компиляция. Книги 1-29
Шрифт:
— А это мясо, в сале вываренное, — подсказала Марья.
Местный аналог тушенки?
— Тоже матушка варила? — спросила я.
— Нет, это я. По осени борова зарезали да мяса наварили.
— Выходит, оно твое?
— Как это мое? Ваше! Поросенка-то я купила на деньги, что за сушеные яблоки в городе выручила. А яблоки — из вашего сада!
Кажется, это чересчур запутанно для моих еще не до конца выздоровевших мозгов. Я принюхалась к горшку: вони прогорклого жира или испорченного мяса не чувствовалось. Вот разве что специй чересчур много, аж чихнуть хочется. Ничего, с картошкой — пусть и дряблой и проросшей, как
Кроме варений и тушенки в подполе стояла бочка, источавшая аромат соленых огурцов, и еще одна, где над крышкой, придавленной камнем, виднелся рассол с запахом квашеной капусты.
— А вон там — яблочки моченые, — указала Марья. — Много в этом году было яблочек, не знала, куда девать. Завтра тесто поставлю да пирог с ними испеку. Погреб я проверила, не соврал твой аспид, — продолжала она, выбираясь вслед за мной из подпола. — Мясо на ледник сложил. Сказал, из имения своей матушки привез, соседка она нам.
Оставил продукты, чтобы успокоить совесть, и укатил. Завтра непременно нужно добраться до погреба, сама все осмотрю, пересчитаю и прикину, надолго ли хватит.
— С паршивой овцы хоть шерсти клок, но мы и без него бы с тобой прожили. В кладовке мешок муки еще есть и ячменя, овес, курочки опять же… Не горюй, касаточка.
Да я и не собиралась горевать. Неудобно только на шее у старухи сидеть, но это ненадолго, дайте только разобраться в хозяйстве. К слову…
— Месяц какой сейчас? — Вспомнив, что местное название месяца мне мало что скажет, я тут же поправила себя: — Весна скоро? Когда на рассаду пора будет сеять? Грядки готовить?
Кажется, я сегодня все же доведу бедную бабку до сердечного приступа. Она даже за грудь схватилась.
— Ты сама, что ли, в земле собралась ковыряться? Придумала тоже!
Я приготовилась слушать причитания, что все равно ничего не выйдет, но у няньки мысли были о другом.
— Ручки испортишь, личико почернеет. Кто ж на тебя, такую страшную, глянет?
— Да хоть бы и никто не глянул! Сходила замуж один раз — и хватит! Сама проживу! А ты мне мешать или помогать будешь?
— Да как же это можно, будто мужичке! Ладно бы цветочки вознамерилась сажать!
— А какая разница? — не поняла я.
— Цветочки можно, — упрямо поджала губы она. — Цветочки — они для красоты и изящества. А грядки — это для желудка, это не для барышни занятие, а для мужички.
Я заставила себя медленно выдохнуть. Пожалуй, говорить, что я и есть «мужичка», то есть крестьянка, не стоило. Значит, надо попробовать по-другому.
— Хорошо, — сказала я. Марья озадаченно посмотрела на меня, кажется, изумленная такой быстрой победой, а я продолжала: — Ты права, не барское это дело — еду себе выращивать. Руки испорчу, веснушки вылезут, похудею, почернею…
Нянька нахмурилась, явно ожидая подвоха.
— Тогда мне ничего не остается, кроме как вернуться к мужу. — Я двинулась к двери, на ходу снимая с волос платок. — Сейчас оденусь как положено, а не в это. — Я покрутила туда-сюда ногой в валенке, состроила брезгливое выражение лица. — Поеду…
—
Куда ж ты поедешь? Петька-то запил, кто тебе лошадь запряжет?— Значит, пойду до… — Как же в старину назывался общественный транспорт? Извозчик? Нет, это вроде в городах… Вспомнила! — Почтовой станции. Поеду в город к Виктору, упаду в ноги, буду умолять, чтобы простил и принял обратно…
— На что ж ты поедешь? Деньги-то твои у меня!
Но все же в голосе Марьи прозвучало не злорадство, а тревога._
5.2
— То есть? — оторопела я. — С чего это у тебя мои деньги?!
Марья набрала в грудь воздуха, отступила на шаг.
— Ты меня, Настенька, хоть ругай, хоть бей, хоть к уряднику иди, только, пока ты в беспамятстве лежала, я в твоих сундуках порылась да кошелек-то и прибрала.
Я проглотила ругательство. Руки сами собой потянулись к скалке — чтобы требование вернуть мне мое добро прозвучало убедительней.
Марья отступила еще на шажок.
— Я тебя не виню, что монеты у тебя сквозь пальцы текут, в батюшку ты уродилась, не в матушку, что ж тут поделать. Да только, раз уж такой уродилась, у меня целее будут. — И еще шажок назад.
Значит, Настенька была транжирой… Но что же мне делать? Не драться же со старухой!
— Ну и ладно, — пожала я плечами и для пущей убедительности показала язык. — Чековая-то книжка у меня. Выпишу чек. Или вексель, муж потом оплатит.
Я сама не слишком хорошо помнила, что такое «вексель», била наугад, но попала. Марья переменилась в лице.
— Как же так, касаточка, разве ж можно… К аспиду этому на поклон идти? В ноги падать, каяться, будто не муж он, а бог? После всего…
— Тогда помоги мне, — сказала я так мягко, как только могла. — Потому что, если ты будешь мешать, я останусь одна против всего мира. Ты меня вырастила — так почему теперь делаешь все, чтобы сжить меня со свету?
— Грех тебе так говорить! Я же тебе добра желаю! — Она утерла глаза краем передника.
Я заколебалась. Сделать вид, будто иду на попятную, и позволить бабке на время торжествовать победу? Поссориться с ней и отобрать свое добро я всегда успею…
— Верни. Мне. Мои деньги.
— Ножкой топни, касаточка, да брось в меня чем-нибудь, глядишь, и успокоишься.
Я не ответила, продолжая пристально смотреть на нее. Пауза затягивалась.
Марья качнулась ко мне.
— Да неужто ты…
Я молча отодвинула ее и зашагала по галерее.
— Да стой! Стой, оглашенная! — Она схватила меня за рукав. — Ночь на дворе, куда ты поедешь!
Все так же молча я выдернула руку.
— Ну хорошо, хорошо, — сдалась Марья. — С тебя станется в самом деле в ночь убежать в чем есть, а как я потом на том свете матушке твоей в глаза смотреть буду? Пойдем, в кухне они.
— Не буду подглядывать, доставай спокойно, — сказала я, демонстративно уставившись в окно. Не столько потому, что не хотела лезть в ее тайны, столько чтобы скрыть облегчение.
Грозя уехать, я рисковала, но, похоже, у прежней Настеньки характерец был не лучше, чем у муженька, и нянька поверила в мое притворство. Впрочем, я и не притворялась особо. Да, я бы не побежала в ночь в чем есть, и к Виктору бы на поклон не пошла, но и с Марьей полностью перестала бы общаться.
— Да пойдем, что я, другого места где спрятать не найду, в целом-то доме!