"Фантастика 2025-69". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
Ум поднимаемых легионеров зависел от исходного материала: полноценного разума они чаще всего не имели, за редким исключением, однако часть навыков сохраняли. На переднюю линию удара к главным воротам я выставил наиболее крепких мертвецов: поднятых из уцелевших гвардейцев Ренегона и других королевств. Настало время проверить, на что они способны.
Это войско наполняло меня гордостью. Ровные, стройные полки, послушно исполняющие любые приказы, затмевали пространство, казалось, от горизонта до горизонта…
Я глубоко вздохнул, бросив последний взгляд на кажущиеся беззащитными стены города. После битвы на плато
Если и был способ по-настоящему проверить пределы моей силы, он стоял передо мной. Закрыв глаза, я потянулся к силе, сокрытой в моей душе. Сегодня мне не нужна точность… Лишь воля, сила и направление.
Довольно давно мне не приходилось использовать этот приём: последнее время, похоже, я совершенно обленился, предпочитая мощнейшие ударные боевые проклятья более слабым, но изящным техникам. Однако это не значит, что я совсем их забыл. Бейзил Спрут, великий повелитель смерти, придумавший технику нитей смерти и автор медитации тысячи нитей, говорил: нет числа тем нитям законов, коими опутывает нас мироздание. Но чем больше рук ты имеешь, тем больше законов можешь нарушить. Вырасти из своей души одну нить: и ты на верном пути, ученик. Вырасти десять — заслуженный мастер смерти. Сотню — тёмный лорд смерти, истинный страх всего живого. Но создай тысячу рук, достаточно могущественных, чтобы рвать законы мироздания и ты станешь чем-то большим, чем любой смертный. На мой скромный взгляд, мастера смерти иногда перебарщивали с драматизмом в описании своих искусств, хотя, судя по тому, что говорил демон, сами они относились к этому предельно серьёзно.
Сложно сказать, сколько в этом было правды, конечно. Выращивание нити смерти действительно ощущалось как выращивание руки: эдакая энергетическая конечность, которой, при должной сноровке, можно легко и быстро управлять силой мысли. В ученичестве я мог создать всего несколько таких: но этого хватило, чтобы убить чудовище, едва не погубившее Грицелиуса. Будучи полноценным мастером, я мог держать пару десятков: и когда-то это спасло наш корабль от морских змей в далёких северных морях. Кто знает, быть может, будь я тогда лучше, не погибла бы Мелайя…
Особенностью нитей смерти было то, что, теоретически, через них можно было пропустить любое проклятье: это действительно своего рода конечность, являющаяся по совместительству каналом энергии. Изящный, достаточно искусный приём: даже слабый мастер смерти способен вмиг убить им десяток человек, просто остановив им сердца коротким, слабым, но точным выбросом силы. Последнее время мне просто не требовалось подобное: какой смысл изощряться в искусных техниках средней силы, когда ты способен на голой силе и воле сносить целые полки даже не самыми могучими приёмами в своём арсенале?
Но сегодня мне нужно было иное. Не просто один удар, пусть и способный стирать в пыль скалы. Нечто большее, чем одно проклятье или единственный ритуал.
Звуки вокруг стихли. Запахи исчезли. Всё внимание
сосредоточилось на одной-единственной задаче: вытянуть нить из своей души, наполнить её безграничной силой… Повторить процесс. Первая, вторая, десятая…Это давалось легко и естественно: сперва. Со времён бродяжничества я действительно сделал неплохой качественный скачок: годы непрерывной практики давали о себе знать. Но на пятом десятке я почувствовал лёгкое напряжение. И почти незаметный отток сил: что было удивительно при всём том океане силы смерти, что я владел.
Сознание словно двоилось и слоилось, превращаясь в калейдоскоп из чёрного стекла. Каждая последующая нить давалась тяжелее и тяжелее: и вдобавок к проблемам контроля добавлялось странное, неведомой мне ранее чувство. Это была не усталость, не отсутствие концентрации: но какая-то тонкая, изматывающая и одновременно изумительно незнакомая тяжесть, что, казалось, давила на саму душу.
Шесть десятков: и на духовные плечи словно лёг чёрный саван бесконечной мглы.
Семьдесят нитей, и тысячи игл едкой, острой болью пронзили все тело.
Восемьдесят — головокружение накатывает медленными, тошнотворными волнами, едва не заставляя меня упасть.
Когда число нитей зашло за девять десятков я почувствовал, что словно приблизился к некому пределу. Невероятная, ошеломительная тяжесть обрушила на саму душу, словно заставляя скрипеть даже цепи моего бессмертия. Словно я совершал нечто, столь неестественно для мира, за что само мироздание пыталось остановить меня.
Выжги смертью и волей в самом мире путь: и его законы отступят.
Возможно, в этих словах было больше правды, чем пафоса, чем я думал…
Сознание крутило и давило, словно на него волнами накатывало неведомое давление, головокружение, казалось, готово было бросить меня на землю. Плоть жгло неистовой ледяной болью от переизбытка энергии, а на теле, казалось, скоро не останется выхода для очередной нити. Как вообще можно провернуть подобное, будучи живым человеком? Возможно, не будь при мне бессмертия, что в считаные мгновений закрывало любые раны, я бы просто упал замертво уже на седьмом десятке.
Девяносто восемь… Девяносто девять…
На миг мне показалось, что я пытаюсь перевернуть сам мир: настолько тяжело далась следующая. Головокружение усилилось настолько, что я уже не управлял нитями: просто держал их, не давая рассеяться. Душа горела чёрным пламенем, и всё же я отказывался отступать: во мне был океан мощи. Я могу больше!
Неизвестное чувство возникло в бушующем вихре малознакомых чувств: и лишь долгое мгновение спустя я понял, что оно мне знакомо. Всё оказалось просто: я упал на колено, выпустив сотую нить.
Подспудно я ожидал изменение. Обуревающего могущества, сверхзрения, чувства власти над миром…
Но ничего не изменилось. Наоборот, мне стало хуже. Я всё также испытывал давление, боль, головокружение… Это было близко к грани того, что даже я могу выдержать, а отнюдь не считал себя безвольной тряпкой. Быть может, я смог бы вырастить ещё пяток нитей: но кем надо быть, чтобы создать тысячу?
Я не был уверен, что хочу знать ответ на этот вопрос. Несколько долгих, тягучих минут я простоял на колене, привыкая к ощущениям, приспосабливаясь к ним. А затем тяжело, с усилием, поднялся, открывая глаза.