"Фантастика 2025-7". Компиляция. Книги 1-25
Шрифт:
— Ну… Я попробую, конечно, — она неожиданно краснеет. — Есть тут одна идейка…
— Отлично. Тогда за дело.
Но Вика не уходит.
— Зой, я понимаю, что опять со своей ерундой лезу, но… Вы, может, для начала перекусите? У меня все готово.
Они переглянулись и синхронно хмыкнули.
— Нет, я не рискну, — помотала головой Зоя. — Просто так, на всякий случай. Во избежание…
— А я бы подкрепился, — извиняющимся тоном сказал Стручок. — Если ты не против.
— Ладно, — согласилась Зоя. — Я пока начну перепроверку траектории.
* * *
…Слабый запах вчерашних ароматических палочек и сегодняшнего кофе. Дуновение ветра в раскрытую форточку сносит прядку волос мне на лоб. Я смахиваю ее и иду на кухню.
— Зо-о-о-я-а-а-у-у-ф-ф-с…
Крик начался было, но тут же выдохся, переродился в невнятный шелест и пропал, как и стены, запахи, цвета. Мелкие фазовые воздействия сносят меня, складываясь в ощутимую силу. Мелькают образы, что-то едва заметно касается кожи, звуки собираются в странную какофонию — не одновременную, а поочередную. На сей раз скорость подобрана идеально, меня не оглушает поток восприятия. Он быстрый, но вполне терпимый. Мы движемся к границе, замедляемся, здесь он должен вывести меня на нужный угол и затем щелчком пульнуть в космос. Сейчас, вот сейчас…
Щелк! По всем органам чувств сразу — лиловая вспышка, короткий треск, словно сломалась коробка от кассеты, на мгновенье сильный запах кардамона и тут же — старой подметки, ощущение выныривания из воды — и все это меньше чем за полсекунды. Вот он, космос. Мы ускоряемся, потихоньку на меня наваливается ощущение безысходности и бессмысленности всего происходящего. Болота сомнений. «Несут твою лодку потоки сомнений, ты очень спешишь, убегая от собственной тени…»
Ой, нет, не надо ни про убегание, ни про того, от кого убегаем. «Не думай о белой обезьяне» —когда и у кого такое получалось? А вдруг он опять меня… Так, стоп! Переключиться, срочно сменить пластинку. Что там еще было у «Лицея»? Что-нибудь глупое и оптимистичное. «И я сверху вниз смотрю на дождь и на твой новый каприз…» Не то. Ну, леди-миледи, отвлекаемся, представь, как ты ставишь эту кассету в магазине. Вот она, желто-зеленая, с яркой обложкой. Берешь ее двумя пальцами и толкаешь в деку. PLAY — и она поет. Что поет-то? «Я спешу за любовью, я спешу за тобою, и ангел, ангел дарит мне крылья…» — ну вот, другое дело. Ангел, не спи, мы тоже спешим, добавляй скорости, дорога неблизкая. Ох, я сегодня точно не в форме. Я же и сама могу ускориться. Паровозный гудок, ну-ка: у-у-у! Сработало! Вот теперь летим, а не плетемся. «Найди приют в цветах и травах, достань до неба рукой…»
И еще так: «Где-то за морем дивный сад. Я прилечу — он будет рад…» Да, я хочу попасть к нему в тот чудесный сад. Место там и правда замечательное. Если бы не поймало его в ловушку. Где-то внутри, в глубине, я понимаю его желание остаться там навсегда. Наверное, я бы тоже смогла найти в своем прошлом такое светлое место, хотя, конечно, не до такой степени красивое. Его бабушка — просто гений садоводства, вокруг столько цветов! Теоретически я могла бы ее саму увидеть, стоит лишь найти нужную точку. Да и здесь, в той складке времени, где прячется Торик, она еще жива. Вот только поговорить с ней не получится даже у него, хозяина всех этих воспоминаний. Разве что услышать ее голос.
Ну вот, впереди наметилось свечение, похоже, наш поезд снова прибывает в город-герой Торик. Люди-города. И еще — как он там говорил? — градообразующие люди, то есть люди, образующие города. Нет, не так. Люди, формирующие города, дающие им новое лицо, новое содержание, новый смысл. Как моя тетя Поля… Ладно, сейчас не до этого. Снова пробираемся по закоулкам души Торика. Мелькают эпизоды, люди, ситуации, места, эмоции. Волны ощущений. Сегодня Олег катит меня очень аккуратно — он и правда хорошо учится на ошибках и всерьез готовился к моему погружению. Чуткий такой, надо же!
Вот и Кедринск, летний, мирный, и снова та гора с видом на речку, дрожь натянутой лески в руке, тут же тает, смещается, плавится,
и вот уже тот самый сад, цветы, сирень, барбарис, смешной маленький желтый домик с плоской крышей, меня проталкивают сквозь его стену.«Привет!» — никак не привыкну, каким тусклым и абсолютно нечеловеческим потусторонним шепотом здесь звучит мой голос, а точнее, «громкая мысль». Интересно, он меня ждал?
Глава 31. Признание
Связные мысли уходили все дальше. Теперь я тонул в ассоциациях, вторых, третьих смыслах. Вот недавно вспомнил еще одну песню. Причем так странно: когда маленький Торик сидел и тренькал на гитаре, эта песня Макаревича уже родилась. Но узнал я о ней гораздо позже. Заканчивалась песня так:
Каждый день, отправляясь в плаванье
В океане московских улиц,
Я мечтаю о тихой гавани,
Где б мои корабли уснули,
И о домике в синих сумерках,
Где окно от закатов рдеет,
Где не верят тому, что умер я,
Где все время ждут и надеются.
Мне было жаль затонувший корабль, но при этом я никогда не пытался представить в такой роли себя. А теперь две последние строки оказались словно обо мне. Жаль, я не вижу здесь закатов.
Что сказать Зое, если она все же появится здесь еще раз? Одна моя половина уже хочет выбраться отсюда. А другая понимает, что шансы на это исчезающе малы, и хочет остаться здесь навсегда, умереть, уснуть, почти по Гамлету, раствориться в воспоминаниях на самом дне моей души… И не обременять друзей моим спасением.
Висеть здесь и ждать… конца. Как это будет выглядеть? Пойму ли я, что меня больше нет? Заводные фантомы моих воспоминаний, этот мальчик, терзающий гитару, этот до боли знакомый Двудомик — им ничто не грозит, они таки и будут вечно плыть в бездонном космосе внутри амебы моей души. Я ведь именно это видел у бабушки Саши: ее уже столько лет нет, а душа по-прежнему хранит всю ее жизнь. И — вот ведь странность — две наших амебы до сих пор так и держатся за «руки», словно нет ни смерти, ни лет, ни расстояний…
* * *
Шелест доносится ниоткуда и отовсюду: «Привет!» Неужели она все-таки пришла? Да, совсем рядом материализовалась «светлая полупрозрачная сущность», и тут же включилось теплое и родное ощущение близкого друга. Я радостно ору во всю силу мысли:
— Зоя!
— Да. Ты меня ждал?
— Очень.
Она слегка флуктуирует, будто топчется на месте или мечется под порывами невидимого ветра, и долго говорит со мной.
Зоя рассказывает последние новости. Как непросто она летела от меня назад, как прошла насквозь всю мою душу и увидела много такого, чего видеть совершенно не хотела. Зато теперь стала гораздо лучше понимать меня. Она рассказывает про обитателей эфира: про Темного Круженя и даже про светлячков — как ни странно, здесь, на дне души моей, это оказалось возможным. Как внезапно у нее пропала боязнь прикосновений. Потом чуть смущенно рассказывает про Стручка.
И вдруг неожиданно для себя я понимаю, что ревную. Теперь я внезапно увидел в ней не только подругу и коллегу по научным экспериментам, но и женщину. Мне хочется ее защитить, уберечь, быть рядом. И я понимаю, что это смешно и нелепо, потому что на деле все как раз наоборот — это она пытается защитить меня от самого себя и спасти из плена.
Зоя, словно услышав мои мысли (а может, так оно и есть, кто знает?), говорит, что в реале положение у меня довольно шаткое: медики сообщают о постоянном ухудшении состояния. Как моя мама каждую неделю приходит в больницу и сидит, держа меня за руку и рассказывая последние новости, будто я живой. Но чем закончится моя кома, вряд ли кто скажет. Я боюсь этой неопределенности и перебиваю: