"Фантастика 2025-71". Компиляция. Книги 1-10

Пятьсот шагов до них.

Сто.

Неждан старался ступать, тихонько сдвигая в сторону все, что может хрустеть перед тем, как наступить. Словно бы скользя.

Прислушался.

Ничего. Слишком тихо говорили.

Еще полсотни шагов. И он прижался к большому дереву. Спиной. И смачно выругался на великом и могучем. Потому как из-за деревьев у него в тылу выходило три бойца. Один из которых заухал совой, переполошив всех у костра…

Глава 5

166, июнь, 12

Светало.

Где-то недалеко заливисто пел соловей.

Неждан завтракал, как и все вокруг…

Накануне вечером драки не получилось.

Парень вскинул свое копье, приняв стойку и начав лихорадочно обдумывать пути отхода. Однако только он собрался рвануть в сторону реки, чтобы прыгнуть в нее и уплыть, как один из засадной троицы неожиданно произнес:

— Неждан! Ты ли это?

Парень промолчал, но явственно вздрогнул. Услышать свое имя от этих незнакомцев он не ожидал. Поэтому говорящий, поняв, что не ошибся, продолжил:

— Не узнаешь меня? Это же я? Жирята [63] .

И выступил вперед, так, чтобы отблески костра попали на его лицо. Отчего в памяти парня всплыло смутное воспоминание. Да. Это тело встречало прежде этого человека. В гости наведывался. Родич он, хоть и дальний.

— Жирята? Худой ты больно Жирята. Болел, что ли? — произнес Неждан, выходя из стойки и ставя свое копье рядом с собой.

— Почему болел? — опешил тот.

— Отец сказывал, что в юности ты был намного полнее и волосы густые буйно вились.

63

Жирята этимологически связан с двумя версиями. Или «живой», или «жирный, сальный», возможно, что эти значения были синонимичны. В старину, когда постоянно имел место голод, диаметр человека уважался. А эпитет или даже имя такого толка воспринимался исключительно позитивно. Например, в новгородских летописях фигурирует такое женское имя как Жирка, наравне с Жирятой, Жирославом и прочими подобными формами.

— Дурное тебе отец сказывал. Дурное. — нахмурился этот боец, невольно коснувшись обширной залысины. Впрочем, ставя также свое копье рядом, к ноге, как и Неждан.

Остальные же засмеялись.

Нехитрая шутка удалась и хорошо разрядила обстановку. Так, с улыбками к костру и вышли.

Познакомились.

Разговорились.

Речь местных автоматически переводилась осколком старой личности в понятный обновленному Неждану язык. Ну и обратно так же. Но это не спасало. Там, с Вернидубом, он не стеснялся и мало обращал внимание на реакцию седого, а тут вдруг осознал, насколько это странно выглядит.

Беда заключалась в том, что во II веке нашей эры очень многих понятий, явлений и предметов носители языка не знали. Их еще или не придумали, или они в здешние края не попали. Из-за чего слов для их обозначения и не имелось. Вот Неждан «на автомате» и вставлял эти слова из привычного ему русского языка. А осколок старой личности просто озвучивал их как есть, не имея возможности перевести или адаптировать. Из-за чего они буквально ударяли им по ушам.

Ведь славянский язык, еще общий во II веке, не прошел через массу исторических процессов. Даже первая палатализация его не коснулась. А потому в нем не было шипящих вовсе, равно как и большинства мягких согласных. Да и с гласными ситуация была дикая для современного человека, связанная с актуальным бытованием сверхкратких и долгих, а также носовых, то есть, произносимых в нос.

Все это приводило к тому, что речь звучала отрывисто, грубовато и жестковато, со взрывными ускорениями. И чем-то напоминала манеру общения брутальных самураев из фильмов про «Японию, которую мы потеряли». Хотя, конечно, это изрядная натяжка.

А вот русский язык прошел довольно сложный и извилистый путь. Сначала тысячу лет смягчения, сделавшись совершенно певучим и мягоньким, словно манная каша без комочков. А потом вторичное отвердевание и кучу всего другого. Включая, обширное заимствование в разных формах из самых разных языков.

Поэтому русские слова местным казались совершенно иноземными. Любые. Как собственно родные, появившиеся в рамках словотворчества, так и заимствованные. Посему они, как и Вернидуб, кривились, слыша их. А когда не улавливали смысл из контекста — переспрашивали.

И переглядывались.

Много.

Видимо, Неждан их сумел удивить.

А на ту историю с водой отреагировали также странно, что и Вернидуб…

— А второй-то кто? — улучшив момент поинтересовался Борята, бывший в отряде за главного.

— Какой второй? — опешил Неждан из-за слишком резкого перехода.

— Ты ведь живешь с кем-то, а сказывал, что всю семью угнали в полон.

— Так и есть. Раненого выхаживаю. Он них попытался сбежать. Вот они ему и распороли бок да голову чуть не пробили. Лежал без памяти, когда его нашел.

— А кто такой? Как звать?

— Вернидуб его зовут. А кто и откуда не спрашивал.

— Вернидуб? — оживились все в этой компании.

— Знаете его?

— Кто же его не знает? Далече они зашли. Далече.

— Он бы уже домой отправился, да я против. Слаб еще. Ему дней двадцать али более того нужно еще в покое находиться. По голове сильно ударили, может от усталости упасть без памяти. Но как сил наберется — домой пойдет. Надеюсь, до холодов доберется.

— Вряд ли он до весны уйдет, — усмехнулся Борята.

— Отчего же?

— Сам и поведает, если пожелает.

Неждан напрягся от таких слов, но давить не стал. Не в том он положении находился. Так что продолжил разговор, заодно проясняя важные для себя вещи.

Прежде всего ему было нужно понять социальное и политическое устройство. Просто чтобы не вляпаться. Память-то старой личности оказалась отрывочной. Слишком отрывочной. Вот и спрашивал. Поэтому довольно скоро узнал, что находится на землях большого рода. Ну, клана, если на привычный ему манер. Зовется тот по своему покровителю — тихим медведем [64] . В нем семь родов. А при них совокупно сто восемьдесят две семьи малые, что состоят из родителей да детей до инициации.

64

Здесь автор опирается на вероятные традиции анимизма, которые предполагают для славян. И да, в это время бытовал эвфемизм архаичного названия животного — «бер» (бурый, то есть), откуда и «берлога». Который позже был заменен другим эвфемизмом «медведь», и последующими, такими как «косолапый», «Михаил Потапыч», «мишка». Праиндоевропейцы называли медведя «арктос» или «харктос», откуда латинский «урсус» и греческий «арктос». В славянских языках после трех палатализаций и прочих параллельных процессов это должно было дать форму «орша» или «ръша». Для праславянского языка в его архаичной форме, вероятно, «оръга» или как-то так (где «ъ» это сверхкраткое «о», призвук).

Кланы, сиречь большие рода, в племена еще не сбились.

Точнее, не совсем так.

Каждый большой род дружил и постоянно обменивался невестами с группой других. Как правило, соседями. Так что какие-то связи имелись и довольно тесные. Однако шагнуть дальше и объединить, например, всех медведей в единое племя никто не мог. А их с дюжину наблюдалось по округе. Еще были волки, олени и так далее. Тотемизм и анимизм процветали пышно и буйно, вполне в канве как общих индоевропейских, так и варварских европейских традиций.