"Фантастика 2923-134". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
Ну, и попаданчество это чертово играло в заднице. Не так, чтобы очень много, но кое-чего из Афганской эпопеи я помнил, и процентов двадцать из этого произошло как раз в нынешнем 1980 году... И это можно было использовать! Если начало военной кампании будет успешным, если душманы огребут сразу — может быть, всё пойдет иначе? По крайней мере — попробовать стоило.
К тому же — было у меня наитие, некое предчувствие — я не умру там, в тех пустынных горах. Мои дела здесь не кончатся этим летом. А когда — кончатся?
Эта мысль порождала мерзкий холодок где-то в районе солнечного сплетения.
Глава 9, в которой Тася улетает, Сазонкин стращает, а пассажиры дают жару
—
— Не пропаду. А если и пропаду — найдусь. Даже не сомневайся! Помнишь, что ты про котов говорила? Они дорогу к дому с любого расстояния находят. А мой дом там, где ты, ага?
— Ага! — Тася несмело улыбнулась. — Адрес-то помнишь?
— И мурманский, и минский. А если что — вообще буду писать Пантелевне, а она тебе уж перешлет. Но, в конце концов — Ташкент или там Бишкек... То есть — Фрунзе, конечно, Фрунзе — это ж не дальний свет, не Папуа-Новая Гвинея, в конце концов! Ничего не случится. Ты, главное, на Олимпиаде там поосторожнее, а то понаедут всякие горячие кубинские идальго и мощные африканские принцы — и украдут мою валькирию!
— Ой, ну какие идальго и принцы? У каждой красавицы должно быть свое чудовище. Ты — моё любимое чудовище, Белозор! — она потянулась ко мне, быстро поцеловала, а потом подхватила чемоданы и побежала к стойке регистрации. — В следующий раз уже встретимся, чтоб не расставаться, так и знай!
Зазвучал голос диспетчера, который объявлял о завершении посадки на рейс Минск-Мурманск, изящная фигурка Таисии мелькнула в дверях терминала. Она обернулась, послала мне воздушный поцелуй, я в ответ помахал рукой, а потом долго еще стоял посреди холла в нерешительности.
Там, на автомобильной стоянке, меня поджидала черная "Волга" с Сазонкиным внутри. Старому гэбисту я мог сказать спасибо хотя бы за то, что он не велел меня "держать и не пущать" до того, как Тася улетела домой. А как же без этого? Я нынче превратился в ценный ресурс, настоящий кладезь полезных сведений для родного государства. Ну, ладно, не совсем для государства. Конкретно — для тех кругов внутри советской или там — партийной элиты, которые ориентировались на Машерова. И, при всем моем безграничном уважении к батьке Петру, расположиться до конца дней своих на какой-нибудь уютной дачке под присмотром психиатров и писать мемуары о будущем мне не улыбалось. Вряд ли Петр Миронович сам отдал бы такой приказ — не того склада он человек. А вот Сазонкин... Этот — мог бы.
Валентин Васильевич собственной персоной уже ожидал меня у машины, рядом с ним — двое из ларца одинаковых с лица, в плохих костюмах и с безразличными взглядами рыбьих глаз.
— Ты ведь не думал, Белозор, что всё будет так просто?
— Вы ведь не думали, Сазонкин, что всё будет так просто? — в тон ему проговорил я.
Он озадаченно глянул на меня:
— Поясни.
— Есть простая истина: не стоит складывать все яйца в одну корзину. Если я не буду своевременно размещать объявления в кое-каких газетах и не буду совершать неких ритуальных действий с определенной регулярностью — папочки типа той, что я передал Петру Мироновичу, отправятся по адресам, — блефовал я отчаянно, тем более, что в этом блефе была и доля правды.
— Ты угрожаешь, что ли? — поднял бровь он, а потом сделал жест рукой, отправляя опричников подальше, чтобы не слушали.
— Ни капельки, — поиграл желваками я. — Констатирую факт. Мне совершенно и феерически наплевать на заокеанских ублюдков, я по их поводу никаких иллюзий не питаю, не переживайте. Прожуют и выплюнут. Так что ничего им от меня не перепадет. Но есть ведь всякие-разные условно нейтральные страны... Например — Югославия, такая довольно симпатичная федеративная республика, при всём неоднозначном отношении к Йосипу нашему Брозу, который Тито. Я ведь Родину люблю, на самом деле. Русский язык люблю, людей наших, даже социализм — и тот мне по душе гораздо больше, чем власть монополий и транснационального капитала. Но не настолько сильно мне всё это
нравится, чтобы ради Родины и всего прочего пожертвовать возможностью прожить полную и интересную жизнь. Какая разница — кто меня прожует и выплюнет, наши или заокеанские? Мне бы как-нибудь сочетать бескорыстное служение Отечеству с воздухом свободы, знаете ли... А то ведь приметесь лампой мне в морду светить, ругаться скверно, рукава еще засучите, подобно приснопамятному Солдатовичу, вафельным полотенцем обзаведетесь... А потом локти кусать будете — как это перспективные технологические разработки и месторождения у наших южных или там — северных соседей оказались? Не, не, Валентин Васильевич, вы меня, конечно, можете избить до полусмерти и стращать карами для родных и близких — но уверенности у вас никогда не будет. Получите вы себе сломанного и униженного Белозорчика, жалкого недочеловека, вместо сознательного и ответственного соратника... А всё почему? Потому что передавили в своё время. И толку с такого провидца, которому веры нет? Вот будучи при чинах и великих званиях, например, поспособствуете вы тому, чтобы вся мощь отечественной вирусологии была направлена на разработку вакцин от определенной группы вирусов летучих мышей, а окажется — пандемия грянет из-за бактерий, которые найдут наши полярники во льдах Антарктиды... Потому что отчаялся я и крышей поехал, под вашим давлением, м? И не сказал вам истинную правду, а сбрехать решил.Сазонкин болезненно морщился, слушая всю эту отчаянно-глумливую тираду. Всё-таки случай мой был далеко не стандартный. Если вспомнить того же Мессинга — его отношения с властью были покрыты мраком, и сколько в тех легендах правды, а сколько — вымысла... В любом случае — с экстрасенсами и провидцами дело иметь — это не диссидентов экскульпировать. Тут подход нужен! А какой подход — этого Сазонкин не знал. Он был человеком системы, но в данный момент — действовал автономно и потому терялся.
— Ну, на кой черт вам в Афганистан? Вдруг — помрете ни за хвост собачий? — проговорил он.
— А вдруг — изменю что-то к лучшему? — парировал я. — Есть у меня определенное наитие...
— Черт тебя дери, Белозор, как с тобой сложно! Наитие у него! Х..итие!
— А кто сказал, что будет легко? И вообще... Валентин Васильевич, вам ведь не обо мне беспокоиться надо. Я — фигура пусть и необычная, но в целом малозначительная.
— Хватит наводить тень на плетень, Белозор, ей-ей, испытываю страстное желание набить тебе морду. Как думаешь — получится у меня?
Наверное, у него бы получилось. А если не у него — то у тех двоих Франкенштейнов, что курили у мусорки с лицами, полными вселенской скорби — точно.
— Вы путаете небо со звездами, отраженными в поверхности пруда, — сказал я и радостно улыбнулся.
Это я знатно загнул! Аж на душе потеплело, хотя промелькнули и некие нотки сожаления — кой хрен меня в Союз занесло, а не в Нильфгаард, скажем? Пил бы туссентское вино, травил байки по тавернам и прославлял Императора Эмгыра. Рацухи бы тамошним кузнецам задвигал, а не нашим Сашам и Сирожам....
— Сейчас я тебе действительно врежу, — посулил Сазонкин и даже пуговичку на одном из рукавов поправил.
— Вы Петра Мироновича берегите. Без него мы с вами — как дырка без бублика. Просрут нашу с вами Родину, как есть — просрут. Подохну в Афгане я — ничего особенно не изменится, всё самое главное у вас есть, я самое основное записал. А вот если товарищ Машеров, например, в аварию попадет, тогда — пиши пропало... Будем мы с вами как рыбы об лед биться и локти кусать.
— В аварию, значит? — прищурился он.
— Например, в аварию. Чтобы не было ДэТэПэ, соблюдайте ТэБэ и ПэДэДэ... И тэ дэ, и тэ пэ... А то, знаете, тут водитель плохо себя почувствовал, здесь фары у ЗИЛа-117-го оказались разбиты, потому на "Чайку" пересесть пришлось... А потом р-раз — и после Косыгина Председателем Совета Министров стал Тихонов, мягкий и интеллигентный человек, которому вот-вот семьдесят пять исполнится, или уже исполнилось... Как думаете — на пользу это пойдет Родине в нынешних реалиях?
— Белозор! — зрачки его расширились. — Это то, о чем я думаю?