"Фантастика 2923-134". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
— Вот и славно, — повеселел Лукин. — И кстати, ты уже слышал, Мишаня? Вчера в кремлёвской Центральной клинической больнице скончался Михаил Сергеевич Горбачёв. Скоропостижно. Вот такие дела.
Я от удивления вскинул брови.
Спросил:
— Умер? Горбачёв? От чего?
— Ну, а от чего люди умирают? — сказал Лукин. — Знать, время его пришло — не смог жить дальше. Не успел твой тёзка наведаться в Лондон: не судьба, видимо.
Глава 4
Сегодня, как никогда, мне было тягостно просиживать за партой штаны. Я изображал прилежного ученика: старательно
А вот зачем в эти душные классы ежедневно являлся я? Почему «не напрягаясь» решал детские примеры и задачки? С какой стати выслушивал англичанку, которая говорила на английском языке не просто хуже меня, а с жутким коверкавшим её речь акцентом? С какой стати я с серьёзным видом рассуждал на уроках литературы о «жизни трудового народа до революции и о его борьбе с угнетателями»? Для того чтобы не выделяться? И чтобы в тысяча девятьсот девяносто первом году получить заветную корочку аттестата о среднем образовании?
На уроке рисования моё скверное настроение всё же вырвалось наружу — в виде иллюстрации к сказке «Колобок». Зоя выпучила глаза при виде моего художества: лежавшего на деревянной колоде главного героя сказки, похожего на отрубленную человеческую голову. Фон рисунка я щедро насытил красными красками (будто перенёс их из своих сегодняшних снов). От чего иллюстрация к детской истории выглядела едва ли не «сценой насилия». К счастью, рисунки нам оставили для «доработки» дома — я всё же избежал встречи с детским психологом.
Сразу после школы я не пошёл к Лукину. Потому что вспомнил: к генерал-майору сегодня наведается Каховский. Я и сам намеревался пообщаться с Юрием Фёдоровичем в ближайшее время: у меня появился к нему «разговор» после вчерашнего изучения орудия убийства Оксаны Локтевой. Я в подробностях опишу Каховскому ночное «видение» (будто надеялся, что таким образом сниму груз со своих плеч). И с превеликим удовольствием и без сожаления передам судьбу испортившему мне прошлую жизнь преступника в руки представителя советской милиции.
Снега на улицах Великозаводска с каждым новым днём зимы становилось всё больше. Из города его не вывозили (я сомневался, что вывезут к весне). Поэтому кучи на газонах росли. Но пока не вымахали до тех размеров, что я видел во время «приступа», в котором убили Вовчика. Я всё же поддался на Надины уговоры: сменил куртку на тяжёлое пальто. И на первой же прогулке в новом наряде отругал себя за то, что упрямился и не перешёл за зимнюю формы одежды раньше. Потому что в пальто стало реально теплее (теперь раздумывал, не «стряхнуть ли пыль» с ушанки).
По пути к Надиному дому я сообразил, что уже успокоился за судьбу отца. Сегодня, пожалуй, едва ли не первый день в послебольничной новой жизни, когда я не строил планы папиного спасения. Потому что теперь я точно знал, что именно случилось двадцать третьего сентября тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года в квартире Локтевых (и в прошлый, и в этот раз). И удивлялся, почему не вычислил преступника
раньше. Я вдохнул морозный воздух, покачал горловой. После уроков заглянул домой и забрал из-под кровати завёрнутый в полотенце грязный нож.В квартире генерал-майора привычно пахло блинами, мятой и лекарствами. Здесь царила тишина, будто в подземном склепе (длилась она обычно до того, как к Лукину приходили гости). Фрол Прокопьевич редко включал телевизор: жалел живших по соседству людей (тем приходилось прослушивать телевизионные передачи вместе с глуховатым соседом пенсионером). Зато его разговоры слышали едва ли не все жильцы дома (мне так казалось). Однако ветеран у себя в квартире не всегда придерживался политкорректности и не выбирал «нейтральные» темы для разговоров: точно не боялся быть услышанным, чего я не замечал в беседах с Лукиным по телефону. Фрол Прокопьевич словно наверняка знал, где и когда мог говорить, а когда должен был воздержаться от эмоциональных высказываний. Хотя, и дома он о некоторых вещах сообщал намёками. Думаю, что делал он это по привычке.
Ещё в прихожей я громко поздоровался с хозяином квартиры. Осыпал его ничего не значившими вежливыми фразами. Заявил, что генерал-майор «словно помолодел» — тот вернул мне «любезность» утверждением, что я «заметно подрос и возмужал». Мы обменялись рукопожатиями. Пенсионер выпустил мою руку, лишь когда убедился, что я не закатил глаза и не валюсь на пол «без чувств». Фрол Прокопьевич бодро отрапортовал мне, что заварил индийский чай со «свежей мятой». Скороговоркой выпали названия блюд, которые в полдень «загрузила» ему в холодильник невестка. Заявил, что не отпустит меня голодным. Передал мне привет от сына. «Побеседовал с Серёжей сегодня рано утром, — заявил Лукин. — Помнит он тебя. Спрашивал, навещаешь ли ты старика». Похлопал меня по плечу. «Обещался подарок тебе к Новому году привезти, — сообщил пенсионер. — Но не сказал, какой».
Я заверил Фрола Прокопьевича: в новогоднюю ночь буду ждать подарки (в первую очередь) от «Дедушки Мороза». Мысленно проставил в голове «галочки» обеспечить вниманием «деда Мороза» представителей моего пионерско-октябрятского отряда (а заодно и папу с Надеждой Сергеевной). «Лукину пусть сын под ёлку подарки прячет», — подумал я. Прогулялся вслед за хозяином квартиры (живот томно заурчал, когда я унюхал витавшие в воздухе на кухне ароматы). По-хозяйски уселся за стол. Взглядом пробежался по расставленным на столешнице блюдам. Увидел примерно тридцатисантиметровой высоты стопку блинов (давно ставших традиционным блюдом при моих встречах с Фролом Прокопьевичем) и полдюжины мелких красно-жёлто-зелёных мелких яблок (явно не купленных в магазине, а вынутых из погреба). И будто невзначай поинтересовался у Лукина, что стряслось с Горбачёвым.
Получил от генерал-майора уже известный мне ответ: Михаил Сергеевич Горбачёв этой ночью умер в кремлёвской больнице. Я удивлённо вскинул брови и спросил, от чего же «вдруг» скончался (проживший девять десятков лет в моих воспоминаниях о прошлой реальности) относительно молодой политический деятель.
— От острой сердечной недостаточности, — ответил Фрол Прокопьевич. — Так написали в некрологе. Хотя я некролог в газете ещё и не видел: пока не изучал свежую прессу. А ведь Миша Горбачёв казался молодым и здоровым! И надо же… так внезапно отказало сердце.