"Фантастика 2923-134". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
Я проводил девушку взглядом. А Зоин отец её будто и не заметил. Он молчал, курил (пребывал, как мне казалось, в плену собственных мыслей), изредка покашливал. Я выжидающе смотрел на его профиль («римский» — это Надино определение неизменно всплывало в моей памяти всякий раз, когда я видел нос Юрия Фёдоровича).
— Дядя Юра, вы для этого приехали? — спросил я. — Чтобы рассказать мне о Викторе Егоровиче Солнцеве?
Зоин родитель вынырнул из размышлений. Поморгал, затянулся сигаретой. Кивнул.
— И для этого тоже, — сказал Каховский. — Думал сегодня… над словами дочери. Она мне вечером много всего наговорила. И какой я негодяй —
Он поскрипел рукоятью, приоткрыл окно. Щелчком отправил истлевшую сигарету подальше от света фонарей: в кусты. Та пролетела по воздуху ярким метеором, нырнула в снег. Я невольно скосил взгляд на пепельницу, не увидел там ни одного сигаретного фильтра — лишь кучки из похожих на крупные снежинки хлопьев.
— А теперь?
— Теперь я терплю упрёки жены. Из-за него. И из-за тебя.
Каховский пошарил над приборной панелью — в его руке мелькнул нарисованный на бумаге верблюд. Юрий Фёдорович выудил из пачки новую сигарету, постучал ею по рулевому колесу и чиркнул зажигалкой — я зажмурился от яркого света. Каховский снова закурил: вдохнул дым с жадностью и видимым наслаждением, будто полдня провел без курения.
— Что изменилось? — спросил я.
Зоин родитель указал на меня сигаретой.
— Ты… появился, зятёк, — ответил Юрий Фёдорович. — Я же вижу, как ты трясёшься над мамкиным ухажёром. Целую комбинацию разработал, чтобы свести её с Витьком; не пожалел на это дело тридцать рублей. А мне теперь с тобой ссориться не с руки. Особенно после этих твоих новых фокусов. Так я жене и объяснил. Две недели после этого спал на диване в гостиной.
Он потёр щёку.
— И Зоя изменилась, — заявил Каховский. — Слышал бы ты, зятёк, как она поругалась со своей матерью: та пыталась отвадить её от общения с Солнцевыми. Но дочурка заявила, что будет ходить везде, куда ты её поведёшь. А если нас что-то не устраивает, то она переедет к тебе жить — «навсегда». Сказала, что тётя Надя ей это разрешит: она добрая, в отличие от нас.
Зоин родитель ухмыльнулся, качнул головой.
— Лиза явно не ожидала такого отпора, — сообщил он. — Это был, как говорят у вас в самбо, «чистый бросок». Потому что Зоя не шутила — мы с женой это поняли. Вот так вот, зятёк. Дома теперь о тебе говорим либо хорошо, либо когда нас не слышит дочь. Стараемся вообще не поминать вашу компанию: ни Солнцева, ни этого маленького рыжего засранца.
Юрий Фёдорович хмыкнул. Он прикрыл окно (терзал рукоять стеклоподъёмника, будто та перед ним провинилась). Оставил лишь узкую щель, в которую не залетали снежинки, но к которой устремлялся круживший в воздухе табачный дым. Каховский, не глядя, ткнул сигаретой в пепельницу. Провел рукой по рулевому колесу, будто сметал с него мусор или снег.
Сказал:
— Сегодня вечером дочь устроила мне истерику из-за этой убитой девки: из-за Удаловой. Наговорила много всего… нехорошего. Заявила, что ненавидит меня. И что ей стыдно за такого отца — за такого, как я. Честно признаюсь, зятёк: она впервые со мной так разговаривала. Таких истерик у неё раньше не случалось. М-да. И кстати: собралась переезжать к тебе. Снова.
— Сегодня?
Юрий Фёдорович дёрнул плечом.
— Нет… — сказал он. — Хотя… не знаю. Когда я уходил, Зоя рыдала в своей комнате. После нашего с ней очередного разговора.
Веришь ли: до сих пор мороз по коже пробегает, когда вспоминаю эти её всхлипывания. Кошмар. Ненавижу женские слёзы. А особенно невыносимо — когда плачет моя дочь. Вот честно: лучше бы мне сегодня морду набили.Каховский вновь прижал к губам сигарету.
Мне почудилось, что её кончик едва заметно вздрагивал.
— Жена меня выпроводила: пообещала, что успокоит дочь, — сообщил он, выпустив из ноздрей две струйки серого дыма. — Но кто бы успокоил меня. Не поверишь, зятёк: подумывал даже купить поллитровку и напиться. И наплевать на то, что завтра на работу. Ну а потом вспомнил о тебе. В конце концов, ведь это же ты и заварил всю эту кашу…
Ветер за окнами резко усилился. В этот раз он не только смахнул с лобового стекла снежинки. Но и угрожающе свистнул, пошатнул ветви деревьев. С тополя на машину обрушились охапки снега. Они гулко ударили по крыше над моей головой. Повалились и на капот «копейки» — брызгами разлетелись в стороны.
— Зятёк, ты должен поговорить с ней, — заявил Каховский. — Должен, слышишь?! В среду у неё день рождения. Хочу, чтобы к этому времени мы с дочерью помирились. Я справился бы и сам… но не так быстро. А у тебя получится, я уверен. Ты для неё сейчас даже больший авторитет, чем мы с женой. Объясни ей всё… про эту девку…
Он вздохнул.
Продолжил:
— Сам придумай, что сказать. Знаю: ты умеешь промывать мозги. А с Зоей в этом плане у тебя точно не возникнет проблем: ты сейчас единственный, кому она безоговорочно верит. Так что постарайся, зятёк. Чтобы к среде мы с ней если и не восстановили прежние отношения, то хотя бы нормально общались на людях. А то я её знаю…
Юрий Фёдорович не договорил — позволил мне самому вообразить, какие выходки могла устроить Зоя.
Пока я обдумывал его слова, Каховский курил. Посматривал на меня, но не торопил с ответом. Я вспомнил Зоины слова (те, что услышал сегодня утром): «Как же я его ненавижу!!» И то, с какой решимостью девочка их произнесла.
Кивнул.
— Ладно, — сказал я. — Поговорю с ней. Завтра.
И вдруг зевнул — внезапно и протяжно. Поспешно прикрыл рукой рот, помешал Каховскому увидеть мои гланды. Вспомнил, что уже началась программа «Время». А это значило, что мой юный организм готовился ко сну. И его совершенно не волновало, что сам себя я ребёнком не считал. «Время недетское», — промелькнуло в голове выражение.
— Но только в обмен на услугу, — добавил я.
Юрий Фёдорович нахмурился.
— Что тебе от меня нужно, Иванов? — спросил он.
Постучал рукой по рулевому колесу.
— Тут… скоро моего приятеля будут убивать, — сказал я. — Одного из тех, о ком вы с женой при Зое не любите говорить. Вот ваша помощь мне и понадобится — чтобы помешать этому. Я уже поразмыслил и понял, что сам я с этим делом не справлюсь — даже в компании с Достоевским. Решил обратиться к вам… чуть позже.
— «Припадок»?
Я кивнул.
— Он самый.
Юрий Фёдорович зажмурил глаз.
— Кто? Когда? Как? Где?
— Вовчик, — сказал я. — После Нового года. Забьют насмерть. Наша местная шпана — моего возраста и чуть старше. Проломят рыжему голову куском льда. Это всё, что сейчас знаю. Но обязательно узнаю больше: есть кое-какие ориентиры. Но это будет уже после праздника. Как только проясню ситуацию, так сразу же опишу её вам.
Каховский зажал сигарету между губ, протянул мне руку — для рукопожатия.