Фантазии мужчины средних лет

– Конечно, шестнадцать полов маловато, – наконец продолжил Саня, – особенно не разбежишься. Вот если, скажем, хотя бы тридцать два было, тогда можно было бы попытаться скорость набрать. А тут, на шестнадцати, пойди разбегись… Но привередничать тоже не надо, довольствуйся тем, что есть, во многих местах люди куда как хуже живут. Я недавно в Голливуд ездил, так у них один сплошной мрак – артисты все, как на подбор, либо психи, либо лунатики. Очень редко, когда энергетики попадаются. Такая скукотища – живут друг с другом годами, зацикливаются по полной, вообще никакого выбора. Оттого и фильмы у них один на другой похожи, ни разнообразия, ни фантазии, ни полета мысли. Они, как узнали, что я мужик, упрашивать стали, чтобы я им материальчик свеженький подкинул. Золотые горы сулили. Но где я им найду? У нас, конечно, жизнь повеселее, выбора больше, да и сюжетов навалом, главное – уметь приглядеться повнимательнее… Но кто их для Голливуда разрабатывать будет? У нас у самих мужиков наперечет, и те все при деле. Никто на эту голливудскую дребедень размениваться не будет. А если каких-нибудь релятивистов взять или огородников, они тебе такого напортачат, такое окучат. Нет, лучше с ними не связываться, менеджеры из них неплохие, конечно, администраторы разные, но творчество им противопоказано. Поверь мне, я давно это понял. Пока он говорил, меня вдруг осенило.

– А давай я им чего-нибудь смастерю, твоим друзьям из Голливуда. Я ведь как раз по литературному делу. Я им запросто чего-нибудь изобрету. Платят-то они хорошо?

– Да с деньгами проблем нет, – заверил меня мой товарищ. – Главное, чтобы идея хорошая была.

– Идей сколько угодно. Вот, например… Представь себе мир, в котором существуют только два пола. Не шестнадцать, как у нас, а всего два.

– Как это всего два? – не понял Саня.

– Вот так, сплошное двуполье. Только механические: мужчины и женщины. И их почти поровну. Ну, мужиков, может, чуть меньше, как всегда. Но ненамного. Не как здесь, у нас.

Рейн сразу сосредоточился – бравурная, поверхностная накипь тут же соскочила, и передо мной оказался вдумчивый, внимательный киношник-профессионал. Впрочем, я-то знал, что Саня серьезный, крепкий режиссер, он к делу всегда относился серьезно.

– Так, так, интересно. Это что-то новенькое. Такое, по-моему, никому еще в голову не приходило. Оригинально.

– Ага, что-то типа научной фантастики, – подхватил я.

– Научного здесь мало, конечно, – не согласился Саня. – Если по науке, так они давно вымереть должны были от скудности вариантов. Сколько можно друг дружку трахать, кто такую скукотищу выдержит, это любому оскомину набьет. Секс бы вскоре на нет сошел, а вместе с ним и рождаемость.

– Теоретически что-то подобное и должно было бы произойти. Но они приспособились. Человеки ведь существа выживаемые. В этом, собственно, изюминка всего сюжета и заключается: чего они только не придумывают, как только не изощряются, чтобы свое двуполое однообразие скрасить. Вот, например, такая история…

Историй у меня легко хватило часа на два. В моей прошлой жизни их было не сосчитать – я бы мог не два часа рассказывать, а два года. Саша хохотал искренне, не сдерживаясь, на нас оглядывались люди с соседних столиков, улыбались, глядя на Сашу, а я только подбрасывал дровишки в нехитрую печурку своей недавней двуполой жизни.

В принципе это было делом техники: в живые истории я вставлял расхожие анекдоты из серии «муж возвращается из командировки» (я вычислил, что в их многополой жизни подобной тематики быть не может). Потом подмешал немного драмы, эмоциональных всплесков, в общем, на глазах у восторженного Рейна смастерил такой многослойный пирог, который хотелось слизывать и пробовать на вкус и вообще зарыться в него всей мордой. Наконец я закончил рассказ, выждал, пока мой собеседник успокоится, промокнет глаза салфеткой, снова сможет серьезно говорить.

– Знаешь что, Вань, – сказал он и утвердительно качнул головой. – Давай, фигачь. Пиши. А я пристрою. Может, сам возьмусь за съемки. Сделаем с тобой заметное кино. Ты как напишешь, звони мне сразу. А интервью для твоего журнала мы тогда отложим. Чтобы не отвлекаться. Лады?

Я пожал его большую, широкую лапу и отправился домой. Аркадия наверняка уже вернулась с работы и поджидала меня. Может быть, и волновалась даже, что меня долго нет.

Моя плеврита действительно меня ждала. Сначала мы пообедали, Аркадия приготовила что-то такое, чего я никогда прежде не ел, – насыщенное, но легкое одновременно.

Потом мы снова занимались любовью, снова долго, я очнулся только под утро. Уже рассвело, голова Аркадии покоилась у меня на плече – легкая, почти невесомая. Гибкая, бескостная рука была переброшена через мою грудь, она тоже ничего не весила.

– Ты не спишь? – зачем-то спросил я, отлично зная, что она пристально разглядывает меня. Наверное, от ее взгляда я и проснулся.

– Нет, смотрю на тебя, – ответила Аркадия. – Думаю: как же так получилось? Откуда ты взялся в моей жизни? Как будто с неба свалился.

– Похоже, откуда и свалился. – Я потерся щекой о ее лоб. – Может быть, и с неба. Ведь это какая-то абсолютная фантастика. Где я нахожусь? Как я попал в ваш многополый мир. И откуда он взялся? Не бред ли это какой-то? Может быть, я в забытьи? И брежу? Что со мной произошло?

– Или это я брежу, – повторила за мной Аркадия. – Постоянно думаю, что засну, потом проснусь, а тебя не будет. Что ты сон. Оттого и гляжу на тебя, сторожу, чтобы ты не улетучился.

Я покачал головой, снова притерся щекой к ее коже.

– А самое странное, что ты выглядишь совершенно реальной, – промолвил я в ответ. – Все в тебе материально, реально. Проще было бы, если бы тебя не было, если бы всего вашего мира не было. Но ты есть. Вот я трогаю тебя, целую, слышу тебя – ты точно есть. И мир есть. Я вчера его изучал, все в нем тоже разумно устроено. Но если ты и твой мир – реальность, то где же он был раньше? И где мой мир, тот, в котором я жил? Не понимаю. И мне страшно от того, что не понимаю.

Она тихо счастливо засмеялась.

– Глупенький, ты так говоришь смешно. Со мной еще никто так не говорил. Да оно и понятно, я в жизни ни одного мужика до тебя не встречала. – Она помолчала немного, а потом попросила: – Расскажи лучше о своей жизни в том мире, откуда ты пришел. Как ты жил? Чем жил? О чем думал? Мечтал?

Я задумался.

– Даже не знаю, что рассказывать. Я ведь писатель. Жил своими книгами, сюжетами. Чтобы написать хорошую книгу, надо внедриться в нее, самому стать ее героями, всеми сразу и каждым в отдельности, прожить с ними их жизни. Тут отвлекаться невозможно. Отвлечешься, выйдешь из этого состояния – и сразу упустишь что-то важное. И не получится у тебя уже больше. Какая-нибудь поделка получится, конечно, просто на мастерстве выстроенная, но ни глубины, ни чувства, ни души в ней не будет. Понимаешь, прожить надо книгу, вдохнуть в нее душу… Чтобы ворота сверху открылись, которые обычно закрытыми бывают, и часть тебя туда, наверх, просочилась. Но и сверху что-то должно спуститься, снизойти на тебя, что-то должно запасть в тебя и закрепиться. Часть чего-то нового, что тебе прежде было незнакомо, несвойственно.

– Куда, откуда? – тихонько спросила Аркадия.

– Не знаю, – признался я. – Может быть, на небеса. Ты же сказала, что я с неба спустился.

И вдруг меня пронзило. Остро, больно. Кажется, я даже вскрикнул от этой неожиданной остроты.

– Что с тобой? – Аркадия приподняла голову, обеспокоенно взглянула на меня.

Но я не стал ей объяснять. Я не мог больше спокойно лежать на кровати, резким движением высвободился из-под ее руки, соскочил, натянул на себя трусы. Мне нужно было движение, просто необходимо – я потер руки, затем запустил пальцы в волосы, затем стал мерить комнату скорыми, нервно торопливыми шагами, от одной стенки к другой. И назад.