Фантазм 1-2

У нас не было времени для близости, но другая близость — духовная — вполне заменяла ее сейчас. Майк был рядом, он был реален, я могла потрогать его рукой, ощутить тепло его тела, провести пальцами по его красивому лицу…

Он находился рядом со мной, и, хотя между нами осталась полоска простыни, я чувствовала себя единым целым с ним. Он был мой — и точка!

Майк… Как сладко звучит твое имя!!! Сколько в нем светлого! Весь мой свет сегодня — это ты…

Я привстала, любуясь им. Глаза Майка были закрыты — он невероятно устал сегодня. Я — тоже, но счастье не давало мне уснуть. Я переборола бы тревогу, но я не хотела засыпать сейчас: действительность была прекрасней лучшего из снов!

В детстве я восторгалась, когда сон дарил мне полет, — сейчас его дарила действительность. Я не лежала в кровати — я летала, и сердце мое сладко замирало от воздушного и прозрачного, как утреннее небо, счастья.

Майк засыпал, и черты его лица разгладились, становясь совсем детскими. В нем и на самом деле было много детского, — например, его чистота. Жизнь оградила его от опасности испортиться; борьба лишила времени вываляться в житейской грязи. Он засыпал — и лицо его было светло, как у младенца.

«Я люблю тебя, Майк!»— сказала я мысленно, и мои губы растянулись в нежной улыбке.

Я могла говорить ему что угодно — он спал…

Нет! Я ошиблась: когда эта мысль вырвалась у меня, он пошевелился, открыл глаза и приподнялся на кровати.

«Господи!.. — услышала я его испуганный и восхищенный голос. — Ее губы не шевелятся!»

Он смотрел на меня удивленно, но я читала и другое: в его душе засветилась нежность.

Он любил меня!!!

Кстати, его губы тоже не шевелились.

Пропади пропадом весь окружающий нас мрак: — мое чувство нашло взаимность!

— Мы спим? — прошептал Майк.

Я улыбнулась — уже сознательно и лукаво.

Он и сам прекрасно понимал, что это не сон. Но как иначе можно было назвать это чудо? Только любовью?! Нет, помимо ее было еще что-то, может, даже большее, чем любовь. Существует легенда, что когда-то давно мужчина и женщина представляли собой одно целое, но потом разделились на две половинки, вечно ищущие свою пару, чтобы восстановиться в изначальной полноте. Мы были такими половинками. Может, не совсем обычными при этом. Но если это сон… как не хотела бы я просыпаться!

Он тоже улыбался. И улыбка у него была тоже детская — улыбка, в которой была только сама улыбка. Пусть это сказано коряво, но точнее описать ее невозможно. Взрослые обычно не умеют отдаваться своим эмоциям так полно.

«Как здорово!»— говорили его счастливые глаза.

Да, это было здорово… Но не за это ли чудо нам приходилось столько платить?

Только сейчас я поняла, какое значение может иметь в этом мрачном деле наш необычный дар.

— Мы другие, Майк, — погрустнела я. — Именно поэтому мы и нужны Длинному… Мы — единственные, кто понимает, что он делает…

Боже, о чем я! Нам дали несколько секунд на счастье — и вот мысли о Длинном разбивают его. Нельзя же так… Потом! Сейчас мы должны хоть несколько минут безраздельно подарить друг другу. Разве для разговоров о всяких монстрах я ждала тебя столько лет, Майк? Я слишком люблю тебя для этого…

— Я молилась, чтобы ты нашел меня… — сказала я ему. — И ты нашел меня!

Набежавшая при упоминании Длинного тень сползла с его лица, оно вновь посветлело и разгладилось, наполняясь добрым и ласковым светом.

— Я люблю тебя! — ответил он.

Я могла повторить ему это тысячу раз, но вместо этого просто распахнула ему навстречу свое сердце, выпуская оттуда волну сплошного чувства, не засоренного пока никакими лишними словами.

Я люблю его — что еще тут можно сказать?!

Он понял меня, потому что раскрылся в ответ. И наша любовь слилась в одно общее сияние и понесла нас… понесла… понесла…

Не было больше двух перепуганных и загнанных жизнью в тупик человечков — чувство, огромное, как солнце, возникло на их месте.

Мы любим — и этим сказано все. Лети, любовь, свети, неси нас вдаль…

РЕДЖИ

Я повалился на кровать, и меня тут же начало «выпрямлять»: спина напряглась, ноги вытянулись — и это еще до того, как Алхими — оживший огонь — прыгнула на меня. Она пожелала сидеть сверху — потом я это оценил. При ее темпераменте в другой позе я выдохся бы первым и, может, многое утратил бы в ее глазах.

Черт побери, но более сексуальной девчонки я в постели не встречал! Пусть мой опыт никогда не был слишком велик, но я впервые столкнулся с таким явлением, как она, — она была ураганом, вихрем, черт знает чем… От первого же прикосновения у меня в мыслях пошел дикий сумбур. Четче всего думали руки, касающиеся ее тела: с невероятным наслаждением я касался ее кожи — нежной, шелковистой, мягкой… Ее хотелось мять, крутить в руках, стискивать, прижимать к себе, гладить… В груди возникла сладостная пустота, лицо мое загорелось…

— Мне нравятся твои волосы! — зашипела она и вцепилась в их жалкие остатки, по-видимому, собираясь сделать меня совсем лысым.

Я чуть не взвыл от боли, но даже эта боль, вопреки моему прежнему опыту, не уничтожила возбуждения. Я хотел Алхими, хотел вжаться нижней частью живота в ее тело…

Она еще говорила, но я уже не понимал ничего.

Мы слились, мне стало жарко, и я ослеп.

Руки Алхими отпустили мои волосы, вцепились в рубаху и начали трясти, притягивая к себе и отпуская. В сладостном бреду я услышал ее исступленный визг, потом она схватила меня за шею…

Это были какие-то скачки — она прыгала на мне, я прыгал вместе с ней до боли, до потери пульса…

И вдруг раздался грохот — что-то взорвалось внизу.

Я резко вывернулся — так, что боль некоторое время преследовала меня.

Пока мы тут развлекались, враги начали атаку!

МАЙК

Меня с кровати словно ветром сдуло — хорошо еще, что по привычке я так и не разделся.

С Реджи мы встретились на полдороги; на его лице было написано откровенное недовольство. Реджи успел схватить на бегу свою четырехстволку и спустился по лестнице первым.

Мы шли очень осторожно: неизвестно было, сколько тварей успело ворваться в дом. Однако сколько мы ни глядели по сторонам, вокруг не было заметно ни малейшего движения. Внизу пахло дымом — его последние клубы уже оседали, но пока никто, похоже, не собирался на нас нападать.

— А это еще что за черт? — спросил Реджи, очутившись в холле.

Я быстро присоединился к нему. Окно внизу было выбито, а из рамы остро торчали отдельные стеклянные треугольники, чем-то похожие на акульи зубы. Не исключено, что нападавшие, столкнувшись с таким приемом, сильно обломились и совещались теперь где-то в кустах, если не сдыхали там же, зализывая раны.