Фантограф. Русский фантастический № 2. 2014
Шрифт:
Шансы микроскопичны. Но там Ольга. И значит, вопрос не стоит.
Сразу вспомнился Василёк, белобрысый смешливый парень, бывший единственным другом Яна на этой планете. На южном перевале они попали под лавину, и Яну повезло выжить и выползти наверх, а Василёк остался где-то в толще снега. И тогда тоже не было выбора. Только копать. Обмороженными ладонями, выбрав место наугад и выжигая последние силы. Без шансов найти человека под тоннами снега. Даже труп потом так и не обнаружили. Но разве можно было тогда не копать?
«Интегра», дорвавшись до работы, довольно заурчала. Мир подёрнулся
Чертовски не хотелось умирать. Все инстинкты толкали назад, к своим. Здравый смысл подленько шептал, что рубикон ещё не пройден, что можно уползти отсюда, пока не заметили. Возвратиться в лагерь. Наткнуться на понимающие взгляды ребят, на вопрос под дых «Вернулся?». И жить с этим дальше. Как-то.
Нельзя. Ольга.
Все герои безумны. Но лишь одному из тысячи безумцев повезёт стать героем. Или подвиг, или смерть. Если вдуматься, не самые плохие исходы. Бывает хуже.
Ну, пора.
Удар вышел беззвучным. Ворота в прицеле сменила тёмная дыра. Попал!
Мгновение тишины — и надсадно заверещали сирены. Вспыхнули прожекторы, ощупывая землю вокруг Яна. Дрогнул тёмный силуэт сухопутного крейсера сбоку от цитадели.
Обнаружат — купол «Интегры» продержится минут двадцать. Даже, наверное, выдержит удар-другой основных орудий. Но потом — всё, хана.
И тут Ян с ужасом увидел, что плёнка защитного поля заколебалась, словно мыльный пузырь, и исчезла. Он вытащил и отбросил прочь разряженную батарею. Открыл дверцу отсека запасных аккумуляторов — и омертвел. Ниша была пуста. Накануне он собственными руками вставлял туда три новеньких цилиндра! Чертовщина какая-то…
Глаза ослепли — его нашёл прожектор. Палец вдавил кнопку сейсмокапсулы, но та не отозвалась. Ян отшвырнул бесполезную «Интегру» и попытался вынырнуть из пятна света. Однако путь преградила махина крейсера, ощетинившаяся орудиями. А с другой стороны уже слышался топот и хриплое дыхание. Оставалось лишь поднять руки.
— Ваше имя?
— Ян.
— Занятие?
Вопрос был формальным. Зелёные нашивки на рукавах выдавали его с головой.
— Военный.
— Какое задание выполняли?
— Разведка.
Допрашивающий приподнял бровь:
— И давно ваши разведчики вышибают двери?
— Разведка с диверсией.
— В каком квадрате ваш лагерь?
Офицер смотрел цепко и долго. Ян выдержал его взгляд.
Подошла пухлая медсестра с приготовленным шприцом. Тенгрианец кивнул ей.
На юге их учили, как противостоять «сыворотке правды». Кто бы мог подумать, что ему в самом деле придётся применять эти умения.
Туман плыл, заполняя камеру. Взгляд никак не хотел фокусироваться, выхватывая то кусок стены, то чьё-то лицо, то снова и снова — руку медсестры, её грудь, едва помещающуюся в комбинезон, и шприц.
— Где стоит лагерь? Назовите квадрат. Покажите
на карте, где ваш лагерь.Ян говорил. Говорил, не останавливаясь. Единственный способ утаить главное — это рассказывать обо всём остальном. Подробно и детально. О том, какими пучками растёт шерсть на желтяках. Об отваре из ядовитых ромашек, исцеляющем мозоли. О повадках снежных крокодилов в южных горах. Он пересказывал инструкцию по разборке и чистке пистолета, цитировал устав караульной службы и громко, с выражением, читал стихи, заученные в детстве.
— Где ваш лагерь? Где ваш лагерь?
Шприц. Лекарственная вонь. Грудь медсестры в разрезе декольте похожа на белую плесень, что мгновенно появляется в отхожих местах и лезет, набухая, из всех выгребных ям на этой планете. Яна мутило, мутило отчаянно. Хотелось выпростать из себя слова, которых добивается тенгрианец, а вместе с ними — и все внутренности.
А потом вдруг что-то изменилось. В воздухе зазвучало слово «Ольга», а туман сгустился и покрыл всю вселенную.
— Ольга у нас.
Голова раскалывалась, но в мозгах наступила ясность. И можно было предаваться блаженному молчанию.
— Ольга у нас, Ян, — повторил офицер, пристально глядя в глаза. — Она жива.
В голосе его прорезалось даже какое-то сочувствие.
— Пока жива, Ян. И в вашей власти оставить её в живых.
Он начал понимать. И сразу захотелось обратно, в туман. Но тенгрианец вбивал слова, как гвозди:
— Назовите квадрат, Ян. Скажите, где ваш лагерь. И мы отпустим и Ольгу, и вас.
Пятьсот человек. Пять сотен ребят, живых, надёжных, матерящихся и смешливых, — на одной чаше. И единственная женщина — на другой. Любимая женщина.
Больше нет вилки — подвиг или смерть. Остался выбор между предательством и предательством.
— Нет… — прошептал он.
Офицер пожал плечами. Подозвал охранника.
— Убейте её. Стоп. Не просто так, а потравите газами. Чтобы помучилась. Часов на шесть агонии, хорошо?
— Так точно! — гаркнул помощник. — Разрешите выполнять?
Бухнул колокол. Потом ещё и ещё. Убыстряясь, отстукивая какой-то невероятный ритм. Ян не сразу понял, что это бьётся его собственное сердце.
— Квадрат эф-шестнадцать, — произнёс он. — К западу от озера. Дайте карту, я покажу.
В камере сначала кормили. А на третий день, когда загрохотали орудия, еду перестали приносить. Ян слушал канонаду безучастно. Не понимая, что происходит там, за трясущимися стенами. И не желая понимать.
А потом всё стихло. Щёлкнул замок. И в проёме показался тот, кого Ян никак не ожидал увидеть.
— Жив?! — воскликнул Мичман. — Жив, дурилка! Ребята, он здесь! Живой!
В камеру ввалились парни из команды Яна и соседних подразделений. Те, с кем он спал в одной палатке и шёл в бой плечо к плечу. Те, кого он предал три дня назад.
Знакомые лица, усталые, закопчённые, но довольные. Руки, пахнущие мазутом и гарью. Они хлопали Яна по плечу, улыбались и что-то говорили, все одновременно.
— Да хорош базарить, народ! — прикрикнул Мичман. — Смотрите, морда у него одурелая. Он же ничего не понимает пока! А ну идите пока, поболтаем тет-а-тет, так сказать.